– Тогда, может, лучше врача? – Да нет. Это ушибы болят. Здорово меня приложило. – Это вы еще в зеркало не смотрелись. – Умеешь ты утешить, Боря. На разговор с Авдеевой меня уже не хватает. Даю ей только шанс убедиться, что я не померла, и тут же выпроваживаю. Хреново. Так хреново, хотя, казалось бы, куда хуже? Вот тебе и съездила в Лондон. Ладно, жива, и хорошо. Теперь бы еще обошлось… В конце концов, мне колют обезболивающее, и я благополучно засыпаю. Будит какая-то суета. От лекарств голова будто чугунная, и гадко во рту. Где я? Что происходит? Ах, да… Авария. Верчу руками, тяну носок, чтобы убедиться – я вполне могу пошевелиться. И даже встать. Впрочем, последнее мне дается сложнее. – Что тут происходит? – интересуюсь я, выглядывая из-за двери. – Дина! – Рустам? – Твоя охрана много себе позволяет. Я уже второй раз прихожу, а они, будто я не пойми кто, с улицы… – Это я им велела никого не впускать. – Господи… Я так переживал. Как ты? С трудом держусь на ногах вообще-то. И если честно, даже сомневаюсь, что не приложилась головой сильней, чем подумала. Иначе как еще объяснить, что Гарипов здесь? Трогает меня. Обнимает, пользуясь тем, что я совершенно без сил. – Я нормально. Правда. Не стоит… – Я так переживал, – повторяет Рустам, касается моей скулы ладонью и, заглянув в глаза, проводит по губам пальцем. Я четко понимаю, что мне это не нужно, и в попытке избежать продолжения отвожу взгляд, чтобы будто с разбегу врезаться… Да нет… Ну не может быть. Чтобы он пришел… Я же ясно велела охране никогда, даже если вдруг с какого-то перепугу Фед этого захочет, так вот никогда его ко мне не пускать. – Вернись в палату. Ты еле на ногах стоишь. Это правда. Говорю ж… Гарипов не заметил, а Федор как-то сразу. Может, потому что Рустам – финансист, а этот все же учился в меде и, наверное, выучился определять такое навскидку. Другой вопрос, чего это он решил, что может здесь командовать, тыкая… В последний раз, помнится, мы были с ним на вы. Ну, точно… Точно галлюцинации. Я разворачиваюсь и ухожу, не попрощавшись ни с одним, растерявшимся при появлении вырядившегося в медицинскую робу Федора, ни тем более с ним самим. Со стоном опускаюсь в койку. Тело болит, будто его били палками. – Дина… Он что, не ушел? Открываю один глаз. Внутри ноет. И последствия аварии здесь ни при чем. – Тебе идет вся эта медицинская фигня… – шепчу я, имея в виду костюм цвета морской волны. – А, да… Спасибо. Пришлось надеть, чтобы до тебя добраться. Иначе не пускали. Выходит, он мне не привиделся? Чудеса. – Ты очень изобретателен, – замечаю, собравшись с силами. Как-то горько мне. Так горько, что не передать словами… – Чем обязана такой настойчивости? Я же уже говорила, да? Мозги у меня работают как надо. Я вполне себе отдаю отчет, что он пришел неслучайно. Не просто, чтобы меня проведать. – Я бы подождал. Понимаю, что тебе не до разговоров. Но время играет против меня. Что ж… Он, по крайней мере, изобразил неловкость. – Хорошо. Выкладывай. Что у тебя… – Я просто хотел сказать, что твоя взяла. – А каком это смысле? – Я готов стать твоей комнатной собачкой, если ты мне поможешь. ГЛАВА 20 Федор Дина смотрит на меня, не мигая. Без единой эмоции на лице. Может быть, ее удивила такая формулировка. Я и сам не знаю, какого хрена напустил всей этой дешевой театральщины, озвучивая свою просьбу. Допускаю, все дело в том, что я лишь сейчас до конца понял, насколько велика разделяющая нас с ней пропасть. Не то чтоб это совсем не доходило до меня раньше… Просто когда у меня был к ней свободный доступ, когда я запросто мог зайти в ее дом, открыть ее холодильник, да и любую другую дверь, ситуация воспринималась совершенно иначе. Создавалось ошибочное ощущение того, что это норма, а потому так будет всегда. Как дело обстоит на самом деле, я понял лишь после аварии. Когда попытался хоть что-то о ней узнать и наткнулся на абсолютно глухую стену. Доступ к телу Дины охранялся как вход в особо важный режимный объект. Да что там к телу? К любой о ней информации. О чем говорить, если даже имея знакомых буквально в каждой больнице нашего города, мне потребовались почти сутки, чтобы просто узнать, куда ее отвезли? Ну а то, что я, в конечном счете, все-таки до нее добрался, вообще какое-то чудо. Отделение отца – не место для пострадавших в аварии. По крайней мере, если у тех есть шанс остаться в живых. Сюда везут лишь потенциальных доноров. Вот почему я так испугался, когда мне все ж удалось выяснить, где искать концы. Я даже успел Дину мысленно похоронить, прежде чем мне объяснили, что с ней ничего непоправимого не случилось. – Эм… Что ты вкладываешь в понятие «комнатной собачки»? – голос Дины звучит отстраненно и слабо. Это меня пугает. В смысле… Что, если я переоценил ее интерес к собственной персоне? Ей вообще сейчас не до меня! Я вскидываю голову. Сглатываю… – Все, что хочешь, – лижу пересохшие губы, смотреть на нее тяжело. То, что я предлагаю – стыдно. По сравнению с этим интимный массаж – просто детский лепет. Но у меня нет другого выхода. – Я… в смысле… я же понимаю, что ты меня хочешь, и… я буду с тобой… только ты суд поторопи, ладно? Понимаешь, дело в том, что я усыновляю Данила с Ником. Это мои дети, я их воспитывал, считай, с рождения. У них не было другого отца, но по документам я им не являюсь… А тут объявляется вроде как их биологический родитель… И создается ситуация, при которой я могу потерять детей. Потерять из-за ерунды. Просто потому что заболела судья, и суд перенесли… Мой голос то и дело срывается. Вряд ли мне удается сформулировать свою просьбу внятно и последовательно, как хотелось. Выходит какое-то жалкое блеяние. Я в остервенении тру лицо. Когда я спал в последний раз нормально? Не помню. Может, из-за этого так туго соображается? – Значит, ты предлагаешь взять тебя… кхм… под крылышко? – Да, – я все-таки соскальзываю взглядом к полу. Надеюсь, так ей будет не видно, как вздулись желваки на моих щеках. – Именно это я и предлагаю. – Дина молчит, мои кулаки сжимаются крепче. – Что скажешь? У меня, правда, очень туго со временем. Если этот мудак подаст ходатайство… или как-то вступит в процесс, все максимально усложнится. – Хм… Ну, не знаю. Ты же понимаешь, что тебе придется оставить свою работу? Моему мужчине по статусу не положено заниматься… – Хорошо, – может быть, я много на себя беру, не давая ей высказаться, но… Черт. Я же специально подчеркнул, что согласен буквально на все! Взвинтил до предела ставки… Так какого же черта, Дина? Ну, какого черта? – Назначишь мне содержание, – улыбаюсь криво. – Плевать… – А дальше что? Ты будешь сидеть у меня на диване весь такой из себя красивый? – Да! Буду. Я ведь сказал… – Что сказал? Успокаиваю разогнавшееся дыхание. Страх, что она просто меня пошлет, усугубляется тем, что у меня нет никакого другого плана. Значит, что мне остается? Попытаться ее убедить. Презирая себя, ее и все то, что мне приходится делать, я подаюсь к ней и шепчу, в надежде, что надсадный хрип загнанного в угол животного, отчетливо проскальзывающий в моем голосе, можно принять за что-то чувственное и сексуальное: – Что я буду очень… очень послушным мальчиком. Просто меня убейте… – Ты вернешься в институт, – огорошивает меня Дина и, поморщившись, то ли раскусив мою игру, то ли действительно мучаясь от боли, отодвигается к стене. – В институт? Это, наверное, означает ее согласие? То есть… она не просто поможет мне усыновить пацанов. Она закроет и другие вопросы, что мешали мне доучиться? Меня будто ошпаривает кипятком. Казалось, что ничего хуже, ничего горше того коктейля чувств, что во мне плещутся, быть не может. И тут будто бы из ниоткуда появляется сладостная, забытая давным-давно надежда. Вот где яд… Чистый яд. Смертельный. Су-у-ука. – Ладно. Хорошо… Я… ты… не пожалеешь. Клянусь. Давая ей свое обещание, я честен. И перед ней, и перед собой. – Надеюсь. А теперь уходи, пожалуйста. Мне нужно отдохнуть. – Да, конечно. Так ты распорядишься насчет… – Я же согласилась, так? Жди. С тобой свяжутся. Как все просто. Как просто… Мамочки! От облегчения меня начинает раскачивать туда-сюда, как мачту в шторм. Я знал, что напряжен, но не осознавал насколько. Телом разливается чистый эфир. Как это сладко осознавать, что все… Ты все, что мог, сделал! Теперь от тебя ничего не зависит. Камень с души. Дыши… Пока новый не навалился. – Постой, но нам же надо обсудить детали. А впрочем, потом, да? Когда станет полегче… – Да. – Я могу что-нибудь для тебя сделать? Угу, я в курсе. У нее помощников и без меня хватает. Да и возможности у них, поди, намного больше моих, но… Она так сильно меня выручила, я ей стольким обязан, что просто не могу не спросить. Не предложить взамен хоть что-то… Пусть даже свое внимание. – Позови Бориса, если он тут. Киваю, хотя, конечно, я не это имел в виду. Добавить мне больше нечего. Хочется поскорее на воздух. А потом, надышавшись допьяна, к сыновьям. Обнять. Объяснить, что все… Нас никто не разлучит больше. Даже если они удивятся, а что, мол, кто-то мог? Я же, чтоб не пугать, ни черта им не рассказывал. – Ах ты ж стервец, проник, – увидев меня выходящим из палаты, Борис грозно сощуривается и шагает ко мне, забыв о готовящемся в автомате кофе. – Привет, Борь, – усмехаюсь я. – Тебя Дина хочет видеть. – Я думал, вы с отцом в контрах. – Ты верно думал. Он не знает, что я здесь. Меня баба Маня впустила. – Умеешь ты бабам заморочить голову, да?