Дина чуть поворачивает голову. – Нормально. А ты? – Угу. Ничего. Спасибо, что предложила… – Тебе нужно было развеяться. – Да. Наверное… Знаешь, никаких девок там не было. – Мне кажется, я должен объясниться, хотя на деле, возможно, умнее было бы просто не ворошить эту тему. – Точнее, были, но у меня с ними ничего не было… Сам не знаю, на хрена это ляпнул. Про девок… Колеса машины размеренно скребут асфальт. – Так ли не знаешь? – Не знаю! – хмурюсь я. – Ты, как всегда, нащупывал границы. – Какие еще границы? – Моего терпения, конечно. – И как? Ты говори, если я их вдруг перешел, а то мало ли. – И опять за каким-то чертом я накаляю. Кто бы мне объяснил, зачем? Наверное, я завидую тому достоинству, с которым Дина себя несет. На фоне ее все, что я ни делаю, кажется жалким. – Да нет, – она снова усмехается. – По поводу баб я не переживаю. – Вот как? Думаешь, я представляю интерес лишь для тебя? – Ни в коем случае. Скорее это тебе никто не нужен. – И я не знаю, что конкретно, но что-то в ее голосе задевает меня за живое. Отзывается там, где, казалось, было давно все мертвым. Черте что! Она столько добра мне сделала… А я… Мне почти жаль, что я не способен ответить на ее чувства. – Приехали. Она кладет руку на ручку. Но я не даю ей выйти: – Постой, Дин. Я… Черт. Прости меня. – За что? – лучше бы она не улыбалась. Так понимающе, что хоть плачь. – За то, что порешала с малыми. Я получил новые документы. И на радостях забыл тебя поблагодарить. – Ну, у нас был договор… Так что ничего такого я не сделала. Просто выполнила свои по нему обязательства. Она все же выскальзывает из машины, оставляя меня в успевшем остыть салоне. Наедине с формальностью слов. Ага. Договор. Так и есть. А ее замечание, очевидно, намек на то, что сам я условий не выполнил. Медленно отстегиваюсь. Выбираюсь наружу. Ее уход выразительней всяких слов. Упреков и прочего дерьма, которым, как я думал, все рано или поздно закончится. И тогда мне просто придется… ну, вроде как с чистой совестью сделать это. Дина же… Дина дает мне понять, что к ней я могу прийти только по доброй воле. Медленно, уже все для себя решив, я захожу в дом. Иду к сыновьям. Те безмятежно спят – каждый в своей кровати. Целую их, после долго стою под душем. А когда больше не остается ни единого повода оттягивать это и дальше, я иду к Дине и, даже не постучавшись, с силой толкаю дверь в ее комнату. Она резко вскидывается на кровати. На длинных худых ногах лежит свет от торшера. О том, что я забыл принять Виагру, вспоминаю лишь тогда, когда это становится совершенно неважным. У меня, оказывается, и без всякой Виагры член стоит, только в путь. От облегчения и какого-то… ужаса, что ли, пот катится по лбу и спине. Выступает над губой и собирается на висках бисером. Напряжение сумасшедшее, даже сердце стучит через раз. Я рывком развязываю узел на прикрывающем бедра полотенце и делаю шаг к кровати. Темные глаза Дины становятся маслянистыми, как нефтяные пятна. А у Лизы они, как небо, голубые-голубые... Только мне больше никогда в них не упасть. По позвоночнику прокатывается мерзкая липкая дрожь. Я наклоняюсь, обхватываю пальцами тонкие щиколотки Дины и дергаю на себя. Она соскальзывает ниже по белоснежным простыням. Пальцы дрожат, когда я сгребаю край ее футболки, чтобы обнажить ее тело, но… Это слишком. Я не могу… Не могу себя заставить. Внутри ворочается черная муторная тоска. Опираясь на колено, я смещаюсь выше. Из груди вырываются душераздирающие хрипы. Напрочь игнорируя их, раздвигаю ноги Дины своими бедрами. Не могу избавиться от навязчивой мысли, будто ее нефтяной взгляд оставляет следы на моей коже. То ли пачкая. То ли клеймя. Хрен его знает. Да и какая разница? Я зажмуриваюсь, опускаю голову и вгрызаюсь зубами в ее маленькую неженственную совсем грудь, в надежде, что это сойдет за ласку. Дина всхлипывает… ерзает подо мной. Почему-то мне кажется, что этого достаточно, что я уже могу, отодвинув трусики, с силой в неё толкнуться. А в ней так жарко, так тесно… Так хорошо… И шокирующе по-другому. Меня накрывает откат. Эрекция вянет. Чтобы вконец не облажаться, я фиксирую худые бедра и принимаюсь вколачиваться в нее, как поршень. И все-таки кончаю… А справившись, скатываюсь с Дины и на заплетающихся ногах возвращаюсь к себе. В какой момент начинаю плакать, не знаю… ГЛАВА 24 Дина – Пойду за малыми пригляну, – замечает Федор следующим утром, выбираясь из-за стола. Обычно он помогает мне навести порядок, загрузить в посудомойку грязные тарелки, или пропылесосить пол, который дети умудряются каждый раз загадить, но только не в этот раз. Сегодня Фед на меня даже не смотрит. Да и я сама по большей части пялюсь в окно. За которым сбежавшие пару минут назад дети носятся и галдят, галдят… ни на секунду не закрывая клубящиеся паром рты. Я собираю крошки со стола пальцами и все же в последний момент тихо, но твердо замечаю… – Подожди. Нам нужно поговорить. Фед замирает, так и не открыв раздвижную дверь. – Лед не встал. А они ж наверняка сунутся к озеру… – За ними присмотрит охрана, – указываю рукой на стоящий напротив стул. – Присядь. Фед тяжело вздыхает, но все же подходит ближе. Надеюсь, линзы моих очков надежно скрывают мешки под глазами, и я выгляжу лучше, чем утром, потому что утром, ей богу, смотреть на меня было страшно. – Ну? Что ты хотела? – А сам ты мне ничего не хочешь сказать? – да, это не очень умно – отвечать вопросом на вопрос, тем более, когда сама настояла на разговоре, но я пока так и не придумала, как лучше его начать. – Ты про минувшую ночь? – голос Федора звучит глуше обычного. – Да. – Ну, я закрыл свою часть сделки. – Фед пожимает широкими плечами. А я помню их рельеф, помню шелковистость кожи… и напряжение, такое сильное, что мышцы конвульсивно подрагивали, когда он меня… когда он… закрывал свою часть сделки, ага. – Должно быть, ты хотел сказать «приступил к закрытию», – усмехаюсь я, все-таки поймав его взгляд. И в этот момент, клянусь, он трогательно краснеет. Кровь приливает к четко очерченным квадратным скулам, заросшим совсем по-мужски. – Ты права, – соглашается он, играя желваками. – Что-нибудь еще? Как же ему хочется поскорее от меня избавиться. А я ведь даже не перешла к главному. – Да. В следующий раз я хочу, чтобы ты озаботился презервативом. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я забеременела. Федор бледнеет. Нервно проводит по волосам. Недавно он постригся, оставив лишь короткий парумиллиметровый мягкий на ощупь ежик. – Я… ч-черт. Мы должны были это обсудить заранее. – Вот именно. Но ты не предоставил мне такой возможности. Фед резко поднимает ресницы, и наши взгляды в очередной раз схлестываются над столом, прямо поверх стоящего в вазе букета в осенней тематике. – Больше такого не повторится. Я… наверное, я просто думал, что у тебя все под контролем. Скорее, он вообще ни о чем не думал. Фед был абсолютно невменяемый, когда ко мне пришел. Не знаю, почему я позволила случиться тому, что в итоге произошло. Зачем впустила его боль в себя. Зачем качала в своих руках, когда он яростно меня трахал, уткнувшись лицом в сквозную рану, образовавшуюся в груди, и щедро сдабривая ее солью. – Нет. Мне не подходят иные способы контрацепции. – Почему? – Есть противопоказания. – Ясно. А сейчас? То есть… какой есть шанс, что у случившегося будут последствия? – Не скажу, что шансов нет в принципе, но они не такие большие. Панику Феда выдает лишь нервное движение рук. Те как будто не найдут себе места. Шарят по столу, оттягивают рукава, разглаживают складки на брюках… – Есть еще момент. – Какой? – Мы не обменивались справками… – Я чистый, – он вскидывается, явно не готовый к такому повороту разговора. – Я до тебя вообще ни с кем не спал без резинки. – Даже с Лизой? На секунду кажется, что он не ответит. Пошлет меня куда подальше, рявкнет, что это не мое дело, но… Фед, к удивлению, кивает: – Особенно с ней. А после у меня никого не было. И не было бы, если бы… Не сделка со мной. И тут, конечно, с Федом можно было поспорить. Заметить, что в его возрасте зарекаться от чего бы то ни было глупо. По-стариковски напомнить, что впереди у него вся жизнь. И что он не умер вместе с Лизой, как бы этого ему не хотелось в свои самые худшие дни и самые темные ночи, но я молчу… Я молчу, ведь все, что происходило между нами за закрытыми дверями спальни, точнее, происходило с ним, еще свежо в моей памяти. О, я очень… очень хорошо помню, как его корежило и ломало, и как обломки этого падали на меня, разрывая плоть, кромсая нервы, сдавливая криком грудь, заполняя мою пустоту выплеснувшимся из него, как ядом. – Понимаю. Тогда, наверное, анализы можно не сдавать. Я тоже… В общем, тебе не стоит волноваться. – Что-нибудь еще, или я пойду? – Да, Федь… В следующий раз я хочу кончить. Плевать… Плевать, если это жестоко. Рвать надо резко. Чтобы раз – и все. А не по миллиметру, дуя. Лизу этим он не вернет. Я держу его взгляд и не отпускаю. Он не заставит меня стыдиться своих желаний. А вот я могу помочь ему осознать свои. Да, может, это не лучшая основа для отношений. Но в нашем случае вообще непонятно, что лучше. Просто потому что, кажется, хуже не может быть.