Какое-то время он сидел на ящике, тупо глядя на выстроившихся во дворе снеговиков, затем почувствовал, что пятая точка, а вслед за ней и весь остальной организм, начинают подмерзать. Поднявшись на ноги, он поплелся к продовольственному складу, дабы выяснить, что из съестного там осталось. Цент провозился внутри довольно долго, но не мог же он унести все консервы с собой. Как оказалось, и не унес. Все, что не поместилось в рюкзаки, изверг уничтожил – вскрыл консервные банки, вывалил на пол содержимое, и смешал с землей и грязью. Владик почему-то даже не удивился, но все равно стало горько и обидно. Хотелось плотно покушать в последний раз. Тщательный осмотр склада ни к чему не привел. Еды не осталось. Совсем. Но Владик тоже не вчера попал в зомби-апокалипсис. Еще минувшим вечером, до прихода Цента, находясь на складе, он сделал небольшой персональный запасец, который основательно припрятал. Теперь можно было извлечь консервы из тайника и позавтракать. В штабном контейнере было тепло и уютно. Владик с наслаждением уселся в командирское кресло, вытянув гудящие после ночной лепки снеговиков ноги. Вскрыв банку тушенки и разорвав пакет с сухарями, он взял в руки ложку. Однако долгожданная трапеза не принесла особой радости. Владик ел чисто механически, без аппетита, поскольку прекрасно понимал – после плотного завтрака ему одна дорога. Цент и программисты уже не вернутся из своего рейда – пусть изверг из девяностых и крут, но даже ему не совладать с армией мертвецов и Легионом. Район окружен, из него не сбежать. А сидеть в Цитадели без еды, и ждать, когда сюда нагрянут слуги некроманта, было в высшей степени неразумно. Владик знал, что ждет пленников повелителя мертвых. Такой участи он точно не хотел. Оставался лишь один выход – избавить себя от мук собственными руками. Подкрепившись, Владик стал придумывать способ наименее болезненного суицида. Повешенье ему почему-то не нравилось, не было уверенности, что все произойдет мгновенно и без мучений. На оружейном складе оставалось полно стволов, но Владик как-то сразу понял, что не сможет спустить курок пистолета, смотрящего дулом в его же висок. От вскрытия вен тоже пришлось отказаться – он с детства панически боялся крови. Разве что поискать в крепости какие-нибудь таблетки, и попробовать ими отравиться. Но и эта затея была сопряжена с большим риском, потому что в лекарствах Владик не разбирался, и запросто мог наглотаться какого-нибудь зверского слабительного, что обернется не уходом из жизни, но исходом на известную субстанцию. Поняв, что он даже убить себя не способен, Владик невольно пустил слезу. Неужели Цент был во всем прав на его счет, и он является самым никчемным человеком на всем белом свете? Даже Петя и Вова пошли в рейд с терзателем, а он не пошел. И руки на себя наложить не может, даже на эту малость не способен. А ведь когда-то Владик думал, что сумеет измениться. В самом начале зомби-апокалипсиса, когда привычный мир рушился на глазах, Владику казалось, что в новых суровых условиях он обретет необходимые для выживания навыки и черты характера. Но те, как выяснилось, не появляются сами по себе. Навыки нужно осваивать, черты характера вырабатывать, а если не делать ничего, то ничего и не произойдет. Даже Машка, и та сумела приспособиться, потому что смирилась с новыми реалиями, и стала активно вживаться в них. Вместо того чтобы красить ногти разбирала и чистила винтовку, вместо прогулок по магазинам упражнялась с мечом. Почему же он сам не делал того же? Неужели потому, что в глубине души надеялся на возвращение прежних времен? Владик понял, что он был ребенком, упорно не желающим взрослеть. Нужно было принять окружающий мир таким, каков он есть, и стать его частью, а не горевать по прошлому, которое уже никогда не вернется обратно. Жаль, что это понимание пришло слишком поздно. На то, чтобы наверстать упущенное, у него уже не было времени. Без еды он протянет недолго, слуги Легиона могут добраться до него, если пожалуют в Цитадель в поисках свежего мяса для хозяина. Он не смог жить достойно, нужно найти в себе силы для достойной смерти. Полный решимости свершить над собой героический суицид, Владик отправился искать подходящее для этого средство. Первым делом сунулся в оружейный склад, где долго любовался на автоматы, ружья, винтовки и пулеметы. Взял в руку пистолет, поднес его к виску, но едва холодный вороненый металл коснулся кожи, как Владик в страхе бросил оружие на стол. В ящике лежали гранаты, восемь штук. Хватит и одной, чтобы быстро и эффектно отбыть в Вальхаллу. Владик подумал, что если сесть на этот ящик, да дернуть колечко, он, вероятно, и почувствовать ничего не успеет. Полыхнет яркая вспышка, и вот уже валькирии несут его душу в лучший мир. От всех этих фантазий стало дурно, и Владик выбежал во двор. Как во сне он бродил меж снежных истуканов, пока его волочащиеся ноги не зацепили некий предмет, слегка припорошенный снегом. Опустив взгляд, Владик обнаружил, что это Машкин меч. Как мертвецы выбили его из рук возлюбленной, так он и остался валяться посреди двора. Владик наклонился и поднял оружие. – Не стану я вешаться, – пробормотал он, глядя на обоюдоострый клинок. – И стреляться тоже не буду. Не дождетесь! Через полчаса из ворот крепости вышел отважный воин. Вопреки собственному ожиданию, программист не умирал от страха. Напротив, настроение было непривычно приподнятое, даже где-то веселое. Видимо, дело состояло в том, что он уже настолько свыкся с мыслью о неизбежности скорой смерти, что она просто перестала его пугать. Теперь Владик хотел лишь одного – уйти красиво. Не ради кого-то, а просто так, для себя. Чтобы в последние минуты жизни доказать прежде всего себе, что Цент был неправ, когда величал его безнадежным и бесполезным человеком. Ну а после можно и в Вальхаллу. Дороги к скотомогильнику Владик не знал, зато у него имелся отличный ориентир. Ушедшие прежде него Цент и берсеркеры оставили за собой четкий след. По нему он и пошел, благо три героя шли гуськом, и протоптали неплохую тропку. Впрочем, одним марш-броском достичь обители мрака не удалось. Вчерашний туризм по сугробам и ночная лепка снеговиков мало способствовали восстановлению сил. Через каждые двести метров Владик вынужден был делать небольшие привалы, чтобы просто отдышаться и дать отдых гудящим от напряжения ногам и спине. Один раз это едва не обернулось трагедией – сел на снег, прикрыл глаза, и тут же коварно подкравшийся сон буквально вырубил его, будто бейсбольной битой. Только чудом Владик сумел вырваться из его липких объятий, и тут же, зачерпнув снега, размазал его по лицу. – Господи! Нельзя сидеть, – бормотал он, поспешно вставая на ноги. – Усну, точно замерзну насмерть. Пришлось стиснуть зубы, и идти дальше. Чтобы хоть как-то добавить себе моральных сил, ибо физических уже совсем не осталось, Владик придался эротическому фантазированию на тему безграничной благодарности, что ждет его со стороны Машки, Алисы и прочих девушек, плененных Легионом. Вот он, такой отважный и доблестный, сокрушает всех мертвецов, рубит голову самому некроманту, после чего врывается в узилище, где держат пленных красавиц. Красавиц держат отдельно ото всех, остальные томятся в другом месте, дабы не портить своим присутствием эротическую грезу. Могучий Владик, дико мускулистый и зверски мужественный, своим огромным мечом срубает замок и распахивает дверь клетки. Наружу тут же бросается Машка в одном бикини, и повисает у него на шее. Следом за ней выпрыгивает Алиса, и та тоже в бикини. И тоже лезет обниматься и целоваться. Потом появляются другие девушки, их прямо куча целая, все Владика ласкают, всякие приятные слова ему шепчут, а он просто ну на седьмом небе от счастья. А потом…. – Эй, блаженный, ты куда прешь? – вдруг прозвучал где-то рядом невыносимо знакомый голос. Владик вздрогнул, не без труда покидая созданный воображением мир. Там было хорошо. Там его любили девушки, там он был героем, и никто не обзывал его посрамлением рода людского. – Ау, болезный? Ты спишь, что ли, на ходу? Петруха, ну-ка ткни его штыком в филей. Петя и рад стараться – выхватил нож и начал вставать, чтобы исполнить приказ изверга. Пришлось Владику поспешно доказать, что он отнюдь не спит и не нуждается в зверских пробуждениях. – Я в порядке, – сказал он, на всякий случай слегка подняв меч. Пусть не думают, что перед ними какой-то программист. Он теперь воин, отважный берсеркер, идущий в последний бой. И он никому не позволит тыкать себя штыком в филей. Возле небольшого костерка сидела вся компания, и закусывала разогретыми на огне консервами. Владик только теперь сообразил, что слишком поторопился выступить в поход. Знал ведь, что Цент любит путешествовать медленно и с частыми перекусами, надо было выждать дня два, чтобы уже наверняка не наткнуться на изверга в пути. – А я думал, ты уже повесился, – заметил Цент, выскребая из банки тушенку. – Мы как раз сейчас тебя поминали. А помянуть-то есть что. Я вот тут ребятам про тебя рассказывал, так они иной раз даже верить отказывались, что это правда. Ну, например, про тот случай, как ты Машке в любви признавался. – Я? Признавался? – удивился Владик. – Когда это было? Этого не было. – Вот! Что я вам говорил? – обрадовался Цент, а берсеркеры радостно захихикали. – Полгода он по девке сох, как вобла на балконе, а ничего-то предпринять не решился. А вы Машку видели, девка сочная, наружности приятной. Молодая, горячая. Самой тоже без мужской ласки несладко. В такой ситуации на кого угодно бросилась бы. А этот, значит, так храбрости и не набрался. Петя и Вова гнусно захихикали, косясь при этом на побуревшего Владика. Тот, конечно, думал о Центе лишь самое хорошее, представлял, как изверг радуется его смерти, ликует, поднимает заупокойные тосты, но все оказалось еще хуже. Монстр из девяностых был занят тем, что порочил его, Владика, светлую память, вываливая посторонним людям всякую конфиденциальную информацию постыдного свойства, столь богато наличествующую в биографии бывшего программиста. – Да, такую жизнь очкарик прожил, что хоть любому в пример ставь – так, дескать, делать не надо, – подытожил посмеивающийся Цент. – Это я вам и сотой доли всех его подвигов не поведал. Невозможно найти другого такого человека, которому за столь многое в своей жизни было бы нестерпимо стыдно. Ну да ладно, будет лясы точить. Продолжим наш путь к славе и подвигам. С этими словами Цент отбросил пустую консервную банку, поднялся на ноги и засыпал костерок снегом. Петя с Вовой тоже встали, разбирая оружие и рюкзаки. О Владике они, как будто, совсем забыли, перестав обращать на оного внимание. Тому стало обидно. Он рассчитывал, что его позовут в рейд. Ну, в крайнем случае, великодушно позволят присоединиться. В общем, очень надеялся, что не придется унизительно умолять об этом самому. – Я тоже хочу с вами, – сказал он, когда стало ясно, что приглашения в отряд не последует. – Куда с нами? – удивился Цент. – Ну, сражаться с мертвецами. – Если хочешь знать мое мнение, то от тебя в сражении пользы никакой, один вред. Начнешь в обморок падать, блевать, извергать в штаны литры отваги и килограммы мужества. Да и пацаны, наверное, не согласятся. – Мы тут без тебя все переиграли, – сказал Петя. – Теперь Машка мне достанется, а Вове Алиса. – Ну а остальных девчонок я, так и быть, возьму себе, – скромно согласился Цент. – Видишь, тебе теперь с нами идти нет никакого смысла. Ступай обратно в крепость, намыль веревочку, встань на стульчик и уйди из жизни подобающим для себя образом. Конечно, в Вальхаллу ты не попадешь, тебя, я так думаю, даже близко к ней не подпустят. Честно говоря, затрудняюсь ответить, куда после смерти попадают лохи. Наверное, есть какое-то специальное для них место, крайне отстойное, где ни девчонок, ни пива, ни шашлыка, ни сухариков со вкусом холодца и хрена. Там только одни лохи. Сидят кружком, и хором ноют. Ты тоже к ним присоединишься. Будешь свою жалобную книгу цитировать до скончания времен. Высказав Владику все, что имел, Цент повернулся и побрел в направлении эпических свершений. Берсеркеры двинули следом за ним. Владик остался стоять на месте, растерянный и униженный. Больше всего задели не слова Цента, к этому он уже давно привык, а то, что всех красавиц поделили без него. У него, не спросив, отняли Машку, притом сделали этот так, будто он тварь бессловесная, и вообще не имеет права голоса. Когда отряд героев отдалился метров на пятьдесят, Владик, всхлипывая от жалости к себе, снялся с места и побрел следом за ними. Пусть его не приняли в рейд, но он все равно пойдет тропой мужества, и умрет не как трус, болтаясь на веревке, но как подобает мужчине и воину – в зверском бою с превосходящими силами противника. О том, как все это будет происходить на практике, ну, вот бой и смерть, Владик старался не думать, ибо богатое воображение тут же пыталось вставить палки в колеса его решимости. Сразу перед глазами представали картины, от которых прихватывало живот. То воображалось, как мертвецы, набросившись со всех сторон, впиваются в его худосочное тельце сотнями гнилых зубов, вырывают куски мяса, глотают хлещущую из ран кровь, пытаются добраться до самого вкусного участка организма – до мозга. Или вот такой вариант – идет он героический и отважный, а из-за угла выруливает гигантский монстр с огромным молотом. Замахивается, бьет, но не насмерть, а только ломает ноги. Нижние конечности в кашу, по самую ватерлинию месиво фарша и обломков костей. Кровь хлещет фонтаном во все стороны. Боль, агония. А монстр, передумав добивать, уходит по своим делам, оставляя искалеченную жертву умирать долго и мучительно. – Что это с ним? – спросил Вова, оглянувшись назад. Петя и Цент тоже обернулись. Очи их узрели Владика, что стоял по колено в снегу, и раскачивался, как пьяный. Затем программист выронил из руки меч и рухнул лицом в сугроб. – Ему плохо? – забеспокоился Петя. Они с другом Вовой бросились к Владику, хотя Цент был против проявления заботы в отношении своего старого знакомого, о чем тут же, не таясь, сообщил. – Да оставьте вы его, – крикнул он берсеркерам. – Он еще до поля боя не дошел, а уже в обморок рушится. Нам эта обуза ни к чему. Но сердобольные программисты все же добрались до коллеги, вытащили его из сугроба и перевернули на спину. Владик был бледнее смерти, однако благоухал довольно живенько. Глаза его были широко распахнуты. Из приоткрытого рта сочились слюна и невнятное бормотание. – Тебе плохо? – уточнил Вова, успевший пожалеть, что был так жесток к Владику. Пете тоже стало стыдно за свое поведение. Единственный, кого стыд обошел стороной, оказался Цент. Без особого желания он тоже подошел к Владику и окинул распростертого программиста безразличным взглядом. – Ему нехорошо, – сообщил Петя. – Надо дать нашатыря. – Нашатыря нет, – отрезал Цент. – Есть водка. Но водки я ему не дам. – Не можем же мы его здесь бросить, – возмутился Вова. – Во-первых, можем, и легко. Нам за это ничего не будет, ни в этой жизни, ни в иной. А во-вторых, очкарику спиртное нельзя. Он запойный алкоголик в пятом поколении, трижды кодированный, колдунами заговоренный и священниками отпетый. Его наркологи двадцать пятым кадром от водки отваживали, но не помогло. Кадров недодали. – Двадцать пять, это мало, – со знанием дела заметил Вова. – Лучше всего шестьдесят. Правда, где сейчас увидишь стабильные шестьдесят, да еще без провисаний? – Владику и шестьдесят не помогут, – отмахнулся Цент. – Случай безнадежный. Его невеста, Маринка, хотела этого паразита в монастырь везти, к святым старцам. Если бы уж те не помогли, то осталось бы только усыпить. А этот уперся и не поехал. Одно слово – безбожник. А так, глядишь, отмолили бы его, окропили водой святой, иконой пару раз по лбу приложили, он бы человеком стал. Пить бы бросил, обрел бы, наконец, контроль над клапаном. – Он так пахнет, потому что у него недержание? – спросил Вова, зажав нос пальцами. – У него не просто недержание, – проворчал Цент, – он ведь, хорь, даже попыток не делает удерживать. Чисто животное – где ему приспичит, там и оправляется. Как он в квартире жил, ума не приложу. Может, Маринка его как-то к лотку приучила? – У меня котенок был, и когда он не в лоток нужду справлял, я его в его кучи носом тыкал, – поделился своим животноводческим опытом Петя. – Помогло. – Идея неплохая, – одобрил инициативу Цент. – Однако есть ряд трудностей. Он ведь, Владик наш, он в штаны все это делает. Как его туда носом ткнуть? Тут либо нос нужен очень длинный, либо позвоночник во многих местах сломанный. И потом, ты кота и Владика не ровняй. Кота ткни пару раз, он все поймет. А Владика хоть сто лет тыкай – не будет пользы. Он, скорее, во вкус войдет, чем сообразит, что от него люди хотят. – Со мной все хорошо, – пробормотал Владик. – Я в порядке. На самом деле, очнулся он уже давно, после чего лежал и слушал, как бездушные изверги глумятся над его обессиленным телом. Наивно надеялся, что им надоест, но те чем дальше, тем больше входили во вкус. И дальше притворяться бессознательным не имело смысла. К тому же Цент, наслушавшись добрых советов от заводчика котов Пети, мог запросто последовать им. – Если ты, паразит, в порядке, то почему нас задерживаешь? – строго спросил изверг. – Мне просто стало нехорошо, – признался Владик. – Хорошо тебе быть и не должно. Ты этого элементарно не заслуживаешь. Ну, что глазами хлопаешь? Хочешь с нами? – Да, – смущенно признался Владик. – Зачем? Чтобы тормозить нас на каждом шагу? – Я больше не буду, – пообещал программист. – Твои слова не стоят и ломаного кизяка, – презрительно бросил ему Цент. – Поэтому поступим следующим образом: если ты еще хоть раз вздумаешь инсценировать утрату сознания, или иным каким-либо путем попытаешься замедлить наше продвижение к вечной славе, я просто избавлю тебя от страданий. И не раскатывай губу на быстрое убиение. Сломаю спину и брошу умирать. Владик уже успел пожалеть, что навязался в рейд, но отступать было поздно. Потому он заверил Цента, что впредь станет вести себя образцовым образом. – Очень на это надеюсь, – холодно произнес Цент. – Это в твоих же интересах. А теперь, раз ты вступил в добровольческую армию спасителей человечества, тебе присуждается воинское звание самый младший рядовой. Цент снял со спины мешок и бросил его Владику. – Понесешь, – пояснил он. – В обязанности младшего рядового входит транспортировка припасов. Это укрепит твой дух и даст возможность проявить себя в деле. Эй, вы, – обратился он к Пете и Вове, – вас повышаю до рядовых. Отдайте свои мешки Владику. Путь он их все несет. Это ему вместо курса молодого бойца. Быть самым младшим рядовым оказалось весьма непросто. Владик едва ступил на тропу воинской славы, а уже лишился сил и истек потом. Тащить три мешка с едой и оружием, плюс свой меч, было тяжело и неудобно. Все оказалось бы чуть легче, если бы идти довелось замыкающим, по протоптанной дорожке, но генерал Цент жестокосердно выдвинул новобранца на передовую. В итоге Владик и путь торил, и все добро нес, и еще вынужден был выслушивать в свой адрес разнообразные шуточки, колкости и остроты. Главным юмористом выступал, разумеется, изверг, старослужащие Петя и Вова весело смеялись над словами командира. В конечном итоге программист не выдержал потока унижений, и заявил решительный протест. – Ну, хватит уже! – прохрипел он, поворачиваясь лицом к шутникам. – Мы же одна команда. Мы заодно. – Вообще-то ты на испытательном сроке, – обрадовал его Цент. – Мы еще не приняли тебя в наше боевое братство. Тебе лишь предстоит доказать всему коллективу, что ты достоин того, чтобы стать одним из нас. А это, замечу, непросто. Воинское подразделение у нас элитное, почти краповые котики, так что придется тебе постараться, чтобы удостоиться высочайшей чести войти в его состав.