Часть 4 из 28 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да оно и к лучшему, сдается мне, — ответил Левет с внезапной горечью. — Этот пес и меня все время звал язычником!
Они засиделись далеко за полночь, беседуя о дальних землях. Буря завывала и расшатывала прочные стены хижины. И в тусклом свете догорающих углей Анасуримбор Келлхус мало-помалу втягивал Левета в свои собственные ритмы — заставил замедлить дыхание, погрузиться в дрему… Когда наконец охотник впал в транс, Келлхус принудил его открыть все тайны до единой и преследовал, пока у Левета не осталось убежища.
Надев снегоступы, Келлхус в одиночестве брел через колючий ельник к ближайшей из вершин, что громоздились вокруг хижины охотника. Темные стволы были окружены сугробами. В воздухе пахло зимней тишиной.
За эти несколько недель Келлхус переделал себя. Лес больше не был ошеломляющей какофонией, как когда-то. Собель сделался страной оленей-карибу, соболя, бобра и куницы. В земле его покоился янтарь. Под облачными небесами выходили на поверхность ровные валуны, а озера серебрились рыбой. Больше тут не было ничего, ничего достойного благоговения или ужаса.
Впереди выступал из-под снега невысокий утес. Келлхус поднял голову, отыскивая тропу, чтобы как можно быстрее подняться на вершину. И полез наверх.
Вершина была голой, если не считать нескольких корявых боярышников. В центре ее высилась древняя стела — каменный столп, заметный издалека. Все четыре грани ее были покрыты рунами и маленькими фигурками. Келлхус приходил сюда снова и снова — не столько из-за языка надписи: язык был неотличим от его собственного, кроме отдельных выражений, — сколько из-за имени создателя.
Начиналась надпись так:
«И я, Анасуримбор Кельмомас II, взираю с этой горы и вижу величие, сотворенное моими руками…»
А далее следовало описание великой битвы давно умерших королей. Если верить Левету, край этот лежал некогда на границе земель двух народов, куниюри и эамноров. Оба этих народа сгинули несколько тысяч лет назад в мифической войне с тем, кого Левет именовал «Не-богом». Келлхус отметал эти истории об Армагеддоне с ходу, как и многие байки, что рассказывал Левет. Но имя «Анасуримбор», вырезанное на древнем диорите, отмести было не так-то просто. Теперь он понимал, что мир и впрямь куда древнее дуниан. И если его род восходил к этому давно умершему верховному королю, стало быть, он древнее дуниан.
Но эти мысли не имели отношения к его миссии. Изучение Левета подходило к концу. Скоро придется продолжить путь на юг, к Атритау, откуда, как утверждал Левет, есть возможность отправиться дальше, в Шайме.
Келлхус глядел с высоты на зимние леса. Где-то позади лежала Ишуаль, таящаяся в ледяных горах. А впереди ждало паломничество, путешествие через мир людей, скованных деспотичными обычаями, вечно повторяемыми племенными небылицами. Он явится к ним, как бодрствующий среди спящих. Он будет укрываться в закоулках их невежества и с помощью истины сделает их своими орудиями. Он — дунианин, один из Обученных, и сумеет подчинить себе любой народ, любые обстоятельства. Он будет прежде них.
Но его ждал другой дунианин, изучавший эти дикие края куда дольше, — Моэнгхус.
«Велика ли твоя сила, отец?»
Он отвел глаза от раскинувшихся внизу просторов — и заметил нечто странное. По другую сторону стелы снег был испещрен следами. Келлхус окинул их взглядом и решил спросить о них у охотника. Существо, которое их оставило, ходило на двух ногах, но не было человеком.
— Вот такие, — пояснил Келлхус и быстро нарисовал пальцем след, виденный на снегу.
Лицо Левета посуровело. Келлхусу достаточно было взглянуть на охотника, чтобы заметить: тот старается скрыть охвативший его ужас. Позади тявкали собаки, описывая круги на своих кожаных поводках.
— Где? — спросил Левет, пристально глядя на странный след.
— У старой куниюрской стелы. Они проходят по касательной относительно хижины, на северо-западе.
Бородатое лицо повернулось к нему.
— И ты не знаешь, что это за следы?
Вопрос был многозначительным. «Ты пришел с севера — и не знаешь этих следов?!» — вот что хотел сказать Левет. Потом Келлхус понял.
— Шранки.
Охотник взглянул ему за спину, обводя глазами стену леса. Монах почувствовал, как у Левета засосало под ложечкой, как участилось сердцебиение, как в голове закружились мысли, слишком стремительные, чтобы быть вопросом: «Что же делать, что же делать…»
— Надо пойти по следу, — предложил Келлхус. — Убедиться, что они не видели твоих ловушек. Если они их видели…
— Зима была для них тяжелой, — сказал Левет. Он нуждался в том, чтобы придать какую-то осмысленность своему ужасу. — Они пришли на юг за пищей… Им нужна пища. Да-да.
— А если дело не в этом?
Левет покосился на Келлхуса. Глаза у него были дикие.
— Для шранков люди — тоже пища, только несколько иного рода. Они охотятся на нас, чтобы утолить свои безумные сердца.
Он шагнул к собакам, ненадолго отвлекся.
— Тихо, тс-с, тихо!
Он похлопал их по бокам, вдавил их головы в снег, сильно потрепав псов по затылку. Его руки двигались небрежно и размашисто, поровну распределяя ласку.
— Келлхус, ты не принесешь мне намордники?
Серая, узкая полоска следов была еле видна в сугробах. Небо темнело. Зимними вечерами в лесу воцарялась странная тишина. Казалось, будто к закату клонится нечто более значительное, чем солнце.
Они зашли в своих снегоступах довольно далеко, и теперь остановились. Они стояли под голыми сучьями раскидистого дуба.
— Возвращаться нельзя, — сказал Келлхус.
— Но не можем же мы бросить собак!
В течение нескольких вздохов монах изучал Левета. Их дыхание висело неподвижными клубами в морозном воздухе. Келлхус знал, что ему ничего не стоит разубедить охотника возвращаться за чем бы то ни было. То существо, по чьему следу они шли, знало о ловушках. Возможно, знало оно и о хижине. Но следы на снегу — пустые отметины — были слишком малы, чтобы оно могло ими воспользоваться. Для Келлхуса угроза существовала лишь в страхе, проявляемом охотником. Лес по-прежнему принадлежал ему.
Келлхус повернулся, и они вместе направились к хижине, вразвалочку скользя по снегу. Но вскоре Келлхус остановил своего спутника, крепко ухватив его за плечо.
— Что… — начал было охотник, но умолк, услышав шум.
Тишину прорезал хор приглушенных воплей и визга. Потом по лесу прокатился одинокий вой — и снова навалилось жуткое зимнее безмолвие.
Левет стоял неподвижно, как темные ели.
— За что, Келлхус?
Голос у него сорвался.
— Сейчас не до вопросов. Бежать надо!
Келлхус сидел в пепельном полумраке, следя за тем, как рассвет перебирает розовыми пальцами ветви и темную хвою. Левет все еще спал.
«Мы бежали быстро, отец, но достаточно ли быстро мы бежали?»
Он увидел: что-то мелькнуло — и тут же исчезло в чащобе.
— Левет!
Охотник пошевелился.
— Что? — спросил он и закашлялся. — Темно ведь еще!
Еще одна фигура, дальше влево. Движется в их сторону.
Келлхус замер, не отрывая глаз от дальних деревьев.
— Они идут сюда, — сказал он.
Левет сел, с трудом согнув заиндевевшее одеяло. Лицо его сделалось пепельно-серым. Ошеломленный, он уставился туда же, куда смотрел Келлхус.
— Я ничего не вижу!
— Они стараются остаться незамеченными.
Левета затрясло.
— Беги! — приказал Келлхус.
Левет недоуменно воззрился на него.
— Бежать? От шранков не убежишь, Келлхус! Они кого хочешь догонят. Они как ветер!
— Я знаю, — ответил Келлхус. — Я останусь здесь и задержу их.
Левет мог лишь глядеть на него. Он не мог шевельнуться. Деревья вокруг загудели. Пустое небо напряженно выгнулось. Потом в плечо ему вонзилась стрела, охотник упал на колени и уставился на красное острие, торчащее из груди.
— Ке-еллху-ус! — ахнул он.
Но Келлхус исчез. Левет перекатился на другой бок, ища его, и увидел, что монах бежит к ближним деревьям, и в руке у него обнаженный меч. Первый шранк рухнул, обезглавленный, а монах помчался дальше, словно бледный призрак на фоне сугробов. Еще один умер, напрасно рубя ножом податливый воздух. Прочие надвинулись на Келлхуса, точно кожистые тени.
— Келлхус!!! — вскричал Левет, то ли от боли, то ли надеясь отвлечь их, приманить к тому, кто все равно уже покойник. «Я готов умереть за тебя!»