— Идти хотите? Без меня? — прямо спросил старшой. Дед Ефим помолчал, размышляя: «Конечно, раненого бросать — последнее дело, но и ждать, пока ему лучше станет… Да и станет ли… К внукам надо, к снохе. Как они там? А если немец… Вон как прет! Страшно подумать!» — Да не терзайся ты, Ефим, — как будто прочитал его мысли старшой. — Идите завтра с утреца. До Москвы-то километров двадцать пять осталось пройти. Два дня — и дома. Обо мне не беспокойтесь. Еще догоню вас. Дед Ефим кивнул благодарно. — Даст бог, свидимся, Прохор Силаньтич. К вечеру все сходили в баню, поужинали и рано легли спать. А едва забрезжил рассвет, мужики засобирались в дорогу. Настя вышла их проводить. Перекрестила украдкой. Подумала о сыне: может, и он вот так где-нибудь, может, и ему кто поможет. Мужа арестовали в 1938-м, и ни весточки: живой ли, нет, не знала. Когда началась война, все тревоги и переживания перекинулись на сына — ее гордость и радость. Василий отслужил, выучился на связиста и остался армии. Да и хорошо: сыт, обут, одет и жалованье получает. Что еще надо! А тут война… Настя постояла немного у дороги, глядя вслед уходящим, и вернулась в дом. Хотела прибраться, но не стала звенеть посудой, чтобы не разбудить Фрола Фомича — он полночи, поди, не спал. Настя слышала, как он ворочался, не зная, как пристроить ноющую ногу. Сама она то проваливалась в сон, беспокойный от переживаний, то вскидывалась и смотрела в окно — не рассвело ли. А ближе к обеду и состоялся у них с Фролом Фомичем главный разговор. Настя возилась у печки с чугунком. Фрол Фомич допрыгал до лавки, сел. — Вроде полегче стало, Настена. — Сейчас пообедаем, я перевяжу. Вчера состернула, поди, высохло. — Спирта бы иль самогонки. Обработать. — Я сбегаю. К Бондарихе, у нее всегда есть. — Потом… — Фрол Фомич помолчал. — Когда эта заваруха с революцией началась, мы с Прохором взяли кое-какие пожитки и уехали из Москвы. Деньги у меня имелись и так, кое-что по мелочи. А годы, сама знаешь, какие были. Умер Прохор от «испанки». Вот я его паспорт и взял — возраста мы примерно одного, даже и похожи. Потом снова в Москву вернулся, артель вот организовал. Да… А ты как же? Здесь… — Я… я, Фрол Фомич, с поварихой нашей, с Аграфеной. У нее жила, она приютила. Родила же я. Если б не она, не выжили бы мы с Васенькой. — Кто обрюхатил? — грубовато спросил Фрол Фомич, до сих пор жалея о том, что не получилось у него тогда с Настей. — Эх, если бы тогда согласилась. Женой бы мне была. Может, и уехали бы за границу. Наследник бы у меня был. Ну да дело прошлое. — Николаша — отец. — Этот хромой?! Вот черт!.. Так он вроде уехал к родне на Пасху и не вернулся. — Встретились мы. Случайно. Васеньке-то уже более двух годочков было. Вот, признал сына, привез к своим в Вешки. Так и остались тут. — А сейчас он где? На фронт вроде не могли взять. — Так арестовали его в тридцать восьмом. Он хлеб сторожил в часовне. А оно загорелось. Его и взяли. Не знаю, жив ли. — Загорелось — а чего не тушили? — Пьяный он был. Спал. — Как был никчемным, таким и остался. Ну да Бог ему судья. — Вот и щи приспели. Сейчас обедать будем, — попыталась увести разговор в другую сторону Настя, ей неприятно было слушать плохое о муже. — И изба, я смотрю, на ладан дышит. И в бане пол прогнил. Не хозяин твой Николаша… — не унимался бывший купец, узнав, на кого его променяли. — Так три года его нет… — Насте и хотелось оправдать мужа, но в душе она понимала, что Фрол Фомич прав. Она собрала на стол. Села, словно пристыженная. — Да чего теперь, Настена, теперь о другом думать надо, — сказал Фрол Фомич, видя, что Насте неловко. — И тебе здесь оставаться нельзя, немец может прийти, и мне провожатый нужен. А там сообразим, что делать. Со мной, Настена, не пропадешь. У меня и деньги кое-какие скоплены. — Видно будет, Фрол Фомич. Вы ешьте, а я пока к Бондарихе сбегаю, заодно и новости узнаю. — А колье ведь ты тогда взяла. В бархатной красной коробочке. — Фролу Фомичу хотелось договорить, прояснить уж всё до конца. — Да я не в обиде. Взяла и взяла. Думал, что согласилась. Обрадовался. — Не брала я, Фрол Фомич. Вот вам крест — не брала. — Настя встала из-за стола и перекрестилась, глядя в глаза своему бывшему хозяину. — Верю, Настена. Что ты! Потерял я его, наверное. А! Как пришло, так и ушло. Всё ушло. Чего теперь… А я ведь его тогда за бесценок взял — знакомый, из обедневших дворян — Бронькин Андрей Павлович продавал, — начал вспоминать Фрол Фомич, радуясь, что вот нашелся человек из его прошлого, с кем можно поговорить, да не просто человек, а женщина, к которой он испытывал чувства и которая, может быть, сейчас согласится быть с ним. — Разорился он. Да и то, время началось какое, а у него полна горница ртов… Где теперь? Жив ли? А ведь у меня деньги были, мог и пожалеть его, и колье то других денег стоило. Думаешь, жадность? — бывший купец усмехнулся. — Нет, хватка в торговом деле нужна, расчет. Одному навстречу пойдешь, другому скинешь, третьему поверишь — вот и разорился. Не я, так кто другой бы купил, еще меньше дал бы. Или вообще власти бы отобрали. А на душе вот всё равно скребет — пожадничал денег-то. — Фрол Фомич вздохнул и продолжил: — А колье — что твой изумруд! Так изумруды и есть. И еще камень в центре — бриллиант. Так сверкал! Это у них фамильная драгоценность, передавали из рода в род. Вроде как дед Бронькина, когда еще война с Наполеоном была, раздобыл это колье, уж как, не знаю. А я как увидел его, так и вспомнил твои зеленые глаза. Сразу подумал, что тебе подарю. А ты вот не взяла… Настя почти не слушала Фрола Фомича и, как только он замолчал, чуть ли не выбежала из избы. Пока шла к дому Бондарихи, память подсовывала ей картины из прошлого. Вот она сидит с пьяным Фролом Фомичом, вот он достает бархатную коробочку, кладет ее на стол, вот у двери она сталкивается с Николашей. «А ведь он всё видел, стоял подслушивал, значит, и про коробочку знал, — полоснула неприятная догадка. — Украл тогда эту коробочку и не вернулся. Вот поэтому и не вернулся. А я всё переживала: заболел сильно, или побил кто, или еще какая напасть приключилась. И ведь никогда об этом, ни единого слова. Куда же он дел ее? Промотал, выменял на продукты? Спрятал?» Насте сделалось не по себе от мысли, что в ее доме где-то запрятана драгоценность. И не просто драгоценность, а еще и украденная, а значит, нечистая. Но свои небогатые углы она знает хорошо. «Где тут спрячешь? Разве что закопал? Ох, не к добру, — подумала Настя, подходя к воротам Бондарихи. — И с Фролом Фомичом не пойду, ни к чему это. И вообще никуда не пойду. Не дойдет немец до Вешек. Погонят его наши. А там, глядишь, и Васенька вернется, а меня нет!» Через неделю Настя так же стояла ранним утром у ворот своего дома, глядела вслед прихрамывающему Фролу Фомичу и точно так же перекрестила его, уходящего по размытой дороге, схваченной первым морозцем. Глава 16 Алла шла по коридору родного ОВД. Привычно здоровалась с сотрудниками, кивала с улыбкой, тепло пожимала руки. В голове никак не укладывалось, что все это теперь чужое и она здесь чужая. Но как бы там ни было, а ей просто необходимо попасть в свой бывший кабинет к компьютеру. Вчера она поняла наконец причину своего беспокойства: не всё стерла — торопилась. Возможно, на компьютере остались файлы по делу Александры Гергардт. Что-то ее отвлекло тогда. И сегодня она молилась, чтобы новый зам еще не приступил к работе. Алла подошла к своему кабинету, потянула ручку на себя в надежде, что дверь заперта и сейчас она сама ее откроет, войдет и до конца почистит компьютер. Но дверь, несмотря на небольшое усилие со стороны Аллы, неожиданно распахнулась. На пороге стоял мужчина лет сорока, в форме с погонами капитана. Он быстро сориентировался и, улыбнувшись, произнес: — Здравствуйте, Алла Сергеевна! Судя по всему, вы ко мне. Прошу. — Здравствуйте! Судя по всему, вы новый заместитель… — Ах да! Я не представился, — проговорил новый зам, пропуская Аллу в кабинет, — Хорошилов Антон Валерьевич. — Алла Сергеевна, как вы уже успели выяснить. — Вообще-то я с завтрашнего дня официально приступаю к работе, но решил зайти, — проигнорировав выпад Аллы, он прошел за стол и сел в кресло. Алла не стала садиться. Капитан ей не понравился. Говорил он вежливо, с улыбкой, но чувство превосходства так и сквозило — и во взгляде «сверху вниз», и в интонации. — Антон Валерьевич, я, собственно, на минутку — кое-какие вещи забрать, прибрать стол, как говорится. — Алла бросила взгляд на компьютер: «Включен. Черт!» — Да тут вроде все прибрано. А я собирался вам звонить — назначить время на завтра, чтобы вы ввели меня в курс дела. Так, может, не будем откладывать? Раз уж вы здесь. — И все-таки, Антон Валерьевич, мне бы хотелось «бросить последний взгляд» на кабинет. А встретимся мы завтра. Я тороплюсь, — предельно вежливо попросила Алла. — Ну, не буду вам мешать, — усмехнулся капитан, встал и вышел из кабинета. В дверях он обернулся и с легким металлом в голосе произнес: — Завтра жду вас к девяти часам. Ключи можно оставить на столе, я минут через двадцать приду. «”Можно оставить на столе”— надо будет, и так зайду, — фыркнула Алла, распахивая дверцы шифоньера. — Так и есть, летние туфли забыла». Она сунула обувь в сумку и села за стол. Быстро нашла всё, что осталось нестертым в компьютере, перекачала, почистила и, довольная, покинула кабинет. Сегодня ей действительно было некогда — намечалась поездка на ее сейчас уже бывшую дачу в Кашино. «Что-то всё у меня теперь бывшее — дожилась», — подумала Алла, выезжая со стоянки ОВД. Вчера она созвонилась с Алисой. Пришлось немного ввести подругу в курс дела. Алиса обрадовалась: наконец-то нужно действовать! И история такая трагическая с пропавшим ребенком, и женщина странная, ясновидящая. Надо бы с ней потом пообщаться. Про то, что еще необходимо каким-то макаром попасть в прошлое, Алла распространяться не стала. Хватит пока и этой «войсковой операции». В Кашино решили ехать втроем на одной машине, взяв с собой и Влада. Загвоздка была в том, что покупатель, которому Алла продала дачу, оказался всего лишь посредником. Ну, или дача ему не понравилась. Одним словом ее снова продали. И дальше следы терялись. Поэтому ехать собрались наобум. В конце концов бумаги о продаже у Аллы были и соседи могли подтвердить, что тут когда-то жили ее бабушка с дедом по маминой линии, а родители потом держали дом как дачу. Останется только рассказать слезливую историю о забытом на чердаке семейном раритете и надеяться, что новые хозяева проникнуться и разрешат им осмотреть чердак. За ночь дорогу подморозило, но к полудню потеплело, пошел мелкий снег. Машину вела Алла. Влад сидел рядом, а Алиса обосновалась на заднем сиденье.