«Динь-дон-н», — прозвучал внутри звонок. Дверь чуть-чуть приоткрылась. — Здравствуйте! — улыбнулся человечек. — Я!.. Договорить он не успел: изнутри высунулась длинная мускулистая рука, которая затянула доставщика в дом вместе с коробками и сумкой — тот и пикнуть не успел. В полутёмной прихожей, где вся мебель была накрыта прозрачной плёнкой, два здоровенных мужика заломали ему руки и потащили внутрь, несмотря на бурные протесты. — Стучался в дверь! — громилы усадили «зелёную футболку» за стол. Столовая, похоже, была единственной обитаемой комнатой: тут отсутствовала плёнка, зато на огромном столе возвышалась целая груда грязных кофейных чашек, у подножия которой валялись бумажки, использованные салфетки, палочки и коробки от вока. Помимо двух громил в доме обнаружились ещё пятеро — такие же белые шкафоподобные ребята, стриженные под полубокс и хорошо вооружённые: пистолеты, штурмовые винтовки, у одного и вовсе лёгкий пулемёт. Они окружили несчастного доставщика и направили на него пушки. — Думал, тебя не узнают? — спросила сидевшая за столом коротко стриженная чёрная женщина с уставшим лицом и красными глазами человека, который последний раз спал в прошлом веке. — Понятия не имею о чём вы говорите, — признался Эрвин. — Я доставщик пиццы. С вас пятнадцать девяносто девять. — Да, конечно, — скривилась Нтанда. — Ты же в курсе, что пиццу уже лет двадцать доставляют только дроны? Скаут смутился: — Вот чёрт… — Обыщите его! — скомандовала Нтанда. — Но осторожно!.. Громилы приподняли Эрвина над полом и в две секунды охлопали все карманы. Затем пришёл черёд вещей: в трёх коробках действительно оказалась пицца, зато в четвёртой тускло поблескивал короткий пистолет-пулемёт. — На-адо же, — протянула Нтанда. — Что это тут у нас? Эрвин хлопал глазами с самым невинным видом: — Странно, а написано, что пепперони. Из сумки появилась связка гранат, дробовик и Мачи Но Ха, увидев который один из здоровяков Нтанды одобрительно покачал головой. — Меч? — женщина скептически взглянула на бывшего скаута. — Серьёзно? Тот кивнул, стоя с абсолютно непроницаемым лицом. — Боже, что за идиот… Ладно, ребята, валите его, — Нтанда сделала властный жест рукой. — Только выведите в зал, чтобы тут ничего не заляпать. — Ты даже не спросишь, зачем я пришёл? Негритянка закатила глаза: — О боже мой, удиви меня, и зачем же ты пришёл?.. — Чтобы показать это! Здоровяки, стоявшие по бокам от Эрвина резко согнулись и взвыли от боли. Грянули выстрелы, в воздух полетели щепки, куски пластика, клочья бумаги и осколки кружек, но скаут оказался невредим — успел нырнуть вниз, извернуться и закружиться смертоносным вихрем. Сверкал металл, брызгала алая кровь, летали в воздухе отрубленные конечности, лаяли, изрыгая огонь, оружейные стволы, кричали и хрипели люди. Когда всё кончилось — а кончилось оно буквально через несколько секунд — Эрвин остался в помещении единственным, кто стоял на ногах. Стоял и смотрел на Нтанду. Оторопевшая женщина съёжилась, опустила глаза и приготовилась к худшему. Тишина в доме оглушительно зазвенела в ожидании развязки. — Да, сучка! — скаут сделал неприличный жест, и атмосфера как-то разрядилась. — Да! Не ждала этого? Не ждала? Лезвия в руках! Смотри! — он продемонстрировал торчавшие из основания ладоней длинные тонкие клинки. Как тебе?! Как тебе такое изобретение? «Меч, серьёзно», — передразнил он. — Серьёзно! Ещё как серьёзно!.. — лезвия медленно втянулись обратно, Эрвин подобрал с пола упавшую катану и медленно, наслаждаясь патетикой момента, вынул её из ножен, не сводя с женщины пристального взгляда. — Мы можем договориться?.. — поинтересовалась Нтанда. — Сомневаюсь, — покачал головой скаут. — Но я хочу, чтобы ты знала: твою смерть я посвящаю памяти моего друга, капитана Маки ван дер Янга. Тремя днями позднее. Маленькая церковь, стиснутая между двумя многоэтажными бетонными чудовищами. Низкий потолок, у входа — микроскопическая чаша со святой водой. Маленький красно-сине-жёлтый витраж с Иисусом, под ним — белая статуя самого Спасителя, маленький алтарь и невысокий амвон, у подножия которого нацарапано неприличное слово. Четыре лавки, на одной из которых спит и воняет бездомный мужик, а на другой сидит Эрвин. Львиную долю свободного пространства занимает стоящий на двух табуретках гроб с деформированным телом Маки ван дер Янга. Покойник одет в дешёвый бумажный костюм. Небритый пожилой священник торопливо и шепеляво проводит службу — явно хочет побыстрей отделаться от рутины и закинуть тело в расположенный за стенкой мобильный крематорий. — Хотите сказать что-нибудь об усопшем?.. — вопросительный взгляд упирается в Эрвина, который по случаю переоделся в заношенный парадный мундир с парой выцветших за долгие годы наградных планок. Несмотря на то, что в глазах священника читается явная надежда на отрицательный ответ, скаут кивает и проходит на трибуну. Волнуется — мнёт побитую молью тряпичную фуражку, то разворачивает листок бумаги, то убирает, то опять собирается читать… Наконец решается и прячет записку в карман. — Мы… — кашляет. — Простите. Мы с Маки служили вместе. Верней, не совсем вместе: он был офицером, я — рядовым, а между ними пропасть размером с каньон, так что… Он был моим командиром, да. Так будет вернее. Но несмотря на эту самую пропасть между капитаном и сраным рядовым, которых могли в любой момент набрать хоть тысячу, он полез спасать меня и таких же сраных рядовых. Нарушил приказ, пожертвовал карьерой, вылетел из армии, которая была для него всем, умер в первый раз. Клинически, — уточнил Эрвин, когда наткнулся на недоумевающий взгляд священника. — Ну, в общем, он тогда спас меня. Во второй раз всё было немного иначе: Маки мог сбежать из Блю Ай один, но он и тогда попёрся меня выручать, хотя не знал здания, не был вооружён и вообще не представлял, во что ввязывается. И опять вытащил. Ну и в третий раз — тут, конечно, без героизма обошлось, и вся заслуга Маки в том, что он столкнул меня с крыши, но всё же, всё же… Бродяга всхрапнул и снова тихонько засопел. Эрвин посмотрел на него так, будто хотел разложить взглядом на атомы. — В последние дни покойный очень хотел стать хорошим человеком, — продолжил скаут. — Почему-то для него это было так важно, что он творил полную херн… Простите, святой отец. Я хотел сказать, полную ерунду. Неправильную ерунду. Но, несмотря ни на что, я могу сказать, что всё это время он и так был хорошим человеком. Ну и мудаком иногда, но кто из нас без греха?.. Ой, ещё раз простите, святой отец. Как-то вот так… — он посмотрел на спокойное бледное лицо своего командира. — Что ж, прощайте, кэп. Увидимся на той стороне. Через три часа. Пустой бар. Сквозь жалюзи пробиваются полоски дневного света, по которым то и дело скользят тени прохожих. Новые столики, уютные диваны, на которых ещё никто не сидел, нетронутая доска для дартса. Стены задрапированы зелёной тканью и скрыты за деревянными панелями, от которых опьяняюще пахнет смолой и лаком. Едва слышно гудит холодильник с бутылочным пивом. Изнывающий от жары город бурлит жизнью и шумит совсем рядом, а тут — прохлада, полутьма и тишина. Монетка, падающая в музыкальный автомат, лязгает неприлично громко, как свалившееся с высоты жестяное ведро. — Налей мне ещё! Голос давно умершего музыканта тщательно выводит: «I don't want to set the world on fire». — Нет, так дело не пойдёт. Я не успел открыться, а ты хочешь меня разорить? — Блядь, Маки, это я купил тебе этот бар, а ты зажал мне стакан бухла? — Да, но тут остался всего стакан до полной бутылки!.. — проворчал я, но всё-таки налил скауту, который сидел с другой стороны барной стойки. Пока лился напиток, я то и дело с удивлением косился в зеркало на незнакомое лицо, которое на мой вкус было слишком молодым и смазливым. Было чему удивляться, когда за несколько десятков лет привык наблюдать жуткую пропитую морду с всклокоченной сединой. — Слышал бы ты ту речь, Маки! Слышал бы! — продолжал рассказывать скаут. — Надо будет записать и прочитать её на твоих настоящих похоронах. — Не дождёшься, — усмехнулся я. — Теперь-то я легко тебя переживу. — Уже придумал, что будешь делать с прахом? — Эрвин покосился на стоявшую на стойке урну. — Не-а, — я помотал головой. — Развею, может, где-нибудь. — Романтично. Жаль, что все железки из тебя Кристобаль выковырял, можно было бы статую сделать. Не могу понять, ему-то нафига твои внутренности?.. Ладно Нтанде, она хоть занималась этим профессионально, а Ортега… — К чёрту, — махнул я рукой. — Не будем думать об этом. У нас теперь другие заботы. Да и у него их тоже хватает. — Да уж, — усмехнулся напарник. — Когда у тебя за одну ночь непонятно куда пропадают активы на пару миллиардов, поневоле занервничаешь. — Кстати, Юнгер не выходил с тобой на связь? — я взял первый подвернувшийся под руку стакан и принялся его протирать. Не то чтобы в этом была какая-то необходимость, просто старался потихоньку вырабатывать профессиональные привычки. — Нет, — напарник покачал головой и хорошенько отхлебнул из стакана. Едва слышно звякнули друг о друга льдинки. — После смерти Нтанды был последний раз. Наделал он дел, конечно… — Наделал, — согласился я. — И неплохо всё рассчитал. Кому теперь до него есть дело, когда кандидат-фаворит исчез? Эрвин пожал плечами. — Ну а что ты хотел? Он же никому сам по себе не мешал. — Нет, я о другом. Корпорации включились в гонку и бросили все силы на продвижение своих кандидатов, а значит все второстепенные задачи сейчас либо забыты, либо отложены в долгий ящик. А ведь результаты выборов можно будет оспорить, и тогда начнётся полный хаос. — Куда больше-то? — Эрвин кивнул в сторону окон. — Есть куда, — буркнул я, опуская глаза. — Глупо это всё. Никак не отпускает ощущение, что мы многое сделали, но совершенно ничего не поменяли.