* * * Все, я был свободен. После разговора с царем и присвоения звания Героя России я мог делать что угодно. Новый куратор из “Недетского мира” стелился передо мной так, будто не он мой куратор, а я его. Наружку сняли, отца перестали мучить допросами. Первым делом мы с Линдой полетели на любимый Кипр. Никого не спросили, просто взяли билеты, поехали в аэропорт, сели на самолет и через три часа оказались на острове, где когда-то познакомились. То, что раньше воспринималось как обыденность, казалось теперь чудом. Разве из России можно уехать просто так? Я и забыл уже, что можно. Прямо с Кипра мы отправились в Париж, взяли там машину и поехали в Лондон. Встретились в Сити с инвестиционными банкирами и сказали, что готовы выходить на IPO. Мир жил своей обычной жизнью. Мир загорал, купался, ел в ресторанах, надевал строгие костюмы и заколачивал деньгу в красивых стеклянных офисах. ФСБ, генералы, даже сам царь быстро превратились в туманный морок, в мимолетный кошмарный сон. Будучи в эйфории, я почти решил не возвращаться, но Линда напомнила мне о заложниках. Прежде чем сваливать окончательно, следовало выдернуть из железных лап родины родителей. Я вернулся, но только затем, чтобы объявить отцу с матерью, что мы едем в круиз по греческим островам. Мол, снял яхту, давно мы вместе отпуск не проводили, а поводов для праздника накопилось достаточно. Подумал – там, на яхте, в благоприятной обстановке объявлю им о своем решении, они покочевряжатся, конечно, но потом согласятся. И возвращаться в Москву будет не нужно. Куплю им дом на море или в горах, и пусть они встретят там свою счастливую старость. А я буду к ним приезжать. Часто. Кого я хотел удивить арендованной яхтой? Потомственных шестидесятилетних советских интеллигентов? Им стыдно было на ней находиться, мама все время пыталась выхватить у официантки тарелки, порывалась идти на камбуз лепить пельмени, а когда делать становилось совершенно нечего, утыкалась в книжку и даже глаза боялась поднимать на окружающие красоты. Отец, чтобы чем-то себя занять, пропадал в машинном отделении и пытался разобраться в работе автоматики двигателя. Оживали они, только когда сходили на берег, ужинать предпочитали не в роскошной кают-компании, а в дешевых греческих забегаловках. Мы с Линдой уныло плелись следом. Лишь однажды, в потрясающей красоты бухте острова Санторини, они позволили уговорить себя остаться ужинать на яхте. Я решил, что подходящий момент настал, и все им рассказал. Даже о том, как стоял перед открытым окном своего пентхауса с бутылкой виски в руке и надеялся, что ноги от пьянства удачно подкосятся в нужную сторону. Знаю – нельзя такое рассказывать родителям, но я рассказал. Закончил утешительным хеппи-эндом. Мол, все выдержал, все перенес. Опцион на право владения Sekretex уже больше года на резервной компании, и реализовать я его могу в любой момент. Не то чтобы я ожидал похвалы, но на жалость и сочувствие рассчитывал. Думал, бросится ко мне мама, обнимет, заплачет, спросит: “Сынок, да как же это, почему нам не сказал?” А отец сдержанно похлопает по плечу и закурит нервно свою вечную трубку. Но это лирика, главное, чего я ожидал, – их согласия покинуть Россию. К сожалению, все произошло совсем не так. – Молодец, сынок, всех обдурил, – сказал отец, пыхнув трубкой. Раздраженно смахнул дым от глаз и добавил: – Весь мир. Браво тебе! А от нас с матерью тебе чего нужно? – Как чего?! – возмутился я. – Неужели вы не понимаете? Вы же заложники! Как только я реализую опцион и уведу у них из-под носа Sekretex, они станут вас мучить. Это же элементарно, у них мышление уголовников, они ничего другого не умеют. Вы должны остаться со мной, у вас все будет, об этом не беспокойтесь. Но главное, мы будем вместе, живыми, здоровыми, счастливыми… Я замолчал, не зная, какие еще можно привести аргументы и нужно ли их приводить, и вдруг до меня дошло… – Подожди, – сказал пораженно, – что значит “обдурил”? Кого я обдурил, какой мир, ты вообще чего такое говоришь? – Я, как всегда, правду говорю, сынок. Грустную, но правду… Вот ответь – тебе за что Героя России дали? – За Трампа. Ну да, за Трампа… Если ты в этом смысле, то согласен, обманул я их, но больше никого! – А ты уверен, что обманул? Трампа-то ведь избрали. – Пап, это сами американцы, без моей помощи. Я, наоборот, программу встроил, чтобы меньше за него голосовали, от противного… Ну помнишь, негативный позитивизм, я же рассказывал. Может, ты не понял? – Я все понял, сынок, я давно все понял, только сказать тебе не решался, а сейчас скажу… Ты совершил чудовищную ошибку, Ваня. Нет, технологически ты создал практически чудо, а вот по смыслу… Никогда у самой могущественной страны мира не было такого президента. Были хорошие, были плохие, были умные, были дураки, но хамоватого тупого реакционного маргинала они себе не избирали, пока… Пока не появилось твое технологическое чудо. Оно же само по себе работает, без всякого твоего участия и дурацкой агитации! Да, в человеке много дерьма, да, человек больше чем наполовину животное, это все правда. Но тысячелетия, очень-очень медленно, человек учился подавлять в себе зверя, учился засовывать свое дерьмо поглубже. Это называется культура, это называется мораль, это называется нравственность. А все вместе – мечта. Вечная мечта о всеобщем мире и счастье. Лучшие представители рода человеческого отдавали за эту мечту жизнь, горели на кострах, подыхали в застенках, оплеванные, никому не нужные, неизвестные. И почти получилось… А ты своим ужасным изобретением все перечеркнул. Поднял со дна человеческих душ веками копившуюся там муть. И вот в Америке президент Трамп. А шлюхой быть уже не стыдно И, уверяю тебя, это еще цветочки. Мне страшно, Ваня, мне мало когда было страшно. А сейчас страшно… Слова отца показались мне не более чем стариковским брюзжанием. Старики, они всегда против прогресса, всюду им мерещатся угрозы и катастрофы. Когда-то так об электричестве говорили, потом об атомной энергии, потом о компьютерах. Нет, угрозы, конечно, есть и будут, но как-то же человечество с ними до сих пор справлялось? И сейчас справится. Примерно это я и высказал отцу, а в конце добавил: – И вообще, мне кажется, ты сильно преувеличиваешь. Все вокруг счастливы, ты почитай отзывы. Люди тратят деньги на то, что действительно хотят, а не на то, что им навязывает реклама и столь ненавидимое тобою общество потребления. Они покупают машины и дома, какие хотят, занимаются тем, чем хотят, женятся и выходят замуж за тех, кто им действительно подходит, а не за картинки в глянцевых журналах. И эту возможность дал им Sekretex. Я просто сделал людей свободными. – Свободными от чего? – грустно спросил отец. – Как от чего? От диктатуры рынка, конечно. Пап, да я практически коммунист, как ты, а ты опять недоволен. – Был уже один такой, тоже сделал людей свободными. – Ленин? – поглумился я. – Нет. Его звали Адольф Гитлер. И он сделал людей свободными от химеры совести… – Костя, Кость, – вмешалась молчавшая до этого мама, – ну ты Гитлера-то хоть из Вани не делай. Это уже перебор. – Да как ты не понимаешь?! – вскипел отец. – Мы же говорили с тобой об этом миллион раз. И вообще, как ты себе представляешь наш отъезд? У меня институт, у тебя больница. Мы жизнь, Ириш, прожили в этом городе и в этой стране. Взрослые деревья не пересаживают, потому что они не приживаются. Без языка, без работы… – Слушай, я перевезу весь твой институт! – вклинился я, почувствовав слабину в его позиции. – И всю твою больницу перевезу, мам. Я построю всем вашим сотрудникам СПА-курорт на берегу моря. Они в раю у вас будут жить. Еще спасибо скажут! – А Леонтьевский переулок ты тоже перевезешь? – спросил отец, и в глазах его была такая тоска, что мне стало не по себе. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом он поднялся и, тяжело ступая, пошел к себе в каюту. Мать двинулась за ним, но успела все-таки шепнуть мне на ухо: – Я с ним еще поговорю. Хотя в главном я с отцом согласна. Плохую вещь ты сделал, сынок… После нее подошла Линда и просто меня обняла. И не сказала ни слова. Но именно это мне тогда и требовалось. * * * Я еще несколько раз пытался заговаривать с родителями об эмиграции. Ловил подходящие моменты, выбирал самые красивые бухты и пейзажи. Под винишко, под водочку, под закат и вкуснейшую еду… Но результат становился все хуже. Они раздражались, замыкались в себе, не хотели меня видеть, а через неделю, на Крите, попросили отвезти их в аэропорт: мол, что-то ужасное случилось у отца в институте и без него никак там не обойтись. Врали, конечно, чтобы меня не обидеть. Я разозлился. Самые близкие, самые любимые люди загнали меня в патовую ситуацию. Оставаться нельзя, но и уехать, оставив их, тоже нельзя. Куда ни кинь, всюду клин. И все из-за их стариковского брюзжания. Перед самым отъездом родителей, когда вызванное такси уже подъезжало к яхте, я предпринял последнюю попытку. – Мама, папа, ну я вас умоляю, ну пожалуйста, останьтесь! Хотите, на колени встану? Без вас я не уеду, и что же мне дальше делать? Работать на приблатненных чекистов? Да я лучше сдохну! Вы этого для меня хотите?! – Сынок, ты не горячись, успокойся, ничего еще не решено, – примирительно сказала мама. – Вот приедем в Москву, подумаем вместе и обязательно найдем выход. Обязательно! – Есть выход, – решительно выдохнув, вдруг вклинился в разговор отец. – Я его сегодня ночью придумал. Даже матери еще не говорил. Отличный выход для нас всех, но, думаю, он тебе не понравится. – Откуда ты знаешь? Может, понравится? Ты скажи, я сейчас на все согласен. – Ну хорошо, сынок. Мы готовы уехать из России и жить с тобой там, где ты пожелаешь. – Мать недоуменно всплеснула руками, а я от радости аж подпрыгнул. – Подождите, подождите, дайте договорить… – беспомощно и совсем по-стариковски произнес отец, подождал, пока все успокоятся, и продолжил: – Мы готовы, но… при одном условии… – Любые, любые условия, папа, только бы мы были вместе! – перебил я его, счастливый. – Подожди, сначала дослушай. Ты ведь имеешь сейчас полный доступ к коду Sekretex? – Конечно, я всегда его имел, даже когда они думали, что мне его закрыли. Но я не понимаю, к чему ты клонишь… – Подожди, ответь еще на один вопрос, и я все объясню. Они же, наверное, скопировали код и к копиям ты доступа не имеешь? – Обижаешь, пап. Скопировали, конечно, но это им ничего не даст, я там защиту хитрую поставил. Любая несанкционированная копия сначала начинает слегка глючить, потом перестает работать, а после и вовсе самоуничтожается. – Я так и думал, – с гордостью произнес отец. – В меня, в меня ты пошел, Ванюша, в плане изобретательности, уж не знаю, к сожалению или к счастью. И поэтому, поэтому… – он замялся, достал трубку, минуту ее раскуривал, хлебнул пару раз дыма, но все-таки решился: – …поэтому сотри ты на фиг этот код. Сотри так, чтобы ни одна сволочь не могла его восстановить! И тогда, Ваня, мы будем жить с тобой там, где скажешь. Тогда смысл в этом появляется. Я понимаю, сложно, душу ты вложил в свое детище, без души такие вещи не получаются. Это как ребенка убить. Но знаешь, скажу тебе страшное: есть такие дети, которых стоит убивать, того же Гитлера, например, или Чикатило. Послушай меня, послушай своего старого и отсталого, как ты думаешь, отца. Твой Sekretex принесет массу бед и погубит человеческую цивилизацию. Я в этом абсолютно уверен. Ты джинна из бутылки выпустил, и сейчас последний шанс загнать его обратно. Вот тогда мы вместе уедем за границу. Гэбэшники нам, конечно, твоего подвига не простят, поэтому придется уехать. Но хоть понятно будет, ради чего. Он действительно предлагал мне убить собственного ребенка. Чудовищный, бессердечный выбор – родители или дети. И он предопределен, к сожалению. Люди всегда выбирают будущее, выбирают детей. Мучаются после, но выбирают. Чтобы потянуть время и от растерянности я стал молоть всякую чушь. – Но… но… на что мы будем жить и где? Денег ведь не останется. Меня разорят, процесс IPO уже запущен, по судам затаскают… Я запнулся. Родители или дети, прошлое или будущее? Выбор был невыносим, он сломал меня, я его уже сделал, но он меня сломал… Я сорвался, у меня снесло крышу, отказали тормоза, и я буквально впал в истерику. – …да вы просто мне завидуете! – завизжал на всю яхту. – У самих духу не хватило что-то сделать. Отцу в Принстоне лабораторию предлагали в восемьдесят девятом, а вы отказались. Потому что трусы! Ни на что никогда не могли решиться со своей вшивой интеллигентностью. Ну как же, там все чужое, сотрудников в Москве бросить нельзя, Ванечка русский язык забудет. Да лучше бы я не знал его никогда. Что он мне дал, этот ваш русский язык, – гэбэшных кураторов?! Все это дешевые оправдания собственной лени и трусости! А теперь вы хотите мою жизнь засрать?! Не позволю, не дам, не допущу! Катитесь оба в свою гребаную Москву, в свой гребаный убогий Леонтьевский переулок и смердите там, пока не сдохнете. А я другой! Я смог, я решился, и мне удалось… А вы давайте, катитесь, видеть вас больше не могу! Линда повисла на мне, пытаясь своими маленькими ручками зажать мне рот. Мать рыдала и трясла головой. Мол, нет, нет, нет, это невозможно, это не их сын, не их добрый и хороший мальчик Ванечка. А отец с каменным лицом все хватался за чемоданы. Они падали у него из рук, но он, как робот, снова поднимал их и снова ронял. Не позволял никому из команды помогать ему. Поднимал и ронял, поднимал и ронял… Они уехали. Минут десять я бился на груди у Линды, бессвязно выкрикивая какие-то гадости, а потом успокоился и понял, что натворил. Ужаснулся, бросился звонить родителям, но они не отвечали. Тогда я рванул в аэропорт, строча по дороге эсэмэски с извинениями. Не успел. Они уже прошли пограничников. Пока покупал первый попавшийся билет, пока регистрировался и проходил таможню, их самолет улетел. Улетело оскорбленное мною прошлое, а я остался с будущим. С Sekretex – и еще с чувством вины. И с Линдой. * * * Смириться с происшедшим было невозможно, поэтому через несколько дней я вернулся в Москву. Опять писал эсэмэски и электронные письма с извинениями. Караулил у дома в Леонтьевском, приходил к матери в больницу и в институт к отцу. Несколько раз мне даже удалось их отловить, но они просто прошли мимо, не обратив никакого внимания на мои вопли. Но я не успокаивался, все гонялся за ними, и в конце концов отец мне ответил: – Прекрати юродствовать, Иван, мы с матерью все решили. Мы никуда не поедем. За нас не беспокойся. Это сын за отца не отвечает, а отец за сына должен. И я отвечу, если спросят. И буду считать это справедливым. Поэтому веди себя достойно. Хочешь уезжать – уезжай. А нас оставь в покое. Мать пожалей, если хоть капля совести осталась. У нее сердце больное… Больше попыток объясниться с родителями я не делал. Работал на автомате, готовился к IPO, но из России не уехал и почти перестал спать по ночам. Я искал выход и не находил его. То, что я потерял двух самых дорогих мне людей навсегда, было ясно. Но позволить, чтобы их сгноили в тюрьме, я не мог. И погубить дело всей своей жизни тоже не мог. Я ничего не мог. Время выхода на биржу неумолимо приближалось, нужно было что-то решать… Вместо этого от тоски я запил. Незаметно так. Сначала виски, чтобы уснуть. Потом снотворное, потом виски и снотворное… Линда долго молча наблюдала за моими страданиями, но как-то раз, увидев меня с очередной бутылкой в руках, не выдержала и заговорила. – Знаешь, Ваня, – произнесла она решительно, – мне кажется, твой отец прав. – В каком смысле? – В прямом. Ты только пойми меня правильно, я в любом случае сделаю, как ты захочешь, но я много думала над его словами – и, похоже, он прав. Давай сотрем Sekretex от греха подальше. – Ты с ума сошла? Это же бред голимый! Запомни, Трамп – историческая неизбежность. Все ведущие аналитики сейчас на эту тему распинаются. Мы не при делах. У нас только миллионы счастливых пользователей и новый уровень свободы человека. Да у меня почта скоро лопнет от благодарственных писем! Ты почитай… – Я тут последние месяцы расчеты кое-какие делала. Не буду забивать тебе голову, но не выбрали бы Трампа без Sekretex. Клинтон бы победила, причем с большим отрывом. Прав твой отец, к сожалению. – Ну и что? Один Трамп против миллионов счастливых людей. И я из-за него должен лишить их и себя счастья? Ты же видишь – этот рыжий придурок сделать ничего толком не может, система ему не дает и дальше давать не будет. – Вань, а вдруг Sekretex сломает систему? Система из людей состоит, и они пользуются нашим поисковиком… Я пыталась сделать релевантный прогноз, но ничего не вышло, слишком много факторов. А вдруг? Риск слишком большой. – Вдруг, Линда, бывает только сама знаешь чего… Да если бы человечество не рисковало, оно до сих пор на деревьях бы от хищников пряталось. Ты мне лучше скажи, как уехать и родителей уберечь от тюрьмы, а философствовать каждый может. – Ты что, не знаешь? – удивилась она. – Я думала, ты знаешь, просто родителей не хочешь терять. – О чем не знаю? – Ты, изобретатель Sekretex, благодаря которому избрали Трампа, ты, Герой России, – и не знаешь?! В голосе Линды слышалось такое удивление, что я почти протрезвел. Решение мучающей меня проблемы лежало очень близко, совсем на поверхности, просто я, погрузившийся в истерику и алкоголь, его не заметил. Я оторвался от бутылки, посмотрел в изумленные глаза своей подруги, и на меня снизошло озарение… Решение действительно лежало на поверхности. Они сами, не сознавая того, дали его мне в руки. Внешне все выглядело так, будто я по их требованию обеспечил победу Трампу. Я не хотел, упирался, требовал в виде гарантий бумажку об отстранении меня от должности, но потом все же уступил шантажу и сварганил им агитационную программку, влияющую на мнение американских избирателей, а значит и на выборы в целом. И никого не будет волновать, что эта программка работала противоположным образом. Они сами подтвердили ее эффективность, наградив меня красивой золотой медалькой в виде пятиконечной звезды. Охранной для моих родителей звезды, как оказалось… Проблемы вообще не существовало, я ее сам выдумал от расстройства и собственной тупости. Ну, можно на всякий случай письмо им послать, когда свалю в Калифорнию. Мол, если хоть волос упадет с драгоценных голов моих мамы и папы, я тут же дам показания в суде о вмешательстве в американские выборы, копии секретного указа о награждении меня званием Героя Российской Федерации и других бумаг прилагаются… Скорее всего, за такой трюк и за то, что увел у них Sekretex, меня попытаются грохнуть. И за меньшее убивали, примеров миллион… Но с теми деньгами, которые у меня скоро будут, я хоть весь Моссад смогу нанять для охраны. Хрен им без соли в зубы, а не Иван Градова! От избытка чувств я принялся целовать Линду, она слабо протестовала, говорила что-то о родителях, которых я теряю, но я ее не слушал. Меня захлестнул восторг. Я молодой, здоровый, талантливый, у меня фантастически преданная, умная и красивая подруга. Я создал нечто великое, навсегда изменившее жизнь всего человечества. Я обдурил ФСБ и самого царя. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Я ото всех уйду и поведу за собой благодарных хомо сапиенсов в сияющие дали!