– Это ничего, что Аллах не дал тебе слов, – сказал он нежно. – Зато он дал тебе все остальное. Не переживай, я буду любить и беречь тебя всю жизнь. Я наизнанку вывернусь, но ты у меня станешь жить, как королева. Теперь я все смогу, даже не сомневайся. Сказав эту короткую любовную речь, он позвал свою прежнюю хозяйку и при Абхилаше объявил ей, что у него появилась новая любимая жена. Да-да, вот эта самая замарашка, прислуживавшая ей последние несколько месяцев. По законам шариата он может иметь вторую жену, поэтому пусть не причитает, а смирится. И еще: с нынешнего дня прислуживать будет она, а новая жена становится полновластной хозяйкой. Закончив вторую за утро речь, Абдула с гордостью посмотрел на свою любовь. При этом он до смешного походил на бабуина, разве что кулаками себе в грудь не стучал от самодовольства. И тогда Абхилаша поняла, что совершила огромную ошибку. Люди, конечно, достойны спасения, но спасать их нужно осторожно, не делая резких движений и желательно на расстоянии. Иначе быть беде. * * * Прежняя хозяйка попробовала орать и качать права, но Абдула сразу и молча ударил ее кулаком в челюсть. Она заскулила, выплюнула вместе с кровью пару зубов, отползла в сторону, тихо, чтобы ее господин не услышал, порыдала, а потом послушно занялась уборкой. Мела, чистила хлев, кипятила белье в громадных металлических чанах, перетаскивала их, и все это безмолвно, с опущенными глазами, боясь даже взглядом выразить свое недовольство. Хоть и не любила Абхилаша прежнюю хозяйку, а все же пожалела ее. Тоже ведь человеческое существо – и тоска по красоте у нее, наверное, есть, и чувства… Унижение-то какое: час назад была тут хозяйкой, а теперь рабыня в собственном доме и прислуживает любовнице мужа, избитая и отвергнутая. “Господи, – обратилась к небесам Абхилаша, – ну почему в людях розы и навоз так причудливо перемешаны? И я ничуть не лучше остальных. Смотрю на несчастную униженную крокодилицу – и одна часть меня радуется: мол, поделом ей, нечего было надо мной издеваться. А другой половине стыдно и жалко. И помочь ей хочется, и покаяться, потому что я и есть причина ее унижения. Переспала с мужем, выкинула жену из дома, а сама на ее место…” Прежняя хозяйка тем временем тащила через двор бак с кипятком. Встретившись глазами с удачливой соперницей, она заискивающе улыбнулась, и жалость со стыдом в Абхилаше победили. Она бросилась к женщине, чтобы помочь, утешить, извиниться, дать понять, что не претендует… И Абдула ее, и двор с двенадцатью овцами ее, и глиняная хижина, и хлев, и поле с коноплей на горе – все только ее… Ожог! Темнота! Влага и горячий воздух, разрывающий легкие! И прана, мечущаяся по телу, не находящая выхода, разбухающая, истеричная. И торжествующая жена Абдулы, опрокинувшая на ненавистную соперницу чан с кипятком. Она выжгла стыд, и жалость, и гордость, и злорадство – все выжгла… Не человеком стала Абхилаша, а плевком на раскаленном утюге. Шипящим, испаряющимся, исчезающим… И тогда, срывая с лица обжигающие, не дающие дышать тряпки, она закричала: – Fuck, fuck, fu-u-u-u-u-u-u-u-u-u-ck! Абдула и его жена замерли. Немая заговорила, да еще по-английски, да еще прямо у них во дворе… Несколько секунд они недоуменно переглядывались, а потом нелюбимая жена тоскующего по красоте крестьянина ликующе завопила: – А я говорила, что она колдунья? Говорила? Говорила?! Американка она, шпионка подосланная, со свету нас сжить хочет! И только когда Абхилаша, выгнувшись дугой и закрутившись колесом, стала сбрасывать старую кожу, вредная хозяйка убогой хижины заткнулась, прикусила язык и прикрыла рукою глаза. От Абхилаши исходило сияние, куски обваренной кожи падали на землю, а на их месте появлялся белейший тончайший покров, какой бывает только у ангелов. Звездная женщина ничего не могла с этим поделать: плохо, конечно, раскрываться перед малознакомыми дикими людьми, но организм сам принял решение. Зрелище было не для слабонервных: сияющая женщина-колесо, почти парящая над землей, сбрасывающая обваренную кожу и превращающаяся… Неизвестно, в кого превращающаяся, но не в человека точно. Абдула развернулся и побежал прочь; он что-то возбужденно кричал, а испуганная жена противно ему вторила. И без перевода было понятно – зовут на помощь, чтобы уничтожить проклятую американскую нечистую силу. Дожидаться появления всей деревни с вилами и древними английскими винтовками наперевес Абхилаша не стала и, замотавшись в ветхое сари, рванула в сторону гор. К звездам. * * * Она стояла на небольшом скальном уступе; метрах в двадцати выше нее, на вершине горы, находилась спасительная обсерватория. Ниже по узкой каменистой дороге мчалась погоня во главе с одаренным ею из жалости любовью Абдулой. Абхилаша на секунду расслабилась, потеряла концентрацию, и вышедшая из повиновения прана рухнула в ободранные о камни ноги, сделала их непослушными, неспособными двигаться. Все. Она не успеет. Здесь кончится ее путь к звездам. Ну что ж, значит, она будет стоять на этом маленьком уступе, пока не стащат. Возможно, в следующей жизни у нее получится лучше, а этот экзамен ею провален. Жалко, конечно, потраченных усилий, но судьба не компьютерная игрушка, где непройденный уровень можно повторять сколько угодно раз. Судьба – это серьезнее и труднее, ничего в ней не повторить, и опыт не накапливается, каждый раз первый… В запасе было лишь несколько минут. Потом ее будут мучить и в конце концов убьют. Что ж, эти несколько минут нужно провести с максимальной пользой. Она так и сделала. Закрыла глаза, успокоилась и вспомнила все, что с ней случилось на этом обороте колеса сансары. Абхилаша надеялась найти свою главную ошибку, но нашла другое. Она нашла силы. Ее путь был труден, хаотичен, но тем не менее красив. Она карабкалась не только по скале – она по жизни карабкалась. Делала страшные ошибки, падала, срывалась, обдирала в кровь тело и душу, но карабкалась, почти поднялась… Умереть сейчас означало перечеркнуть все. Как если бы художник, едва закончив портрет Моны Лизы, поставил на нем жирную размашистую кляксу. Глупо, несправедливо, преступно. А еще обидно, до того обидно, что судорогой сводит онемевшие ноги, и закипает в них прана, и поднимается вверх в поисках выхода. Потому что убийство красоты невозможно простить и отработать. Убийство красоты – это… Она поймала ее в самый последний момент, уже падая с крошечного уступа. Хаотично метавшаяся прана замерла в одной точке, где-то между глазами, чуть выше переносицы. Все как учили. Стало очень горячо, и захотелось сомкнуть веки, чтобы избавиться от этого жара. Но она не сомкнула, а, наоборот, запрокинув голову, раскрыла пошире глаза и посмотрела в небо. Дальше случилось чудо: Абхилаша взмыла вверх и через секунду оказалась перед огромными деревянными воротами обсерватории. В самый последний момент, осознав, что летит, она испугалась и рухнула с высоты нескольких метров на землю, расшибла сильно колени, но внимания на такую мелочь не обратила. Стала колотить кулаками в ворота, умолять, чтобы открыли, спасли, пустили в безопасный звездный оазис. Мысль просто перелететь через высокую стену у нее почему-то не возникла. Да и не получилось бы ничего – ушла прана, израсходовалась вся на чудесное вознесение к звездам. Удары кулаков в ворота с каждым разом слабели, а голос становился тише. Кончались силы, и жизнь, похоже, тоже заканчивалась… – Я американская гражданка, – не зная, какие еще привести аргументы, едва слышно стонала Абхилаша. – Пустите, ну пустите же, они меня убьют… Большинство звездных братьев столпилось перед уличным экраном, наблюдая, как раненая женщина просит о помощи. Хотелось помочь, но правила были строги: никаких женщин в мужском звездном братстве, и уж тем более местных женщин. Несмотря на чистый английский незнакомки, выглядела она как местная. Начальник службы безопасности по кличке Big Russian Dan все же решил доложить о происшествии профессору Расмуссену. – Ты же знаешь правила, – ответил ему ученый, – одну примем, другую – и конец нашей мечте. Женщин, конечно, сравнивают со звездами, но с настоящими звездами они несовместимы. Я это по себе знаю, Данила, да и ты, наверное, тоже… – Понимаю, профессор, но они ее непременно убьют, там камеры погоню зафиксировали, мужики из соседней деревни, настроены серьезно, изнасилуют девку и кончат, жалко же… – Тем более! Вмешиваться в местные разборки – только этого нам не хватало… – Она не местная вроде, говорит, что американка, может, спасем? – почему-то упорствовал русский вояка. – Не знаю… – засомневался Расмуссен. – Чувствую, проблемы из-за нее будут. Ладно, покажи мне эту “мадам переполох”. Данила включил монитор, и профессор увидел рыдающую у ворот женщину в порванном, залитом кровью сари. Говорить Абхилаша уже не могла, а только, стоя на коленях, выла от обиды и бессилия. – Ну вот видишь, – убедившись в своей правоте, сказал профессор, – обычная крестьянка. Нам что, теперь всех угнетенных женщин Востока спасать? Так порвут нас тогда, Данила, несмотря на все твои умения. Бабы и дети – это природное, этого не перешибешь, за них и на смерть идти не страшно. Не идти – страшно… Поэтому давай-ка я, с твоего разрешения, выйду к людям, успокою их, и закончим на этом. Меньше чем через минуту он уже стоял на возвышении перед уличным экраном, готовый произносить свою успокоительную речь. Но вдруг из динамиков позади профессора раздалось нечто вроде шепота листвы или журчания ручейка. Расмуссен сначала не обратил на это внимания, но, заметив странное выражение на лицах звездных братьев, обернулся и увидел, как замарашка в грязном сари удивительным образом преобразилась в существо, спустившееся к ним откуда-то свыше, из небесных, по всему судя, сфер… Абхилаша пела свой самый первый и самый знаменитый хит… Что-то о плохом мальчике, бросившем хорошую нежную девочку, и теперь ей так больно, так больно, что весь мир вокруг корчится и погибает от боли. Но Абхилаша не просто пела – она еще и танцевала покоривший когда-то весь мир ломаный танец преданной любимым нежной девочки… От резких движений сари соскользнуло, и она осталась голой, сияющей новой своей кожей такой белизны, какой не может быть у человека. Руки и ноги ее были окровавлены, на грязном, в земле и песке, лице, выделялись невероятной величины глаза. “Плохой мальчик, плохой, плохой, сорвал цветочек и выбросил его на помойку. Плохой мальчик, плохой, уничтожил красоту, растоптал жизнь. Плохой. Гибнет цветочек, сохнут и осыпаются лепестки, больно, очень больно… А мальчик идет дальше срывать новые цветочки, и скоро в мире не останется цветов и он сделается черно-белым. Черно-белой фотографией на могильном камне. Плохой мальчик, плохой, плохой…” Она пела из последних сил, сама не понимая, для кого поет и зачем, но пела… Зрелище было завораживающим. Звездные братья, остолбенев, смотрели на голую женщину, поющую смутно знакомую песню. Когда-то песенка была попсовым хитом и обалдевшие от гормонов подростки обжимались под нее на дискотеках. Но сейчас в песне появилось что-то новое, глубокое, горькое, надрывное. Плач… Не по первой глупой любви плач, а по гибнущему миру. “Плохой мальчик, плохой, плохой…” Они все, всё человечество – плохие мальчики и девочки. Это они растоптали цветочек и вместе с ним собственные жизни, это они захлебнулись в своих комплексах и извращениях, это они, не дрогнув, оставляют измученный умирающий мир на растерзание дикарям. “Плохой, очень плохой…” – Это же… – кто-то из толпы звездных братьев выкрикнул ее старое, знакомое всем имя. – Да нет, не она. Ее людоеды съели… – Она… – Она? – Она! Звездные братья, затихнув, с надеждой смотрели на профессора Расмуссена, а тот не знал, как поступить. О всемирно известной певице с хитом про плохого мальчика он прежде не слышал. Но песня… но танец… Они проникали прямо в душу, они заслоняли даже звезды. Необычно это было, опасно… Разве может быть что-то важнее звезд, которым он отдал свою жизнь? Ни на что не мог решиться старый и мудрый предводитель пиратской обсерватории. Стоял молча и глядел в глаза своим звездным братьям, а погоня тем временем приближалась. Из-за поворота уже показался первый всадник. Еще минута – и растерзают спустившуюся с небес диву. Уже меньше минуты… И тогда из толпы вышел главный программист обсерватории китайский канадец Лю Бао Шин. Он не мог не выйти, он вырос на ее песнях, он девочку впервые поцеловал под ее хит… Словно загипнотизированный, он шагнул к гигантским воротам и попытался сдвинуть тяжелый железный засов. У него не получилось, он попытался еще раз, опять не вышло… И в этот момент замершая толпа ожила. Первым на помощь бросился русский воин Данила, за ним остальные, и даже профессор Расмуссен засеменил к воротам. Еще пара десятков секунд – и они бы не успели. Но они справились, втащили звездную женщину во двор и захлопнули створки перед самым носом у дикарей. Те попробовали было стрелять, но Big Russian Dan резво забрался на одну из вышек и дал несколько пулеметных очередей поверх их глупых дикарских голов. Быстро сообразив, что к чему, дикари развернули лошадей и убрались обратно в свою дикарскую жизнь. Абхилаша осталась внутри, в окружении звездных братьев. Что говорить и как себя вести, было неясно, поэтому она просто покинула собственное тело и зависла над куполом обсерватории. Внешне все выглядело вполне логично. Много пережившая девушка от стресса хлопнулась в обморок, и ее подхватили заботливо подставленные руки героев-спасителей. * * * Несколько суток она, не приходя в сознание, пролежала в местном лазарете. Сама же в это время слушала, оценивала и делала выводы. Ее появление было подобно падению камня в стоячую воду пруда. Женщина, красивая, молодая, бывшая суперзвезда… А как пела, как танцевала! Чем она станет заниматься, не внесет ли разлад в их дружное братство и, наконец, кого выберет? Ведь должна она кого-нибудь выбрать, вон какая красивая… И вообще – откуда она здесь взялась? Немного поразмыслив, Абхилаша решила устроить нечто вроде пресс-конференции, где ответит на все вопросы и расставит верные акценты. Но сначала нужно было договориться с профессором. Ночью она вернулась в свое тело, очнулась и незаметно пробралась к телескопу, где дежурил ученый. Вежливо постучавшись в дверь главного зала обсерватории, она прямо с порога объявила: – Я пришла вас поблагодарить и поговорить о будущем. – Благодарите. Говорите, – не очень дружелюбно отозвался Расмуссен. Профессор не любил, когда его отвлекали от исследований. – Спасибо вам за спасение. Огромное спасибо! – не обращая внимания на раздражение в его голосе, сказала Абхилаша. – Я знаю, как вам было трудно, и понимаю ваши опасения. Но лучше изложите их сами. Со мной можно и нужно говорить откровенно. – Отлично, не люблю недоговоренностей и экивоков. Сначала ответьте: вы правда та самая певица? Это всех тут очень интересует. – Была ею когда-то. А теперь нет. Меня зовут Абхилаша, и я совсем другой человек. Прежде чем мы будем говорить о будущем, разрешите мне рассказать о прошлом? Я думаю, это очень поможет. Расмуссен слушал внимательно, даже прослезился пару раз, кляня себя за старческую сентиментальность. Видел, что не врет девушка, – упрямая, гордая, но не лгунья. Из нее мог бы получиться хороший ученый, она вечно чего-то ищет, честна с собою и не цепляется за достигнутое. Но она женщина, и это все портит. От этого и песенки ее дурацкие возникли. Да, берущие за душу, но все равно дурацкие. И все остальное от этого. Тоже дурацкое… В очередной раз Расмуссен не знал, что делать. Хорошая девица, с мозгами и стержнем внутри, но все же девица… – Спасибо вам, конечно, за откровенность, – сказал он задумчиво, – я очень ценю вашу искренность и, поверьте, после вашего рассказа ни капли не жалею, что мы вас спасли. Но, деточка, мы здесь не песенки поем, а занимаемся серьезным делом. И я опасаюсь… Я опасаюсь… – Профессор замялся, пытаясь выразиться поделикатнее, и за него продолжила Абхилаша: – Вы опасаетесь, что появление молодой красивой женщины, да еще и бывшей певички, уведет всех от высокой цели. Любовь, ревность, драки и все такое. Так? – Ну что-то вроде этого, – стеснительно выдохнул Расмуссен. Абхилаша закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, положила ладони на лицо и принялась часто втягивать ноздрями воздух, повинуясь какому-то особому едва проступающему ритму. Профессор немного испуганно, но и с интересом наблюдал за ее манипуляциями. Через несколько минут она опустила руки, открыла глаза и сказала: – Вот. Одна из проблем решена. Я некрасивая. Действительно – что-то неуловимо изменилось. Чуть сместились пропорции лица, и… Нет, она не стала уродиной. Обычная женщина, усталая, крепко побитая жизнью, с первыми, но явными признаками старения. – Здорово! – восхитился профессор. – Прямо магия какая-то. – Нет, не магия, просто я умею управлять праной, ну, внутренней энергией по-вашему, а прана и есть красота. Но даже не в этом дело. Понимаете, я не хочу больше нравиться. Я такая же, как ваши звездные братья, и ушла из мира по тем же причинам. Только мой Звездный городок разрушили, а Учителя убили. Знаю, неудобно, женщины-мужчины, всегда напряжение возникает, так и задумано изначально. Но я даю вам слово – никаких романов, никакой двусмысленности! Буду носить страшную мужскую робу, сама стану страшной, но мне нужно здесь остаться. Мне Учитель сказал: “Иди к звездам” – и я чувствую, что пришла. Уйду, конечно, если скажете, это ваш дом, и вы в нем хозяин. Но, прошу, дайте мне шанс. Если потом передумаете, одно ваше слово – и меня здесь не будет. “Надо же, какая… – восхитился профессор и попытался подобрать нужное слово. – Настоящая…” – нашел он наконец верное определение и решительно произнес: – Конечно, деточка, договорились. Давайте попробуем вместе. Думаю, у нас получится. На следующий день на утреннем собрании в конференц-зале Расмуссен представил всем первую женщину в их звездном братстве. Абхилаша коротко и без красочных подробностей рассказала новым братьям о своем прошлом. Не врала, но, в отличие от разговора с профессором, углы скругляла. Попросила относиться к ней, как к сестре, и заверила, что будет работать наравне с остальными. В конце ее речи раздались жидкие аплодисменты. Выступившая женщина была совсем не похожа на спасенную несколько дней назад волшебницу. Уж не привиделась ли им она? Впрочем, долго копаться в сути произошедшего звездные братья не стали, работы было невпроворот, к тому же у каждого за душой имелась собственная тяжелая история, распространяться о которой совсем не хотелось. Они поняли эту странную, то красивую, то некрасивую женщину, отнеслись к ней, как к сестре, а через некоторое время и вовсе полюбили. * * * Ее было за что любить. Всегда приветливая, улыбчивая, всегда готовая помочь. Она не притворялась – ей действительно было хорошо в Звездном городке среди звездных братьев. Люди там жили осмысленно, у них хватило сил покинуть безумный мир, поставить себе цель и прикладывать все оставшиеся силы, чтобы ее достигнуть. Одно дело отшельником уйти в монастырь или школу йогов, там традиции, тысячелетиями выстраданные, а другое – вот так примкнуть к чудаковатому профессору и начать жизнь заново. Это были сильные, прошедшие через большие трагедии, но не сломленные люди. Абхилаша и забыла, когда таких встречала. А возможно, не встречала никогда…