Как ни странно, звездная тематика ее сильно увлекла. Она охотно посещала лекции профессора Расмуссена и со временем начала принимать участие в исследованиях: делала несложные расчеты, готовила инструменты и дежурила ночами у главного телескопа. Вселенная была потрясающе красива, вся музыка мира оказалась лишь жалким подобием ее красоты. Нот всего семь, а звезд не сосчитать, и каждая звезда, как нота, и от их сочетания рождается невероятная музыка… Ее только расслышать нужно. Иногда Абхилаше казалось, что у нее получается, она даже пыталась что-то записывать… но нот всего семь, а требовалось в триллионы раз больше. Нет, не получалось… А еще во вселенной существовала главная тайна – ось зла, вокруг которой все и крутилось. Очень ей хотелось расколдовать эту проклятую ось. На отдельных участках в аномалиях обнаруживались закономерности, но в других местах они исчезали, и приходилось начинать работу заново. Ничего, рано или поздно звездные братья во всем разберутся, Абхилаша в этом не сомневалась, и ее переполняло чувство гордости от причастности к великому проекту. Помимо проекта была еще просто жизнь. Обеды и ужины за огромным столом. Разговоры со звездными братьями. Работа по хозяйству и в огороде. Многочисленные кружки по интересам, семинары и мастер-классы. Она участвовала во всем. Восемь лет непрерывной медитации, прежний статус рок-звезды… Абхилаша давно уже не жила нормальной человеческой жизнью и сейчас наверстывала упущенное. Особенно ее заинтересовали уроки программирования китайского канадца Лю Бао Шина – она пропустила цифровую революцию и была очень далека от всей этой скучной, как ей казалось, математики. Но выяснилось, что красота жила и в математике. Строчки программного кода – те же ноты. Одна ошибка, один фальшивый, не там поставленный знак – и гармония ломалась, удивительные программы переставали работать. Еще ей нравился сам преподаватель, которого она про себя, сократив длинное китайское имя, ласково называла Люлю. Они как-то разговорились, и Люлю поведал ей, что сбежал в Звездный городок, когда Sekretex стал выкидывать его на каннибальские сайты. А она рассказала ему о той страшной ночи в коммуне Людоведховена и только потом заметила, что все вспомнила. Столько лет не могла, а тут… Спокойно так рассказала, с отвращением, но без ужаса. Значит, пережила, выучила и этот урок, самый для нее, наверное, трудный. Общая травма сильно их сблизила. Люлю даже признался ей в любви. Но она в ответ лишь печально улыбнулась, помня о данном профессору слове. Может, потом, когда они победят ось зла… Программист ее понял и больше о любви не заикался. Абхилаша оттаяла, почувствовала себя нормальным человеком. Не звездой, не буддистской отшельницей, а обычным человеком, ведущим обычное осмысленное существование. “Время разбрасывать камни, и время собирать камни”, вспомнила она однажды фразу из Библии и поняла, что сейчас собирает. Но не камни, а саму себя по кусочкам – и почти уже собрала. Оглядываясь назад, она понимала, что все в ее жизни было к месту и ко времени. И безумная звездная юность, окончившаяся тупиком. И восемь лет аскезы под руководством великого индийского Учителя. И даже несколько месяцев рабства у Абдулы и его вредной жены. Она ненавидела, но научилась любить, она брала, но научилась отдавать, она была свободной, но научилась контролировать свою свободу. Она стояла на пороге чего-то большого. Она не торопила события, зная, что ни ускорить, ни замедлить приход этого большого нельзя. Но оно обязательно придет, недаром же Великий учитель сказал на прощанье: “Иди к звездам”. Она пришла. Она уже тут, на своем месте. Она ждет… Часть третья Князь мира сего Глава одиннадцатая На пике Я проснулся, или воскрес, или родился, или вернулся. Мое состояние подходило под все четыре определения. Позади было многое – приключения, трагедии, потери и находки. Целая жизнь… вот только вспомнить ее я не мог. Еще секунду назад вроде бы помнил, мало того – жил этой странной, явно не своей жизнью, а сейчас раз – и ускользнуло… Лишь послевкусие небольшое осталось. Тоже странное, мятное, свежее, хоть и с горечью, но все равно приятное. Звезды… там было что-то о звездах в этом сне или жизни. Нет, не помню… Ладно, пора просыпаться и открывать глаза, а то так и коньки отбросить недолго. Говорят, мертвые все время пытаются что-то вспомнить и не могут… Открываю! Ух-х-х-х, похоже, я действительно умер и очутился в аду. Ничего. Темнота сменила темноту. Только без паники, без паники… Я Иван Градов, бывший Князь мира сего, создатель суперпоисковика, случайно погубивший человеческую цивилизацию. За это меня поймали, арестовали, велели пачпорт показать, а после заточили в плавучую тюрьму-авианосец, в темницу со стенами-экранами на вечное мучение… Ну вот, помню же! Просто свет выключили, а ненавистные экраны не зажгли, просто ночь сейчас и пожалел меня наконец благородный Капитан Немо, сделал перерыв в издевательствах. Только без паники, нужно успокоиться, прийти в себя, все можно объяснить рационально… Нет, не могу. Черт с ним, не могу больше, страшно мне. Паника? Пусть будет паника, всему есть предел… Помогите, спасите! Ну хоть кто-нибудь… – Тихо-тихо-тихо, не волнуйся, это я, Капитан, не волнуйся, сейчас пройдет… – пробивается сквозь удушающую темноту знакомый голос. – Какой капитан, кто вы, где вы? – Капитан авианосца “Рональд Рейган”, я у тебя в голове. – Вы Рональд Рейган, и вы у меня в голове? – Да нет же, я – Немо, как ты меня называешь, и да, я у тебя в голове. Ты впал в кому и сейчас из нее выходишь. Потерпи немножко. Вспомнил меня? – Вспомнил, вы не Рональд Рейган, вы Капитан. Ну тогда появитесь, если не Рональд. Вы умели появляться. Я вспомнил. Где вы? Тишина. Бархатная. Душащая. И сквозь нее: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Ты в коме, в коме, в коме, не бойся, бойся, бойся… А я боюсь, я очень боюсь, поэтому пошел он на хрен, этот голос! Не поддамся, не буду ждать ласкового Капитана из моей прошлой жизни. Пусть знает: русские умирают, но не сдаются. Даже умерев, не сдаются. – В жопу иди, урод! – ору яростно. – Я не жду тебя, я ничего не жду, обломайтесь в своем аду! Я вообще ни о чем думать не буду. И ждать ничего не буду. И бояться, и надеяться, и верить. Я атеистом назло вам стану. Накося выкуси, себя, суки, наказывайте, а я все, гудбай, исчез. Нет меня совсем… Боязно сгинуть безвозвратно, но гораздо страшнее существовать в этом бубнящем, с вечной несбыточной надеждой аду. Поэтому я решился, сделал усилие и перестал быть. * * * Стены-экраны показывали обыденные ужасы. Капитан Немо дремал передо мной на стуле. От картины, представшей моим глазам, веяло миром и покоем. В очередной раз я убедился, что все на свете относительно. После ада удушающей бархатной темноты моя унылая медиатемница выглядела родным домом, а мучитель-Капитан – добрым, любимым дедушкой. Да еще и честным дедушкой: не врал он мне, я действительно впал в кому, а теперь очнулся. Попробовал пошевелить рукой – не получилось, но кресло-трон, куда я был вмонтирован, стало качаться из стороны в сторону. Ну да, а зачем им меня из него вынимать? Вся телеметрия, датчики, иголки находятся уже в венах. Захотят – вылечат, а нужно будет – угробят. Видимо, мой скрипящий, качающийся трон разбудил дремавшего Капитана. Он открыл глаза, сладко потянулся и промурлыкал: – С возвращением, Айван, очень рад тебя видеть живым и здоровым. – Я тоже рад вас видеть. А что со мной произошло? – фраза выскочила совершенно спонтанно. Не хотел я делать комплименты Капитану. Он выглядел довольным, улыбался и даже обозначил движение мне навстречу, вроде как обнять собрался, но резко замер на середине: глупо обнимать узника, которого пытаешь. Я, кстати, тоже обрадовался, правда по другой причине. Я умел говорить, следовательно существовал. В моем положении это было уже немало. – Ты впал в кому, разве не помнишь? – пресек мою радость Немо. – Мы общались с тобой, когда ты был без сознания. Ну, ты еще подумал, что я черт, – не сдержавшись, хохотнул он. – И послал меня куда подальше. Хотя, казалось бы, куда уж дальше, куда черта дальше ада пошлешь? Но ты послал. Восхищаюсь я тобой, Айван, молодец! Все-таки есть в вас, русских, что-то притягательное… Пока Капитан говорил, я все вспомнил. Действительно смешно, но и грустно очень. Уже и в аду воюю, привык сопротивляться… Вот до чего дошел… Впрочем, от печали меня довольно быстро отвлек деловой вопрос Немо: – Ты как себя чувствуешь, может, привиделось тебе что-то в коме? Вспомни, пожалуйста, это очень важно. Что-то мне и впрямь привиделось, но что конкретно, я вспомнить не мог. А чувствовал себя, как ни странно, хорошо. Хотелось двигаться, совершать поступки, говорить, доказывать, спорить. Наверное, подмешали что-то вроде сыворотки правды, пока в коме был. – Подмешали? – спросил я Капитана. Без претензии спросил, даже с пониманием трудностей его нужной людям работы. – Ага, – ответил он мне тоже сочувственно. – Новый препарат, без побочных эффектов. Укрепляет волю к жизни. Впендюрили, чтобы из комы тебя вывести. Лично я тебе доверяю, знаю – и без препаратов правду расскажешь. Вот, смотри, даже от кресла тебя отстегиваю… Около минуты он возился с проводами и замками. Моя благодарность за обретенную свободу не знала границ; видимо, ее значительно увеличили введенные мне силами добра препараты. Очень хотелось выразить эту благодарность каким-то действием. Целовать Капитана мне показалось все же чрезмерным, и я забубенил монолог минут на сорок о природе правды и лжи. Суть его состояла в том, что нет никакой лжи. Ложь – это всего лишь эволюционно обоснованный вариант правды. Цель каждого человека – продлить свое существование, вот и врут люди. Не из любви к искусству обманывают, а чтобы добиться тех или иных преференций и, значит, реализовать свою главную цель. Жить подольше и получше. Чарльз Дарвин давно уже все объяснил. Что эволюционно оправданно, то не безобразно. Более того, морально. Следовательно, сами понятия правды и лжи утрачивают смысл. Правда – это то, что помогает выжить в данный момент. В другой момент – другая правда. А лжи не существует вовсе, точнее существует, но только с точки зрения слушателя. Ложь – это то, что мешает слушателю добиваться аналогичной главной цели. Что мешает, то и ложь. Что помогает, то и правда. Естественно, тут имеется поле для конфликта. Что мешает одному, часто помогает другому. Но не нужно путать поле для конфликта с моралью и нравственностью. Поле – оно поле и есть, оно нейтрально по природе своей. Это люди придают полю, если так можно выразиться, полярность. Причем не любые люди, а в основном победители на этом поле. Кто победил, тот и прав, а значит, за тем и правда… Сорок минут я говорил без перерыва, а когда остановился ненадолго, чтобы перевести дух, в мой монолог сумел вклиниться Капитан. – Все-таки химия – великая вещь, Айван. Я тебе восемь лет талдычил, что никому твоя правда из Sekretex не нужна. И вот наконец ты прозрел. Ладно… времени у нас мало, ты пять дней в коме провалялся, и высокий гость вот-вот прибудет. – Какой гость? – Высокий. Я же говорил, что приедет к тебе один из сильных мира сего с предложением, от которого ты не сможешь отказаться. А приняв это предложение, ты с вероятностью 98 % умрешь в ближайшие несколько недель. Это в случае, если мы до истины не докопаемся. До той самой, эволюционно оправданной, которая поможет выжить нашей несчастной, съехавшей с ума цивилизации. Так что нужно торопиться. Сосредоточься, пожалуйста. Не растекайся мыслью по древу. Правда, ложь, бог, любовь – это все любопытно, но меня интересует другое. Расскажи мне, что произошло после того, как ты покинул Россию. У нас появился шанс, Айван. Искусственный интеллект после твоих предыдущих показаний пересчитал вероятности. Есть две новости, хорошая и плохая. С какой начать? – С хорошей, – быстро ответил я. – Давно не получал хороших новостей. – Хорошая новость заключается в том, что с вероятностью 84 % Линда ни при чем. А родители твои ни при чем с вероятностью 92,8 %. Не использовали они тебя втемную, наоборот, отговорить пытались. – Отлично, Капитан. Открыли Америку! Я вам это с самого начала твердил. Но новость действительно хорошая. А плохая какая? – А плохая новость состоит в том, что тебя все-таки использовали втемную с вероятностью 79,6 %. Раньше, если ты помнишь, пятьдесят на пятьдесят было. – Кто? – В том-то и дело, что неизвестно. Даже предположений у аналитиков нет. Поэтому расскажи мне, что происходило в Калифорнии, максимально подробно. Скорее всего, из тамошних кто-то. Давай, Айван, у нас появился свет в конце тоннеля, и поле, как ты выражаешься, приобрело одну на всех полярность. Плохая новость оказалась еще лучше хорошей: в Америке со мной действительно начали происходить довольно странные и нелогичные вещи… – Ладно, – сказал я Капитану. – В Калифорнию я прилетел в самом конце 2017 года… * * * В Калифорнию я прилетел в самом конце 2017 года, под Рождество. Я не знаю, какими словами передать тогдашнее мое состояние. Шок? Но шок – это скорее что-то неприятное. Счастье? Но не мне, сидящему в трюме авианосца “Рональд Рейган”, говорить о счастье… Рождество. Да, наверное, рождество – я словно заново родился на благословенной прибрежной полоске суши среди апельсиновых и пальмовых рощ. Или попал в рай. Так случилось, что я никогда не бывал в Америке. Америка была во мне. В мальчишке, родившемся в год смерти Брежнева, она пустила глубокие корни. Я слушал американскую музыку, носил джинсы, пил колу и ел гамбургеры. В девяностые, когда я рос, это были не просто музыка, джинсы, кола и гамбургеры. Это были МУЗЫКА, ДЖИНСЫ, КОЛА и ГАМБУРГЕРЫ. Это была сама СВОБОДА. С восторгом, близким к экстазу, держа за руку Линду, я ступил на обетованную землю, увидел пальмы, украшенные елочными игрушками, и черного белозубого таможенника в красивой форме. Он лихо скороговоркой произнес: “Привет, парень, добро пожаловать в Америку! Она тебя заждалась, давай действуй, не мешкай, вперед!” – и так ловко поставил печать в паспорт, что привиделось мне, будто он ударник из знаменитой джазовой банды “Каунт Бейси и семеро из Канзас Сити”. В ушах зазвучал финальный аккорд изумительной импровизации. А потом к стеклянным дверям аэропорта подъехал огромный белый лимузин с шофером в строгом темном костюме, мы с Линдой нырнули в машину, словно в пузырящуюся ласковую джакузи, и я понял – дома. Проезжая по Голливудскому бульвару, я заметил недалеко от знаменитого Китайского театра уличную забегаловку и попросил водителя остановить машину. Мы с Линдой купили по огромному бургеру с колой и картошкой фри. Разложили добычу прямо на капоте лимузина и сожрали все это – смеясь, дурачась, обливаясь майонезом и кетчупом. Никто не обращал на нас внимания – подумаешь, на лимузине. В городе ангелов и не такое видали. Картошка фри… Не только картошка, здесь все было free… Здесь пахло freedom из каждой подворотни. Как там Пушкин писал? “…И свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут”. Вместо меча черные, желтые и белые братья отдали нам с Линдой булку с котлетой и колой, но это было не менее круто. Возможно, даже более… Я смог, я обдурил всех, я вырвался из холодной, дикой страны, где меня гнобили суровые мужчины из “Недетского мира”, и прилетел в Америку победителем. За первые два месяца я перезнакомился с половиной Голливуда и Силиконовой долины. Причем инициативу проявляли они, а не я. Кинозвезды, легендарные предприниматели – было от чего поехать крыше. И она поехала… Особенно когда посыпались предложения от инвесторов. Миллиард, два, пять, двенадцать за небольшие пакеты акций перед выходом на биржу. Одна компания с яблочком на логотипе предложила купить все скопом за 250 миллиардов. 250 миллиардов… Долгов у Sekretex не было, все деньги я мог спокойно положить себе в карман. Даже представить страшно размер этого кармана… Мне тридцать пять лет, я номер один в списке “Форбс”, я вообще номер один. А вокруг Голливуд, вокруг девки, такие девки, о существовании которых я прежде и не подозревал. Что-то сотканное из морского бриза, орхидей и амброзии… о сексе с этими субстанциями и подумать было невозможно. Но они подбадривали – давай, мол, не стесняйся, мы земные, с нами и пожестче можно… Линда прекрасно видела, что со мной происходит. И хотелось, и кололось, и совесть мучила, и бессовестность. Казалось, упускаю что-то, еще пять, десять, пятнадцать лет – и превращусь я в солидного, укатанного жизнью старикашку. И что мне тогда нужно будет, кроме стакана виски? Логично прямо сейчас пробовать, пока можно, но вот Линда… Она не терпела лжи. Вы, Капитан, ваши аналитики и ваш убогий искусственный интеллект потом утверждали, что это был тонко рассчитанный психологический ход. Чушь! Она просто не терпела лжи… Вернулся я как-то домой с очередной тусовки и увидел ее в дверях с чемоданами. – Вот, – сказала она буднично, – ухожу. – Куда, зачем, что я тебе плохого сделал? Может, обидел случайно? Прости тогда, я же люблю тебя сильно… – Знаю, что любишь… Пока любишь… – Она запнулась на секунду, мучительно ей было выговаривать поганую правду. Смогла все же, преодолела себя и выговорила: – Пока любишь, но уже стесняю я тебя. Ты ни в чем не виноват. Жизнь людей сводит, она же их и разводит. Тут вон какие женщины, не чета мне. Была б мужиком – сама бы влюбилась. А ты король мира. А мне сорок уже исполнилось. Тело не то, глаза не те, губы не те, все не то… Пока любишь, но скоро начнешь ненавидеть. Сковываю я тебя, Ванечка. Из чувства долга помереть можно, а любить нет… – Нет! – заорал я. – Ты ошибаешься, не уходи! Я люблю тебя!!! – Пока любишь, – повторила она, сделав акцент на слове “пока”. – Не надо, Ваня, говори правду, если любишь – говори правду. Хочется же, да? Я бы мог включить дурака, спросить, чего хочется, увильнуть, вырваться из тисков ее жестокой неженской логики. Но не стал. Мне физически было тяжело ей врать. Язык заплетался, и ноги подкашивались, но я ответил: – Хочется… И она ушла. Вернуть Линду было так же нереально, как вернуть прошлое. Это никому еще не удавалось, но я все равно слал ей письма, эсмэски, деньги, искал, нанимал лучших частных детективов. Бесполезно. Она просто исчезла. Только один раз мне на телефон пришло короткое сообщение: “Поговорим через три месяца, если не передумаешь”. Она давала мне свободу, чтобы я мог сделать осознанный выбор. Вряд ли во вселенной найдется еще одна женщина, способная на такой шаг. С точки зрения общепринятой морали, понимая, какое незаслуженное чудо мне досталось, я должен был раскаяться, прожить три месяца монахом, а после на коленях приползти к Линде. И вот это как раз и было бы осквернением чуда. Моя удивительная Девочка на шаре прощала мне все, кроме лжи. Набравшись храбрости, с очень противоречивыми чувствами я пустился в загул. О, это были чудные три месяца. Большинство мужчин мечтает о такой жизни, а достигнув желаемого, почитают такую жизнь за рай. Одно “но”… У них нет своей Девочки на шаре. Мне стало скучно уже через месяц. Воздушные субстанции оказались всего лишь высокопрофессиональными бабами. Нет, не проститутками, а… знаете, есть такие: “женщина – моя профессия”. С ними умопомрачительно заниматься сексом, от них иногда получаются красивые дети, ими гордишься, как только что купленной навороченной тачкой. Но любая тачка через некоторое время становится просто средством передвижения. В лучшем случае ее перестаешь замечать, а в худшем она раздражает – скрипит, медленно нагревается в холода и не совсем уверенно ведет себя на поворотах… Главное, все эти девки мне были чужие. И я им был чужой. Точнее, для них меня вовсе не существовало. С кем-то другим кувыркались они на шелковых простынях. С королем мира, с номером один в списке “Форбс” или еще с кем-то, кого они себе навыдумывали. Ваню Градова из Леонтьевского переулка знала и любила лишь Линда. Но я не сдавался. До конца отведенного срока оставалась пара месяцев, и я отправился на поиски серьезных отношений. Роскошные голливудские дивы, самые профессиональные женщины на свете, меня закономерно не прельщали. Я попробовал нескольких и решил не терять попусту время. Уже здесь, в трюме, тысячи раз проанализировав свою жизнь, я понял, что подсознательно пытался найти копию Линды. Нечто беспредельно честное, радикальное, необъяснимое, даже противоречащее законам природы. И я нашел. Юная, недавно прогремевшая певица в мешковатой одежде, с прядями волос, выкрашенными в желтые, розовые и зеленые кислотные цвета. Совсем девочка еще, лет семнадцати, не больше. Огромные, глубокие синие глаза, где черти плясали свои ломаные танцы. Ураган энергии, гормонов, позитива, негатива. Ураган всего… Мы познакомились на вечеринке у очередной киношной знаменитости. Разговорились. Она не знала, кто я такой, да и я не подозревал о ее известности. Прикольная девочка, интересная. Проболтали всю ночь, а под утро нас так сильно потянуло друг к другу, что наш первый поцелуй больше напоминал лобовое столкновение двух самосвалов. Я разбил нос, а она губы, но все равно и сквозь кровь мы продолжали целоваться. Немного смущала наводившая на мысли о педофилии разница в возрасте, но если уж разбитая морда не остановила, то из одряхлевшей за тысячелетия морали вышел совсем никудышный тормоз. Да и певица совсем не напоминала беззащитное дитя – в постели в роли жертвенного агнца выступал в основном я. Ну и понеслось…