– За вас! Хор умненьких мальчиков за моей спиной эхом повторил: – За вас!!! – За себя! – крикнул я еще раз, и они снова поддержали: – За себя!!! – За свободу! – вложился я по максимуму в финальный крик, и они грянули: – За свободу!!! На следующий день на площадь вышли пять миллионов человек. * * * Я был почти что счастлив. Моя жизнь опять наполнилась смыслом, образовалась куча неотложных дел, времени на рефлексию совершенно не оставалось. Я выступал на митингах, захватывал почту и банки, запускал новую криптовалюту, налаживал работу полиции, пожарных, школ и больниц. Одновременно я и двадцать два других умненьких мальчика вели войну (слава богу, холодную) с самым могущественным государством мира. На противоположной стороне была огромная, не поддающаяся осмыслению сила, на нашей – ум и триллионы вечнозеленых денег. Как мы и предполагали, рыжий придурок в миллионы мирных людей стрелять не решился. Точнее, он вроде бы даже отдал такой приказ, но идиотов его выполнять не нашлось. Более того, некоторые из посланных им воинских частей перешли на сторону восставшего народа. Так у нас появилась своя авиация: эскадрилья вражеских штурмовиков, сделав круг почета над нашим митингом, приземлилась на аэродроме Сан-Франциско и поинтересовалась, кому тут из революционеров можно отдать честь. Похожим образом к нам присоединились танковый полк и целый батальон спецназа. Осознав, что с наскока нас взять не удалось, Рыжий устроил Калифорнии блокаду. Разумеется, мои друзья-заговорщики оказались к ней готовы: склады ломились от продовольствия, заранее был закуплен запас медикаментов и других предметов первой необходимости. Впрочем, блокада получилась весьма условной: с моря и суши заблокировали, а авиационное сообщение прервать не сумели. Пассажирские самолеты, иногда в сопровождении перешедших на нашу сторону штурмовиков, летали куда им вздумается. А вот того, что нам вырубят электричество, мы не ожидали, хотя это и было в духе президента материковой Америки. Калифорния, где больше трехсот двадцати солнечных дней в году, примерно шестьдесят процентов энергии получала от солнечных батарей, так что подкосить нас это не могло. Хотя поначалу электричества и не хватало, мы справились. Оперативно прикупили в Китае гигантскую партию батарей и стали бесплатно раздавать их всем желающим. На этой волне рейтинг нашего революционного комитета взлетел до небес. Тут мы очень вовремя подсуетились с референдумом о независимости, а потом провели выборы парламента и президента. За независимость проголосовало больше девяноста процентов населения. У нас все получалось, а люди любят победителей, да и рыжий придурок реально всех достал. На президентских выборах моим главным соперником стал кумир детства – Терминатор и бывший губернатор Калифорнии Железный Арни. Он выступал за более тесное сближение с США, предлагая нечто вроде умеренной автономии, ну и традиционно, как республиканец, высказывался против абортов, однополых браков и легализации марихуаны. Я не хотел с ним спорить, кумир все-таки и вообще, как выяснилось, хороший мужик. Я лишь твердил все время: “Пусть решают люди”. Люди со счетом 75 на 25 решили в мою пользу. От первого митинга до президентских выборов прошло около полугода. Все эти месяцы я спал по четыре-пять часов в сутки, остальное время работал на благо революции. После нескольких (легко, впрочем, отбитых моими верными моссадовцами) покушений мы переместили центральный офис нашего штаба в секретную подземную лабораторию Google, ту самую, куда меня привезли, вырвав из лап федерального правосудия. Я практически поселился там – к себе заезжал пару раз в неделю, чтобы взять смену белья и одежды. Дома меня никто не ждал: Линда под любым предлогом уклонялась от встреч. В душе, нездоровится, спит, медитирует, говорит с троюродной теткой из Болгарии… Однажды я ее все же поймал и буквально припер к стенке: – Мы семья или нет? Ты еще любишь меня? Мы живем вместе? – завалил я ее вопросами. Но она на все отвечала одинаково: – Не знаю. Мне нужно время. Не приставай пока… Что-то сломалось… И это было нечестно. Я чувствовал, она чувствовала, нам обоим было стыдно, мы оба прятали глаза… Но ложь оставляла надежду, и мы, не в силах поставить финальную точку, суетливо врали: – Ладно, конечно, нужно время, потом, потом все решим… Переезжать в секретную лабораторию Google Линда не захотела. Обо всем, кроме наших с ней отношений, говорила в лоб: – Дураки вы, плохо это все кончится, не хочу иметь с вашей опереточной республикой ничего общего. Она сидела дома, под охраной спецназовцев. Интервью не давала, в город не выходила, от безделья и тоски увлеклась йогой. Учительница, бритая наголо симпатичная девица, занималась с ней во дворе виллы чуть ли не ежедневно. Йога подействовала на Линду благотворно, она успокоилась и уже не пряталась при каждом моем появлении, но и в прежние душевные разговоры не вступала. “Привет, пока, как дела, и у меня отлично…” Я пытался, я несколько раз пытался, хватал ее руки, по-щенячьи заглядывал в глаза. Бесполезно. С таким же успехом можно было хватать мраморную статую. Слава богу, на меня свалилась куча работы, иначе я бы точно сошел с ума. * * * После выборов мы решили показать континентальной Америке зубы. План у нас был такой: выстоять, обрести легитимность, а потом перейти в наступление и, одержав несколько локальных побед, заключить мир на наших условиях. Зубы у нас имелись, и самым большим из них была возможность управления интернетом. Мы поставили рыжему придурку ультиматум. Если он в течение трех суток не снимет блокаду, мы начнем вырубать интернет. Сначала в глухом и малонаселенном штате Вайоминг. Если не поймет, каждый день будем отключать по новому штату, двигаясь от малолюдных к самым развитым, вроде Нью-Йорка. Рыжий, естественно, начал понтоваться, даже пригрозил сбросить на Сан-Франциско атомную бомбу. Но кто ж ему позволит бомбить жемчужину США? Мы ему не поверили и правильно сделали. Он нам тоже не поверил. И ошибся. Мы отключили интернет. Результаты превзошли все самые смелые ожидания. Штат полностью парализовало. Не работало ничего – от аэропортов до касс в супермаркетах. Возмущенные жители вышли на улицы, скандируя антиправительственные лозунги. Начались грабежи и мародерство. Короче, одного штата рыжему хватило за глаза… На следующий день по непубличным каналам нам пришло предложение о переговорах. Мы поставили все то же условие: будем договариваться только после снятия блокады. Рыжий согласился, но попросил, чтобы инициатива о переговорах исходила от нас. Типа он нам сделает последнее китайское предупреждение, мы испугаемся, выкинем белый флаг, начнем торговаться, а он в ответ в качестве жеста доброй воли через недельку снимет блокаду. Хоть и противно было, но почесали мы его зудящее эго. Пускай, сука, подавится, нам не жалко. Сделали все, как он просил. Через неделю Рыжий снял блокаду и занялся любимым делом – выкруживанием лучших для себя условий. Мировые СМИ назвали этот смешной танец с бубнами историческими переговорами в Сан-Франциско. На самом деле переговоры проходили большей частью не там, а мое участие в них оказалось минимальным. Главным условием президента США было оставаться президентом США. Хотя бы в медийном и пиар-смысле, если в реальности не получается. Он хотел въехать в Сан-Франциско на белом коне. И чтобы ему красную ковровую дорожку расстелили, и чтобы флаг американский подняли, и чтобы все двадцать три умненьких мальчика положили правую руку на сердце и буквально преклонили перед ним колени. Ну, от “колен” мы, разумеется, отмазались, сойдясь на легком прогибе. Вкратце суть достигнутого компромисса состояла в следующем: Калифорния получала все реальные атрибуты независимости при сохранении формальных признаков нахождения в составе США. Собственная армия и налоговая система, собственный, никому не подвластный суд, своя иммиграционная политика, своя валюта и так далее… За это наряду с флагом Калифорнии мы обязались поднимать звездно-полосатый флаг, петь американский гимн, участвовать в выборах президента, не вступать в противоречащие интересам США международные союзы и отчислять три процента от собранных налогов в Вашингтон. Плюс королевские почести Рыжему в совокупности с глубочайшими извинениями лично от меня. Да что я вам рассказываю, Капитан, вы и так все знаете… Хотя нет, кое-что новое я вообще-то поведать могу. Не уверен, правда, что ваше начальство будет радо этой информации, ну да и черт с ним, дело близится к концу и терять мне и вам уже нечего. * * * После того, как я встретил Рыжего на ступенях дворца правосудия в Сан-Франциско и мы с ним церемонно обменялись рукопожатиями, я, подчиняясь ранее достигнутым договоренностям, публично извинился за ранее проявленную дерзость в отношении главы государства. В ответ Рыжий хамски шлепнул меня по спине и заверил, что кто старое помянет, тому глаз вон. Затем, посчитав протокол выполненным, мы удалились в переговорную для беседы один на один. Я этого не хотел, между прочим. Не понимал, о чем с ним договариваться, ведь договорились уже вроде, но Рыжий сказал, что так положено. Народ, дескать, не приемлет всей этой тайной дипломатии и бюрократического крючкотворства, а вот когда два альфа-самца, перетерев между собой, ударяют по рукам, народ счастлив. Эти сорок минут наедине с Президентом США я не забуду никогда! Один на один действительно означало один на один. Мы вошли в бывшую комнату для совещаний присяжных, за нами закрыли дверь, и так называемые переговоры начались. Сказать, что мне было противно, это ничего не сказать. Но я преодолел себя, предложил собеседнику стакан воды, еще раз извинился и пробормотал что-то о новой странице в наших непростых отношениях. В ответ я услышал длинную матерную тираду, смысл которой заключался… А, пожалуй, и не было в ней никакого смысла, кроме сознательного унижения оппонента. Желания поставить его в позу обезьяньей покорности. У нас в России бандюки в девяностых так разговаривали. От неожиданности я растерянно спросил: – Что вы конкретно имеете в виду, мистер президент? – Я имею в виду, ублюдок, – переведя дух, ответил Рыжий, – что с тобой разговаривать не буду. Я прекрасно знаю, что ты подарок моего друга Влада из России. Вот с ним я иногда разговариваю. А ты никто и звать тебя никак. Поэтому… И он опять выдал длинное бессмысленное ругательство. Хорошо, что длинное, – я успел прийти в себя и, дождавшись окончания адресованного мне перечня эротических фантазий Рыжего, вежливо поинтересовался: – А что ж вы тогда приехали встречаться с таким, мягко говоря, нехорошим человеком? Сидели бы в своем Белом доме, пописывали бы в твиттер или еще какими приятными делами занимались. А вы здесь перед никем и ничем распинаетесь… Реакция Рыжего на мои слова была фантастической. Он принял боксерскую стойку, начал, тряся рыхлым телом, подпрыгивать на месте и буквально заорал неожиданно визгливым голосом: – Ну иди сюда, сука! Иди, я тебя урою сейчас на хрен! Я отбивную из тебя сделаю, русский ты ублюдок!!! Ничего более абсурдного я в жизни не видел. Это было нелепо, смешно, страшно и удивительно одновременно. И вот этот трясущий старческими телесами, скачущий орангутангом человек – президент самого могущественного государства мира? Каков же тогда мир? – Иди, иди ко мне! – орал Рыжий, размахивая кулаками. – Давай, один на один, именно так у нас, американцев, принято решать вопросы! Где твоя хваленая русская храбрость?! Или вы только водку жрать можете в своей Сибири?! – Да пошел ты к черту, дебил, – сказал я, брезгливо наблюдая его старческие танцы. – Корчишь из себя мачо, а на самом деле уже и виагра небось не помогает. Не стану я с тобой драться. И вообще пойду отсюда, пожалуй, противно мне с тобой одним воздухом дышать. Понял? Я решительно направился к двери, но президент США неожиданно резво преградил мне дорогу. Он достал из кармана расческу, привел в порядок растрепавшийся накладной чуб, поправил съехавший набок галстук… Ничто в нем теперь не напоминало о пляшущей обезьяне. – Нельзя, Айван, – сказал он абсолютно спокойным голосом. – Еще полчаса придется посидеть, а то не поверят в наши договоренности и искреннюю дружбу. Не хочешь драться – не дерись, но сидеть должен. Думаешь, мне приятно? Следующие полчаса мы, отвернувшись друг от друга, мирно сидели в разных концах комнаты. Я размышлял о том, что это было. Может, он меня спровоцировать пытался? Но зачем? Чтобы предстать перед ждущими за дверью журналистами с фингалом под глазом? Или он всерьез надеялся меня отмутузить? Или просто сорвался? Да, видимо, сорвался. Властелин мира, оборзел от всеобщей лести и почитания, не привык он, когда отпор дают. С другой стороны, не мальчик уже, бабла заработал, выборы выиграл относительно честно, должен был научиться себя сдерживать. Нет, не похоже, что сорвался… Наверное, реально хотел меня запугать, взять нахрапом, ошеломить наглостью, за пацана несмышленого держал. Тогда дурак. А может, все вместе? Так и не придя к определенным выводам, я посмотрел на часы и понял, что время вышло. – По-моему, нам пора, – обратился я к Рыжему. – Да, уже можно, – доброжелательно сказал он. – Ты прости меня, Айван, погорячился я, нервишки у меня в последнее время пошаливают. – И виновато улыбнулся. Нет, в обаянии Рыжему отказать было нельзя. С ним хотелось дружить. Более того – после его улыбки мне захотелось с ним выпить, а это говорило о многом. Я начал понимать, почему, несмотря на дикие манеры, его все-таки избрали президентом. – Ну конечно, – ответил я, – с каждым может случиться. Тяжело все это. Вы меня тоже простите. Рыжий опять широко улыбнулся, подошел ко мне и размашистым жестом протянул руку. Я доверчиво двинулся ему навстречу, а он… Он со всей дури двинул мне ногой по яйцам… И пока я, согнувшись, ловил ртом воздух, он пулей выскочил из переговорной, оглушительно хлопнув дверью… Когда, отдышавшись, я через пару минут вышел из бывшей совещательной комнаты присяжных, меня встретил излучающий дружелюбие президент США, окруженный толпой журналистов. – Привет, Айван, привет, дружище, – прорычал он, заключив меня в объятия. – А я как раз рассказываю писакам, какой ты хороший семьянин. Попросил оставить тебя одного, чтобы позвонить жене и первым сообщить ей о нашей блестящей сделке. Ничего, что я это рассказал? В конце концов, семья – это то, что нас объединяет. И не только семья. У нас общие ценности, вот что главное. Не правда ли, друг мой? С огромным трудом, напрягая все мышцы лица и даже шеи, я растянул губы в улыбке и ответил: – Правда… Конечно, правда. * * * Вот такая история, Капитан. Я ее никому не рассказывал. Вы первый. Стыдно мне было, и я даже не знаю, за кого больше. За него, за себя или за якобы погубленное мною человечество. Беда не в том, что рыжий придурок лживый и беспринципный хам. Беда в том, что люди это знали и все равно выбрали его президентом. А зато веселый, а зато успешный, а зато правду-матку режет! Такого злого клоуна можно избрать лишь от скуки или отчаяния. И сдается мне, что избрали его от скуки… Но это же какими гнилыми, безмозглыми идиотами нужно быть, чтобы от скуки? Вы не думайте, Капитан, я не об одной Америке говорю, у вас дебилов даже чуть меньше, чем всюду. Весь мир сошел с ума, причем задолго до Sekretex. Весь, кроме Калифорнии, – ну, тогда, по крайней мере, мне так казалось… После заключения договора с США наша молодая республика необычайно расцвела. С разных концов земли к нам хлынули умные, образованные, но разочаровавшиеся в своих странах люди. Мы принимали всех. Мы значительно упростили регуляцию в большинстве сфер бизнеса. Мы разрешили клонирование человеческих органов и беспилотные автомобили. Количество стартапов зашкаливало. Инвесторы всего мира устремились в новую обетованную землю. Мы купались в деньгах. С нами все хотели торговать. Еще ничего толком не успев сделать, мы – благодаря революционному подъему, огромным надеждам и разумному законодательству – превращались в мечту. Мы показали выход заплутавшему в потемках человечеству, и оно поспешно рвануло к мерцающему во тьме огоньку. А уж вокруг моей фигуры вообще образовалось нечто вроде культа. Вот только Линда… Нет, какие-то минимальные подвижки в наших отношениях происходили. Например, она разрешила мне ночевать в нашем доме, но взяла с меня слово, что каждый раз, когда я соберусь приехать, я буду предупреждать ее минимум за три часа. Из-за перегруженного графика и боязни ее вспугнуть я появлялся дома не больше двух раз в неделю; казалось, еще немного – и отношения наши наладятся… Все портил сошедший с ума мир. Ежедневно отовсюду, кроме Калифорнии, приходили вести об очередном безумии. Где-то легализовывали педофилию, где-то вводили казнь за однополую любовь… лодка уже раскачалась и хлебала бортами воду. Мир слетал с катушек, а в Калифорнии на этом фоне ударными темпами строили земной рай. Что-то не сходилось… Потому Линда и слушать не хотела мои аргументы. – Подожди, – говорила, – Sekretex и до твоей Калифорнии доберется. Да, возможно, умные лучше сопротивляются своей животной природе. Но, во-первых, не всегда, а во-вторых, от умных не обязательно родятся умные. От умных обычно обычные родятся. И если не во втором, то в третьем поколении в вашем райском саду окажется большинство не умных, а обычных. И разнесут они ваш Эдем к чертовой матери. Но главное не это. Допустим на секунду, что ты со своими дружками прав и восемьдесят процентов населения земли дебилы. И их, допустим, не жалко, пускай с помощью твоего Sekretex подыхают хоть миллиардами, воздух от этого только чище станет. Отлично! Но ведь если погибнет восемьдесят процентов человечества, это будет означать крах цивилизации. И вы, кстати, тоже не выживете. Некому вам будет продавать беспилотные автомобили и поиск своей идентичности в интернете. Я возражал, что она упускает фактор воспитания и положительного примера. Говорил, что загнивающие штаты, вдохновившись нашим успехом, вот-вот попросятся к нам в республику. А после Канада, Мексика, Латинская Америка и весь остальной мир. Мы ускорим прогресс, мы создадим мировое правительство. Мы напишем такие законы, которые будут держать дебилов в узде. Да они попросту права голоса не получат, пока не поумнеют! В ответ она обзывала меня фашистом-мечтателем, уходила на другую половину дома, а потом несколько недель демонстративно молчала. Но надежда все же оставалась, и я жил этой надеждой. Успех в делах Калифорнии означал примирение с Линдой. Я старался изо всех сил, и у меня многое получалось. Положительный пример действительно работал. В США все больше поговаривали, что у нашего нового государства есть будущее. И вот однажды губернаторы трех граничащих с нашей молодой республикой штатов запросили экстренную встречу, якобы посвященную торговым вопросам. На переговорах они заявили, что рыжий придурок до смерти надоел и им, и их избирателям. И что они совсем не прочь заключить с нами союз, тем самым образовав новое государство – Западные Соединенные Штаты Америки. Другими словами, они захотели к нам присоединиться. Мы, конечно, надеялись, мечтали, но чтобы так скоро… Это была грандиозная, оглушительная победа! По такому случаю мы устроили ностальгическую вечеринку в той самой подземной лаборатории Google, где некогда все начиналось. Двадцать три умненьких мальчика снова собрались вместе. За полтора года мы почти сроднились. Я любил их всех, но самым близким мне человеком стал мой прежний главный конкурент – а впоследствии первый заместитель и помощник во всех делах – Сережа Брин. В детстве я часто мечтал о старшем брате – мудром, спокойном, сильном. Вот он и стал мне таким братом. Секретов друг от друга у нас не было, поэтому я совсем не удивился, когда в разгар вечеринки он, уже слегка выпивший, подошел ко мне, уперся лбом в мой лоб, обнял и неожиданно произнес: – А вот теперь самое время! Поезжай и скажи ей. Теперь она поймет. – Ты думаешь? – Я не думаю, я уверен. – Но она ответит, что три штата – это еще не весь мир. – Неважно. Она умная, тенденция очевидна. Она поймет…