Глава 51 – Он или ненормальный, или прикидывается, – сказал Воронцов. Он стоял у двери, опасаясь, что его пленник может сбежать. Сам Анохин тем временем сидел на стуле, вжав голову в плечи, и, как показалось Воронцову, мелко дрожал. – Что-то его очень напугало, – сказала Хельга. – Что-то такое здесь произошло, о чем мы даже пока не догадываемся. Она поставила перед Анохиным тарелку с разогретой едой, протянула было и вилку, но Воронцов бросил поспешно: – Вилку не давай! – И Хельга отвела руку. – Поосторожнее с ним, – посоветовал Воронцов. – Я даже не знаю, чего от него можно ожидать. Хельга положила руку на плечо Анохину, и было ясно видно, как он от этого вздрогнул. – Не бойся, – сказала мягко Хельга. – Не надо нас бояться. – И осторожно погладила по плечу сжавшегося в комок человека. – Ешь. Ты голоден, наверное. Придвинула тарелку поближе. Анохин выждал несколько секунд, потом быстрым движением взял с тарелки кусок мяса и проглотил его. – Даже не жует! – не смогла сдержать изумления Хельга. Анохин тем временем жадно поглощал пищу. Очень скоро тарелка оказалась пустой. – Дай ему еще, – предложил Воронцов. – Может, он станет разговорчивее. – Еще хочешь? – спросила Хельга и заглянула Анохину в глаза. Он ответил ей настороженно-испуганным взглядом. Хельга вздохнула. – У него в глазах – явное безумие, – сказала она негромко. – При нем ты могла бы этого и не говорить. – Он ничего не понимает, мне кажется. Со второй порцией Анохин справился так же быстро, после чего резко оттолкнул тарелку от себя и громко икнул. – Наелся, – определила Хельга. Она придвинула поближе стул и села напротив Анохина, разглядывая его с демонстративно дружелюбным интересом. – Ты давно здесь? – спросила Хельга. Молчание. – Как ты сюда попал? Анохин не отвечал. – Я не представляю, что с ним делать, – признался Воронцов. – Оставить в доме – опасно. Выгнать – тоже не выход. – Что ты такое говоришь! – сказала сострадательно Хельга. – Как можно его выгнать? – Я его свяжу на ночь. – Саша! – осуждающе посмотрела на него Хельга. – А что ты предлагаешь? Оставить его так как есть? И ты сможешь заснуть? Он же ненормальный. Ты разве не видишь? Неизвестно, чего от него можно ожидать. Воронцов был сильно возбужден и размахивал руками. – Тот труп, который мы с тобой видели, – не его ли рук дело? – Он показал на Анохина. – Предположим, они здесь были вдвоем, отдыхали и вдруг повздорили. Могло такое быть? Он убивает своего дружка, сам на этой почве теряет рассудок… Анохин вдруг оживился – он стал раскачиваться на стуле, словно исполнял медленный, полный неведомого смысла танец и, чтобы поддерживать нужный ритм, помогал сам себе, подвывая. Это был негромкий, но берущий за сердце звук. Воронцов и Хельга наблюдали за происходящим с изумлением, которого не могли скрыть. – Действительно ненормальный, – заключил через минуту Воронцов. – Псих. Танец на стуле оборвался так же внезапно, как и начался. Анохин поднял голову, так что теперь смотрел куда-то в потолок, и вдруг расхохотался. Его хохот был похож на хохот гиены. В этих звуках не было ничего человеческого. Воронцов не выдержал, подошел к Анохину и, прежде чем Хельга успела вмешаться, дал ему увесистого тумака. Анохин захлебнулся смехом и затих. – Зачем ты так! – с упреком сказала Хельга. – Он по-другому не понимает, мне кажется, – с хмурым видом буркнул Воронцов, схватил Анохина под мышки, приподнял и с силой встряхнул. Анохин смотрел на него с нескрываемым ужасом. – Как ты здесь оказался?! – рявкнул Воронцов. – Говори, пока я из тебя дух не вышиб! Кто тот парень мертвый? Кто убил его? Он безжалостно тряс Анохина, и у того голова беспомощно болталась, грозя вот-вот оторваться. Хельга пыталась вмешаться, но не это остановило Воронцова, а реакция Анохина – из его глаз неожиданно брызнули слезы, и он заплакал, беззвучно и безутешно. Воронцов отпустил его, и Анохин рухнул на стул. – Не смей так с ним обращаться! – сердито сказала Хельга. И вдруг Воронцов обернулся и произнес с непривычной для него строгой решимостью: – Значит, так. Как и с кем мне обращаться, я знаю сам. Мы влипли в какую-то пакостную историю, Хельга. И позволь мне самому принимать решения. Он и сам, наверное, почувствовал резкость, прозвучавшую в его словах, и, чтобы хоть немного смягчить сказанное, добавил примирительно: – Ты извини меня, пожалуйста. Но так надо. Он обошел дом, осмотрел все окна, с необыкновенным тщанием запер единственную ведущую наружу дверь и для верности даже подпер ее не совсем подходящим для этих целей мягким диваном. Нож он теперь носил, по-пиратски заткнув его за пояс. Хельга следила за его действиями безмолвно и настороженно. Прошло немало времени, прежде чем она осмелилась поинтересоваться: – Ты что-то знаешь, Саша? Что-то такое, чего не знаю я? – Я знаю ровно столько же, сколько знаешь ты, – ответил Воронцов. Он стоял посреди гостиной, прикидывая, что еще можно сделать для безопасности служащего им убежищем дома. – Я совершенно не понимаю, что происходит, – призналась Хельга. – Ты кого-то боишься? – А ты разве нет? – Я не знаю, кого именно я должна бояться. – Если честно, я тоже. Хельга встала со стула и подошла к Воронцову. Ее глаза были полны тревоги. У Воронцова сжалось сердце от жалости к ней. – Не бойся, – сказал он, стараясь говорить как можно мягче. – И еще – прости меня. – За что? – За то, что из-за меня ты попала в такой переплет. – А ты о чем-то догадывался раньше, когда ехал сюда? Ты что-то уже знал? – Нет, – сказал Воронцов. – Для меня самого все произошедшее здесь – полная неожиданность. – Но кого-то ты все-таки боишься. Воронцов невесело засмеялся: – Я ощущаю присутствие врага. Он невидим и пока ничем себя не проявляет. – Но он есть? Лгать было бессмысленно. – Есть, Хельга. И он где-то здесь, рядом. – На острове? – Возможно. Они провели весь день, не выходя из дома. Воронцов переходил от окна к окну и, отодвинув жалюзи, подолгу всматривался в заросли. Лишь когда наступил вечер и из-под пальм стал выползать всепоглощающий сумрак, он оставил свое занятие.