Кайла не могла скрыть удивления: – Да? Но ты же всегда говорил, что в «Словах и словесности» это лучшее время для торговли! – Алан и один справится. Я остаюсь здесь; миссис Олдвин немного растерялась с этим новым шотландским издателем, нужно зарегистрировать кучу книг. – Ты уверен, папа? Значит, «зеленые лотки» на набережной Сены будут закрыты? – Алан будет открывать их на несколько часов в день, никаких проблем! – недовольно ответил Стивен. – Ладно, у нас полно дел! Он поднялся и молча принялся за работу. Кайла сделала то же самое, не решаясь продолжать дискуссию. После часа напряженного молчания Стивен наконец произнес: – Я выровнял стену, дорогая. Больше не могу, у меня уже руки отваливаются. – Ты прав, я тоже измучилась! Кайла легла на пол, раскинула руки и стала хныкать, изображая маленькую девочку: – У меня всё болит! – Очень жаль… Она обернулась и удивленно спросила: – Что ты хочешь этим сказать? И тут Кайла увидала, как отец улыбается своей особенной улыбкой – уголками губ. – Нет, ты слишком устала, может, в следующий раз! – возразил он, снимая куртку, висевшую на ручке двери. – Я иду в душ. – Папа, подожди! Что это значит? Кайла вскочила и напряглась. – Хочешь пойти сегодня вечером в Челси? – О йес! – воскликнула Кайла, довольно размахивая кулачком. – Ты даже не знаешь, куда я тебя поведу! – Конечно, знаю! В ресторан «Файв филдс», что на Блеклендс-террас! – Молодец, на этот раз я приглашаю тебя на гастрономический ужин! – Мы что-то празднуем? Улыбка Стивена мгновенно потухла. Не понимая причины, Кайла подумала, что ляпнула что-то не то. – Прости, папа! Стивен подошел к дочери и, прижав ее голову к груди, поцеловал. – Хочешь знать, что мы празднуем? – Да! – Ничего особенного, только то, что мы вместе… а еще… вкусно поужинаем, – добавил он, похлопав Кайлу по животу. – Супер, иди в душ, а я пока позвоню Джорджу и предупрежу его, что вернусь сегодня поздно. А потом дай мне час, и рядом с тобой будет красавица! Кайла была счастлива. А Стивен сбегал на несколько часов от повседневности, которую стало слишком тяжело переносить. Только за десертом Стивен поделился с дочерью своим намерением продать старый рыбацкий домик в Аркашоне. – Почему? Мы так здорово проводили там время. А бабушка с дедушкой согласны? – спросила Кайла, и было видно, как она растерянна и взволнованна. – Я хочу туда съездить! – Они предоставили мне полную свободу делать то, что я хочу. Так будет лучше. Мы редко там бываем, а содержание дома стоит дорого. – Папа, но почему? Это же дом твоего детства! – Он слишком далеко, и потом… Она не дала отцу закончить, вспыхнув от гнева, совершенно ей не свойственного: – Меня бесит, что ты не сказал мне об этом раньше; я не хочу, чтобы ты его продавал! – крикнула она, и сидящие за соседними столиками люди обернулись. – Кайла, успокойся, я все равно уже принял решение! – Говорю тебе – я не хочу, чтобы ты его продавал! – Я уже договорился с несколькими агентствами. – О’кей, а я тебе его снова куплю! – возразила она, выпрямившись и вызывающе сложив руки на груди. – Я не знал, что этот дом так много для тебя значит. Она продолжала в том же тоне: – А ты поклянись, что для тебя он не значит ничего! – Кайла, прошу… – Папа, если ты поклянешься, что все наши походы в любое ненастье были для тебя обычными прогулками, тогда да – можешь продавать его. – Я кля… – Посмотри мне в глаза! – … – Видишь, ты не можешь! Я знаю, что Аркашон для тебя – особенное место; тебе сейчас плохо, и ты хочешь от него избавиться; здесь есть связь. Я не спрашиваю – какая; если хочешь его продать, воля твоя, но потом ты пожалеешь. – Обещаю, что обдумаю это… и еще ничего не произошло. – Ты помнишь наши переходы? Я хочу их повторить. – Конечно, и обещаю, что не буду без тебя ничего решать. В эту ночь Стивен не мог заснуть. Он оставил ставни открытыми и смотрел на потолок, где отражались огни Тауэрского моста. Он не плакал – не потому что не хотел; он был так измучен горем, что не мог даже облегчить свою душу слезами. Он думал о Камилле и задавал себе тысячи вопросов. Что она делает сейчас? Чем занималась вчера? Где будет завтра? Думает ли о нем? Занимается ли любовью с мужем? Смеется чему-нибудь? Плачет ли иногда? Он любил только ее и не понимал, как жить дальше. Он знал, что совершил самую чудовищную глупость в своей жизни, когда предложил ей более серьезные отношения. Взошло солнце, а он так и не отрывал взгляда от потолка. Через три дня все будут обмениваться подарками. Стивен – с дочерью, Джорджем и родителями. Придут несколько друзей, поздравят его и пожелают Merry Christmas. Он будет разворачивать подарки, дарить другим, изображать радость, будто получил сейчас самый лучший подарок, но в руках у него не будет ничего, кроме обертки. * * * В эту ночь накануне Рождества на террасе «Старых лип» было холодно. Камилла вышла из дому под тем предлогом, что ей нужно подышать. Она выкурила две сигареты и обмотала шею голубым кашемировым шарфом; ей было уже трудно обойтись без его запаха. Она пообещала себе, что, когда он полностью выветрится, она забудет Стивена – да, она его забудет. Как она могла пообещать себе такое? В надежде, что когда-нибудь жить станет легче и у нее больше не будет этой проклятой головной боли от бесконечных мыслей о нем. «Господи, если ты существуешь, скажи – что мне делать?» – иногда молила она. Камилла видела через стеклянную дверь Ванессу и Люка: они ссорились. Люк при помощи дяди все время запускал свою новую игру на экране телевизора в гостиной и мешал Ванессе полностью погрузиться в смартфон последней модели, который она только что высвободила из подарочной бумаги. Ее дети помогали ей верить, что однажды она забудет подростка, который так сильно сжимал ее руку на скамейке лицея «Вольный воздух» в Аркашоне. * * * Двадцать пятого декабря, в два часа ночи (время по Гринвичу + два часа) в «Старых липах» Камилле не спалось. Она спустилась вниз в большую гостиную и легла на широкий диван с книгой в руках: это был «Оливер Твист».