– Ты сожалеешь, что сделал это, или сожалеешь, что попался? – Теперь в ее голосе отчетливо слышится презрение, и это стало для Стивена неприятной неожиданностью. Уж от нее-то он подобного не ожидал. – Я не хотел сделать тебе больно, Элли. Посмотри на меня, и ты сама увидишь… Но она пропустила его просьбу мимо ушей. Повернувшись к нему спиной, она снова смотрела за окно – в темноту, где не было видно даже звезд, скрытых плотными снеговыми тучами. – Посмотри на меня! Пожалуйста! Стивену было очень нужно, чтобы она бросила на него хотя бы быстрый взгляд. Он сумеет убедить ее, сумеет все объяснить, но для этого ему необходимо установить с ней хоть какой-то контакт. Как только их взгляды встретятся, он сумеет пробраться к ее сердцу и заставит смягчиться. Д. недооценила ту связь, которая существовала между ним и Элли, недооценила прочность и глубину их отношений. Не может быть, чтобы все это перестало существовать в один миг из-за какой-то… Нет, он сумеет убедить Элли, что Д. – случайный эпизод в его жизни, которым он отнюдь не гордится; ошибка, которую он совершил, просто поддавшись жалости. Элли умеет слушать, всегда умела. В тот день, когда они впервые встретились в «Нормане», она держалась скованно и немного дичилась, но только поначалу. Он сумел найти правильные слова, которые завоевали ему ее доверие. Да что там, она даже дала ему номер своего телефона! Так и сейчас – он найдет слова, на которые Элли просто не сможет не отреагировать. Он выразит свое раскаяние так красноречиво, что она тут же простит его, разрежет липкую ленту и поможет подняться, возможно, она даже разотрет его затекшие ноги. Уж если он в состоянии простить ее за то, что в припадке ревности она неправильно оценила его поступки и мотивы, за то, что опоила его наркотиком и привязала к креслу, то она тем более должна простить ему эту небольшую слабость. – Эта Д… Кроме нее у тебя больше никого не было? – спросила Элли, не поворачивая головы. Глядела ли она на собственное отражение в стекле или на лес, проступивший из сумрака, когда снегопад немного ослабел, Стивен сказать не мог. – Элли… Прежде чем Стивен успел сказать что-то еще, она вдруг сорвалась с места, метнулась к нему, наклонилась, упираясь ладонями в его колени. – Скажи мне правду, Стивен! Мы сможем помириться, только если ты не будешь мне лгать! Теплые пальцы Элли сплетаются с его, в голосе звучит какое-то странное напряжение. Она ждет ответа, и ее обращенное к нему лицо умоляет Стивена не разбивать ей сердце сильнее, чем он уже сделал. Светлая кожа Элли мерцает в полумраке, делая ее похожей на привидение, и на мгновение Стивену кажется, что так и есть, что ее больше нет в комнате – остался только дух. На мгновение он даже пожалел, что на них не напал какой-нибудь преступник, как он решил вначале. Тогда он бы знал, как защитить их обоих от опасности, но теперь… Что ей сказать? Если Элли знает только о Д., стоит ли причинять ей лишние страдания, рассказывая о других, но если ей известно все и она уличит его во лжи… Как ему поступить? Что выбрать? Ноготь его указательного пальца скребет по ледерину подлокотника. Правильный ответ не всегда правдивый, это очевидно. Так что же делать?.. Взгляд Элли – настойчивый, умоляющий – все так же устремлен прямо на него, и Стивен вспомнил… Подобное уже случалось с ним много лет назад. Он уже видел такие глаза, хотя лицо было другим. Это лицо принадлежало его матери. Ему было всего тринадцать, когда она смотрела на него с таким же страданием, с такой же мукой во взгляде. Он только что вернулся домой после того, как провел несколько дней с отцом, который ездил в очередное рекламное турне по поводу выхода своей новой книги. Вскоре должны были начаться занятия в школе, и ему пришлось вернуться, тогда как Стюарт продолжал двигаться на запад с целеустремленностью первых пионеров. Утром Стивен вышел на кухню завтракать, и мать, подкладывая на тарелку его любимые французские тосты, засыпала его вопросами. Стивен отвечал весьма неохотно и скупо: рот его был набит сладким, еще теплым тестом с ароматом корицы, и ему вовсе не хотелось отвлекаться от еды ради того, чтобы утолить ее, как он считал, праздное любопытство. Проглотив последний кусок, Стивен поспешно поднялся из-за стола, громко заскрежетав стулом по полу, но, прежде чем он успел сделать шаг к выходу, рука матери легла ему на плечо. Обернувшись, он наткнулся на ее взгляд, который был точно таким же, как сейчас у Элли, – настойчивым и страдающим. Вопрос, который задала ему тогда мать, почти не отличался от того, на который требовала ответа Элли. И, как и много лет назад, Стивен сказал спокойно: – Нет, – сказал Стивен. – Никого. 24 25 февраля Ты извинился, подарив мне одну из своих улыбок, от которых я начинаю словно куда-то проваливаться, а потом сказал, мол, ты надеешься, что я все пойму правильно, но тебе придется отказаться от наших встреч, потому что сейчас у тебя слишком много работы. Ты говорил что-то еще, но я ничего не запомнила. Все дальнейшее вспоминается мне смутно. Кажется, я попыталась улыбнуться самой убедительной улыбкой. «Конечно, я понимаю. Все в порядке», – пробормотала я. Но я знала – ничего не в порядке. Ни о каком порядке не могло быть и речи. Твои слова в один миг перенесли меня в другую галактику, где наш, земной, порядок просто не существует. Меня придавило невероятной тяжестью, словно на меня свалился Эверест. Мое сердце разорвалось на тысячу кусков, а внутренности пронзила такая резкая боль, что я пулей выскочила из комнаты и бросилась к ближайшему туалету. Потом я спросила тебя, может, я сделала что-то не так? «Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответил ты. – Все нормально. Просто ты ищешь в моих словах скрытый смысл, которого там нет. Я просто очень занят, вот и все». Иногда бывает, что твоя боль превращается во что-то другое. Например, можно складывать листок бумаги так, чтобы получился цветок лотоса, бабочка или журавлик. Моя боль, сложенная в несколько раз, становится гневом, и тогда я думаю: я была счастлива, но из-за тебя я потеряла все, и, быть может, – только быть может – ты должен будешь за это заплатить. 25 Стивен Она со вздохом выпрямилась, и ее пальцы выскользнули из его руки. Он попытался ее задержать, но ему помешала липкая лента вокруг запястий. – Слушай, может, все-таки развяжешь меня, чтобы мы могли поговорить нормально? – Зачем я буду развязывать лжеца, который меня ни капельки не уважает? – холодно возразила она и снова взяла в руки стопку бумаг, которую использовала для своей глупой викторины. – Элли… – Значит, ты утверждаешь, что у тебя больше никого не было… – Не было. Но послушай… – Тогда объясни, что это такое? – Элли швырнула Стивену два листа бумаги, которые приземлились точно ему на колени. Стивен бросил на них всего один взгляд и снова почувствовал, как холодеет спина. – Если не ошибаюсь, у Д., которая так ловко воспользовалась твоей слабостью, волосы рыжие? Пот, обильно выступивший у Стивена под мышками, насквозь промочил ткань рубашки под джемпером. У девушки на скверных зернистых фото, напечатанных на цветном принтере, были длинные светлые волосы, а одета она была в белое кружевное белье с вышитыми на нем крошечными цветочками. В правом нижнем углу снимка были хорошо различимы дата и время, которые автоматически поставил телефон. Стивен мысленно проклял себя за то, что вообще сделал эти фото. В тот день ему захотелось сделать ей приятное (несомненно, еще одна минутная слабость), и он согласился, хотя должен был сказать нет. Ему фотографии были ни к чему, он и так отлично помнил каждую из них. А. нравилось для него позировать. И, несмотря на не слишком высокое качество снимков, на лице А. все равно можно было разглядеть выражение глубокого и полного удовлетворения. Она всегда так выглядела после секса. Стивен перестал встречаться с А. вскоре после того, как познакомился с Элли. А встретились они за несколько недель до этого в публичной библиотеке, где она подбирала литературу и делала выписки для какого-то исследования. А. налетела на него, когда быстро поднималась по широкой лестнице, и выбила у него из рук стопку книг, которые он нес сдавать. Ее многословные извинения заставили его улыбнуться, к тому же ему очень понравилось, как она смущенно теребит пальцами уголок своей толстой тетради. Они договорились встретиться здесь же, в библиотеке, через два дня. И здесь же, в библиотеке, в отделе «Астрономия», он поцеловал ее в первый раз. У ее губ был вкус вишен, к тому же она крепко прижималась к нему всем телом, и Стивен не смог отвергнуть столь откровенный дар. Уступила она ему довольно быстро. «Я росла в приемных семьях. Моя мать – наркоша, а отец просто сраный донор спермы, который растворился в пространстве еще до моего рождения. Никто никогда не интересовался, что я делаю и чего хочу. В общем, я рано стала самостоятельной». Она приезжала к нему по первому зову. И она была благодарна ему за внимание, за то, что он был зрелым мужчиной, а не мальчишкой-ровесником. Когда он в первый раз привел ее в свою спальню, А. взяла его за руку, и их пальцы сплелись точно так же, как несколько секунд назад его пальцы сплелись с пальцами Элли. Они спали вместе уже несколько раз, когда А. придумала делать фотографии. Снимки у него на коленях как будто ожили. Изображение отделилось от бумаги, и Стивен словно наяву увидел, как А. сидит на его кровати и застегивает лифчик. Совсем как в тот день. «Как тебе кажется, я красивая?» – спросила она. «Разумеется, красивая», – ответил он, целуя ее припухшие губы. Они только что занимались сексом, и ее щеки порозовели после нескольких оргазмов. «Я хочу позировать. – С этими словами она откинулась на спину, предлагая себя ему. – Сфоткай меня, ладно? Мне хочется видеть свое лицо после того, как ты побывал во мне». И он был только рад исполнить ее просьбу. Она лежала перед ним обнаженная, уязвимая, такая доверчивая… Стивен сделал всего несколько снимков, потом отшвырнул телефон и заключил А. в объятия, а выпустил только спустя полчаса. Именно после этого их отношения постепенно сошли на нет. А. была как падающая звезда, которая, яркой линией прочертив небосвод, увлекла его на несколько кратких мгновений и погасла. Разумеется, ему не следовало хранить эти фото. Не раз он наводил на них курсор, собираясь перетащить в «Корзину», но, разглядывая снимки, Стивен вспоминал тот день и свои ощущения, и, улыбнувшись, оставлял файлы в папке. Эта неспособность удалить фото раз и навсегда тоже была слабостью, и сейчас он почувствовал гнев. Остановившийся взгляд А., который еще никогда не был перенесен на бумагу и существовал только в виде пикселей на экране, вынудил его задуматься, как, собственно, эти фото попали к Элли. Внутри него поднималась буря, мускулы напряглись, натягивая липкий скотч, зубы крепко сжались. Стыд, который он испытывал всего несколько минут назад, быстро превращался в негодование. – Ты без разрешения лазила в мой компьютер? Он никогда не думал, что Элли принадлежит к тем ревнивым, подозрительным сучкам, которые роются в чужих вещах и лезут в чужие дела просто потому, что считают, что партнер принадлежит им целиком, со всеми потрохами. Да и как вообще ей могло прийти в голову искать эти фото?.. О них никто не знал, даже Д. В первую очередь – Д. Единственным, кто был в курсе, это… Страх не дал ему додумать эту мысль до конца. Похоже, без А. не обошлось – если быть откровенным до конца, она порой бывала чересчур импульсивной, непредсказуемой. Этот ее вольный дух, эта ее непредсказуемость и пренебрежение правилами и покорили его в тот день, когда она буквально силой затащила его в темный проход между книжными стеллажами, хотя не могла не понимать, что их в любой момент могут застать с поличным. А как она бросалась раздевать его, как только он закрывал дверь спальни? Так неужели эти фото – расплата за то, что он положил конец их коротким встречам? Неужели А. решила отомстить, помешав ему наладить нормальные, счастливые отношения с Элли? А его разум уже нарисовал другую картину. Вот А. слоняется у подъезда его дома в надежде увидеть его, но он появляется не один, а с Элли. Должно быть, впоследствии она отыскала ее и, покачиваясь на каблуках, словно чугунное ядро на цепи, с помощью которого рушат старые стены, разнесла, превратила в мелкий щебень и обломки все, на что он рассчитывал и о чем мечтал. Нет, никогда Стивен не понимал людей, способных опуститься до подобной мелкой мстительности, которая, как он подозревал, была свойственна по преимуществу женщинам. Почему им вечно не хватает чувства собственного достоинства, чтобы жить нормально? – То есть ты изменил мне не с одной, а с двумя девушками, и теперь ты ждешь, что мне будет стыдно, что я заглянула в твой компьютер? – Элли стояла, выпрямившись во весь рост, а он сидел, поэтому, чтобы взглянуть ей в глаза, ему пришлось запрокинуть голову так далеко назад, что заныли шейные позвонки. – Нет, ты просто неподражаем! Бросив ему в лицо свои обвинения, она резко повернулась и, шагнув к тележке с напитками, налила себе полбокала джина. Осушив его залпом, Элли снова наполнила бокал, и Стивену оставалось только покачать головой. Чудеса продолжались. Та Элли, которую он знал, не глотала крепкий алкоголь стаканами. Та Элли пила очень осторожно, крошечными глотками, словно надеясь таким образом ослабить резкий вкус виски или коньяка. И меньше всего Стивен ожидал, что она способна в один прием проглотить, не поморщившись, полбокала неразбавленного джина. – Как ты мог поступить так со мной? С нами?! Стивен мысленно призвал на помощь все свои познания в литературе, надеясь найти подходящие слова и объяснить этой взбесившейся от ревности дуре, что все его так называемые измены не имеют к ней никакого касательства и что их отношения – это нечто такое, что существует на совершенно ином, несравненно более высоком уровне, чем простой перепихон с несколькими малолетними оторвами. Они просто утоляли желание. Как сказала ему У.: «Если у тебя где-то чешется, отчего бы не почесать?» Да, он спал с ними, но это были просто эпизоды – незначительные и мимолетные. И они, конечно, не шли ни в какое сравнение с тем, что связывало его с Элли. – Дай мне воды. – Что? – Его неожиданная просьба заставила ее сощуриться, отчего ее большие, как у лани, глаза превратились в неприятные щелки. – Я хочу пить. Не могла бы ты дать мне немного воды? После того, как ты подсыпала мне наркотики, у меня пересохло во рту и немного подташнивает. Тяжело вздохнув, Элли вышла из комнаты. У нее был такой вид, словно он вдруг стал для нее обузой. Можно было подумать, это не она привязала его к креслу и закидывала дурацкими вопросами. Зато без ее вопросов, на которые приходилось отвечать, он мог наконец-то сосредоточиться и как следует подумать над своим положением. «Несомненно, – думал Стивен, – единственная причина, по которой она меня так возненавидела, заключается в том, что Элли чувствует себя уязвленной. Боль и обида и заставили ее действовать столь решительно, но, с другой стороны, столь бурная реакция должна указывать на то, что она испытывает ко мне действительно сильное чувство. Любит, проще говоря. Если бы ей было все равно, его поступки не ранили бы ее столь глубоко. А. или Д… кто бы ни рассказал ей правду, не учел одного: силы той любви, которую испытывает к нему Элли». Да… Ему и самому знакома эта боль, это изматывающее, отнимающее силы страдание. У него даже есть для этой боли имя – имя, которое он не вспоминал уже несколько лет. Зои. Когда Элли вернется, он ей все объяснит. Он сумеет показать ей, как много она для него значит. Он скажет все что угодно, лишь бы это помогло ему освободиться от пут. Если цена свободы – исчерпывающие объяснения и просьба о прощении, что ж, он готов принести и эту жертву. Воздух в комнате вдруг всколыхнулся, и на Стивена вновь повеяло ароматом ванили и жасмина, а по коже побежали мурашки, когда что-то легкое – как лапки паука – коснулось сзади его шеи. – Кто здесь?! – Стивен, насколько мог, вывернул шею, пытаясь увидеть того, кто стоит у него за спиной, но ответом ему был только безумный бормочущий звук, который издавало пляшущее в камине пламя. А странно знакомый запах все не исчезал, и в памяти снова шевельнулось воспоминание… слишком давнее, слишком летучее, чтобы он сумел его рассмотреть. Только размытые контуры лица, тающая улыбка… Это не Д. Не А. и не С. И совершенно точно не Элли. Это кто-то еще.