Но прежде чем он успел рассмотреть едва проступающие из тумана памяти черты, его глаза ослепил яркий свет. Под потолком вспыхнула люстра, и в гостиную вошла Элли. Стивен зажмурился, заморгал, приспосабливаясь к вдруг выступившей из полутьмы обстановке… обычной обстановке обычной комнаты, но про себя он уже повторял слова, которые он скажет. Слова, которые помогут ему одержать над ней верх. 26 Элли Оказавшись в кухне, я не даю себе труд даже найти чашку или стакан. Открыв кран, я подношу к струе сложенную ковшиком ладонь и пью воду из горсти, пока боль в желудке не вынуждает меня остановиться. С трудом переведя дух, я плещу ледяной водой себе на лицо, но это не помогает. Все оказалось намного сложнее, чем я думала. К счастью, у меня есть причина, которая важнее любых соображений. Она поможет мне совладать с жалостью, которую он может попытаться у меня вызвать. В том, что он оказался в такой ситуации, Стивен должен винить только самого себя, точнее – свою самонадеянность и чрезмерную веру в собственные силы. Этот надутый индюк принял смирение за наивность. Глупец! Неужели Стивен продолжает свято верить, что я ни разу не видела сообщения на его телефоне, который он постоянно держал экраном вниз (на обеденном столе, на ночном столике возле кровати) и который он всегда убирал в карман пиджака или рубашки? Я облокачиваюсь на стол, и кулон в форме сердечка у меня на груди слегка покачивается из стороны в сторону. Нет, я не тупая, и я заметила, что в последнее время он слишком часто ездил в библиотеку, чтобы подобрать какую-то литературу «для исследований», как он выражался. Я заметила, что наши планы слишком часто менялись, а договоренности срывались буквально в последнюю минуту. Но я не стала устраивать ему сцены ревности, не потребовала объяснений. Я даже не перестала с ним спать. Я просто заглянула в его почту и нашла там ответы на многие свои вопросы. Наполняя водой из-под крана пустую бутылку, я машинально ощупываю серебряное сердце на цепочке и вспоминаю сегодняшнее утро, вспоминаю, какая улыбка появилась на его лице, когда я открыла коробочку с подарком. Это было как раз здесь, в кухне; он жарил оладья, и в воздухе плыл сладковатый запах жидкого теста… И как, скажите на милость, мне теперь быть? Куда подевалась моя уверенность и решимость довести начатое до конца? Я закрываю глаза, и на экране опущенных век возникает лицо… то самое лицо, которое для меня по-прежнему дороже всего. Вслед за ним пробуждаются и воспоминания, в особенности – одно… Наш поцелуй в тот вечер, когда мы, удрав от наводнивших дом гостей, остались вдвоем. Опасность попасться все равно оставалась, но она лишь обостряла наши ощущения. Я помню… помню каждое мгновение, и это воспоминание помогает мне справиться с последними сомнениями. То, что совершил Стивен… Об этом я тоже помню, хотя это воспоминание и вызывает у меня жгучие слезы. Две такие слезинки выскальзывают из-под ресниц сейчас, и я вытираю их рукавом. Только ты и я… Я несколько раз шепотом повторяю эти слова, я перебираю их снова и снова, как четки для молитвы. Это и есть молитва. Стоя в пустой кухне чужого дома, я собираю себя из кусков, чтобы снова стать целой. – Мне нужно кое-что тебе сказать… – Голос Стивена застает меня врасплох. – Ты больше не хочешь пить? – Да. Нет. Элли, послушай, пожалуйста… Пока меня не было, его лицо изменилось. Он словно превратился в какого-то другого человека, а ведь я отсутствовала совсем недолго. Думай, Элли, думай!.. Куда девался надменный, спесивый, самоуверенный Стивен Хардинг? Теперь передо мной спокойный, рассудительный, разумный мужчина, которого кто-то зачем-то примотал скотчем к инвалидному креслу на колесах. Неужели это была я? Да не может такого быть. Я бы ни за что!.. Так думаю я, глядя на его разгладившееся лицо, на выпрямленные пальцы рук, которые спокойно лежат на подлокотниках. В замешательстве я смотрю на него, потом протягиваю руку и сплетаю пальцы с его пальцами. Я жду рывка, жду, что он попытается сжать мою руку изо всех сил, чтобы сломать мне пальцы, но ничего не происходит. Напротив, Стивен нежно поглаживает мою кожу своим большим пальцем. – Ну так что ты хотел мне сказать? – Я… сейчас скажу… Я сожалею, Элли. Очень-очень! – Правда? Попытка извиниться, исходящая от Стивена, – именно от Стивена! – удивляет меня больше, чем это любовное поглаживание пальцем. Она лишает меня решимости, которую я с таким трудом вернула себе пять минут назад. В замешательстве я впиваюсь взглядом в его лицо, но на нем написано искреннее раскаяние. Действительно искреннее… И это тоже совершенно не похоже на того Стивена Хардинга, которого я знаю. – Прости меня. Я сделал тебе очень больно, но я не хотел… Я вел себя как дурак. Как гребаный эгоистичный кретин! Словечко «гребаный», сорвавшееся с его губ, потрясает меня. Я никогда не слышала от него ничего подобного. Даже когда Стивен налетел босой ногой на ножку кровати, он не пошел дальше вполне литературного «о черт!». И даже когда я нечаянно облила его горячим кофе, он ухитрился остаться в рамках приличий. – Ты… ты это серьезно? – Честно говоря, поначалу мне было страшновато отдаться нашим отношениям полностью, а эти девушки, они… Я оступился, признаю́, но больше такого не повторится. Если ты дашь мне шанс, обещаю, что больше никогда не сделаю тебе больно! И он слегка пожимает мою руку, и я отвечаю пожатием на пожатие – похоже, к нашему обоюдному удивлению. Пальцы у него холодные – должно быть, скотч, которым примотаны его запястья, затрудняет циркуляцию крови. Внезапно я замечаю, что буран снаружи утих, превратившись просто в сильный снегопад, и непроизвольно бросаю взгляд в направлении кухни. – Прощение нужно заслужить. Делом, а не словом. – Я сделаю все, что ты скажешь. Исправлюсь. Ты для меня – все! – Ты говоришь правду? – Мой голос чуть дрогнул, когда я произносила эти слова. Оказывается, вполне достаточно было его просто припугнуть. Я почти добилась своего, и теперь мне не обязательно идти до конца. После того как он признался, ему уже не удастся все отрицать… Быть может, он признается и еще кое в чем. – Да, Элли, я говорю правду. – Но… как я могу тебе верить? Его лицо светлеет. – Я могу это доказать. Поднимись в спальню и загляни в мою дорожную сумку – она лежит в стенном шкафу. В маленьком внутреннем кармане – конверт. Принеси его… Я недоверчиво хмурю брови, и он добавляет с жаром: – Пожалуйста, Элли, принеси! Ты сама увидишь, что я не собираюсь втирать тебе очки! Я иду в спальню. Щелчок выключателя, и комнату заливает теплый оранжевый свет. Из окон второго этажа снегопад выглядит куда внушительнее – отсюда не видно ни земли, ни неба, ни леса, только сплошная белая стена косо летящих снежинок. Похоже, пока я поднималась по лестнице, ветер снова набрал ураганную силу. Остекление здесь не тройное, поэтому я отчетливо слышу его нескончаемый, тоскливый вой и невольно вздрагиваю. Сумку Стивена я нахожу в шкафу на полке. Она почти пуста – ее содержимое либо развешано здесь же на плечиках и крючках, либо аккуратно переложено в ящики комода. Открыв молнию внутреннего кармашка, я достаю конверт из дорогой пергаментной бумаги. Для своих размеров он довольно увесистый. Ничто не мешает мне вскрыть конверт прямо здесь, но я все-таки отношу его в гостиную. – Спасибо! Спасибо! – экспансивно восклицает Стивен, увидев у меня в руках конверт. – Конечно, я думал, все будет несколько иначе, но… В общем, открой его!.. Я просовываю пальцы под не заклеенный клапан, и его лицо вытягивается в ожидании. На свет появляется открытка, на лицевой стороне которой, – на фоне акварельных ирисов, – напечатано петлястым типографским курсивом: «Женщине, у которой есть все». Я читаю это дурацкое посвящение и не знаю, должна ли я оскорбиться или почувствовать себя польщенной. Как-то все это не… Внутри открытки я нащупываю что-то твердое. Взгляд Стивена умоляет меня поскорее взглянуть на это что-то, и я раскрываю картонную книжицу. Вместо обручального кольца с бриллиантом (чего я втайне опасалась) к внутренней поверхности открытки прозрачной липкой лентой приклеен желтый латунный ключ. Самый обычный ключ. Господи, это из-за него столько шума?! Стивен проводит кончиком языка по губам. – Это ключ от моей квартиры. Я… я собирался отдать его тебе сегодня. Мне хотелось, чтобы ты знала: ты можешь приходить ко мне домой, когда захочешь, и оставаться сколько захочешь. И это еще не все, – торопливо добавляет он, поскольку я, по-видимому, реагирую на его дар не так, как он ожидал. – Ты можешь проверять мой телефон и электронную почту, когда захочешь. Между нами больше не должно быть никаких секретов. Его губы раздвигаются в улыбке – достаточно искренней, чтобы отразиться и в глазах, и эта улыбка расширяет появившиеся в моей броне трещины. Но я качаю головой. Еще не все секреты открыты, еще не вся правда вышла на свет. Кое-что Стивен продолжает скрывать, но я знаю, о чем он предпочел промолчать. А главное, он не знает, что я знаю. – Видишь ли, Стивен… – Посмотри на меня, Элли! Посмотри! Я понимаю, что не должна этого делать, но все же исполняю его просьбу. В его глазах горит огонь искреннего раскаяния. – Я вел себя глупо. Я совершил ошибку и очень о ней жалею… Теперь я понял: ты – единственная, кто мне по-настоящему нужен. К сожалению, я понял это не сразу, но все-таки понял, и… Значит, я единственная? Интересно, как насчет остальных? – А другие, Стивен? – Все эти девчонки ничего для меня не значили. Я роняю ключ на пол. На мгновение я почти забыла, кто сидит передо мной. Что за человек. Я почти забыла, что всего несколько часов назад этот самый мужчина пытался овладеть мною прямо на обеденном столе. Как вещью. Твердый край деревянной столешницы вреза́лся мне в живот, щека терлась о шершавую льняную скатерть, взгляд уперся в высокий фикус в кадке в углу. Я мысленно пересчитывала его листья, когда Стивен покачнулся и рухнул, не сумев завершить начатое. – Ничего не значили? Ни одна из них? – Ни одна, Элли. Клянусь!.. 27 15 марта Я часто смотрю на других девчонок. Я смотрю, как они сидят в кафе, как собираются стайками в коридорах. Я вижу, как вспыхивают и оживляются их лица, когда они разговаривают с тобой. Я слышу их искренний смех, вижу их широкие улыбки, их сверкающие зубы и блестящие полоски помады на губах… Я смотрю на них и гадаю… сколько их у тебя? 28