– Не притворяйся, будто не понимаешь. Просто признай очевидное. Стивен покачал головой. Он знал, что Элли ошибается. Ни одна из его любовниц не имела никакого отношения к его отцу. Интересно, почему она его постоянно вспоминает? Вероятно, Стюарт как-то вписывался в ее безумную теорию – как и все остальные ее притянутые за уши умозаключения, с помощью которых она пыталась оправдать свое неадекватное поведение. Элли улыбнулась. Это было нечто среднее между самодовольной ухмылкой и гримасой, но общее впечатление все равно было весьма соблазнительным. Нечто подобное он видел у нее на лице, когда вчера они слушали Криса Айзека. Вчера?.. Нет, целую жизнь назад. Стивен вспомнил ее притворное сопротивление, вспомнил восторг и трепет, который он испытал, когда ему удалось овладеть ею, вспомнил, как она позволила ему перешагнуть границу дозволенного и как стократ возросло его желание, когда он получил наконец то, что она столько времени от него прятала. Но и в эти сладостные минуты он не навязывал ей себя вопреки ее желанию. Стоило ей сказать хоть слово, и он бы тут же остановился. Он не эгоист, для которого собственное удовольствие важнее всего, и никогда им не был – ни с ней и ни с кем из них. Он не такой. Он всегда пропускает женщин вперед, уступает им место в метро, посылает цветы, дарит дорогие подарки. Это он подарил Элли платье, которое было на ней прошлым вечером, потому что знал – в нем она будет выглядеть просто великолепно. Ему хорошо известно, что ей идет и что ей нравится. Каждый раз, когда они отправляются в кафе или ресторан, он платит за еду и напитки. И, конечно, он всегда готов ее выручить или дать дельный совет. Да, он буквально с ума сходил, когда она заставляла его ждать, но, уважая ее волю, не торопил события. И как только она может обвинять его в том, что он растлевал всех этих юных девушек, если он приходил ей на выручку каждый раз, когда к ней приставали другие мужчины? Разве само его поведение не доказывает, что он принадлежит к «хорошим парням»? Неужели Элли этого не видит? 34 6 апреля Иногда, чаще всего ночью, все возвращается. Потные руки Томми, затхлый привкус пива у меня во рту, его настойчивый, горький от пива язык. Холодные прикосновения пальцев, проникших мне под юбку, заставили меня очнуться. Эти пальцы поднимались все выше и выше, пока не оказались слишком близко от… Это его рука поднималась по моей ноге. И его рука не была твоей рукой, поэтому я ее оттолкнула. Он слишком спешил. Какая же я была глупая! Пальцы, пробирающиеся под бюстье. Холодные пальцы, только что державшие жестянку с холодным пивом… Я просила его остановиться. Я уверена, что просила. Я била его кулаками по плечам и кричала. В тесном салоне машины мой голос казался оглушительным. Наконец я сумела оттолкнуть его от себя, но увидела его яростные глаза и сама отпрянула к дверце. Он сказал: – Какого хрена?.. Хочешь меня продинамить? Может, я и впрямь его только дразнила? Я сама села к нему в машину. Сама прижалась к нему всем телом. Я довела его до эрекции. Туго натянутая ткань брюк у него в промежности обличала меня. Из машины я буквально вывалилась – вывалилась и побежала по улице. Вслед мне неслись оскорбления. Он называл меня шлюхой и прошмандовкой. Глупой лесбиянкой. Мол, чего я ожидала? Оскорбления стихли далеко позади, а я все бежала и бежала, и никак не могла остановиться. Из-за него я не могла вернуться домой. Только не в таком виде. Из-за него я позвонила тебе. Ты сам сказал, что я могу звонить тебе в любое время, если попаду в беду, и я позвонила. Твой голос был таким ласковым и заботливым. Ты беспокоился обо мне. Я была тебе не безразлична. Ты сказал, что сейчас за мной приедешь. Может быть, это глупо, но я до сих пор тебе благодарна. И даже зная, чем все закончится, я бы хотела, чтобы это повторилось снова. 7 апреля В вечерних новостях показывали дом где-то в пригороде Орландо, который провалился под землю. Просто взял и провалился в какую-то подземную пещеру. На экране это было хорошо видно: вот он есть, а через секунду его уже нет. Я сожгла «Джейн Эйр». Я отнесла книгу на мангал на заднем дворе и облила жидкостью для растопки. Пламя мгновенно охватило ее всю – все четыреста сорок восемь страниц, на которых была написана история Джейн. История лжи и обмана. Я смотрела, как чернеет и корчится в огне бумага, как превращаются в золу слова и мысли. Кусочек тлеющей обложки приземлился мне на тыльную сторону ладони, оставив небольшой ожог. Этот красный треугольный след – как клеймо. На занятиях я постоянно касалась его кончиками пальцев и грезила о том, как я расскажу тебе, что́ сделала. Интересно, рассердишься ли ты? Смогу ли я разозлить тебя настолько, чтобы ты прикоснулся ко мне, пусть даже это будет пощечина? Мне ужасно нужен кто-то, с кем я могла бы поговорить. Я жалею, что не рассказала Ви о тебе еще тогда, когда все только начиналось, а теперь… теперь дело зашло слишком далеко, и я вряд ли сумею ей что-то объяснить. 35 Стивен Элли стоит перед ним, и в ее глазах, которые сейчас кажутся скорее синими, чем зелеными, горит вызов. Стиснув зубы, Стивен пристально разглядывает ее лицо. Полутьма обострила ее черты, сделав скулы более резкими, а переносицу – более узкой, отчего ее лицо утратило привычное ему выражение мечтательной мягкости. – А как насчет тебя, Элли? – Что насчет меня? – Ну, ты же не одна из этих «восторженных дурочек», как ты выразилась… И если я, по-твоему, ищу лишь обожания и поклонения, тогда почему я выбрал тебя? Элли пожала плечами. Такой ответ обычно дают те, кто не может ничего возразить по существу. Он видел этот жест и раньше. Это движение плеч сначала вверх, потом вниз, было весьма характерно для аудиторий и классов Ричмондской подготовительной. Он наблюдал его каждый раз, когда задавал своим ученикам более сложный вопрос, вдребезги разбивающий их вызубренные аргументы и заставляющий шевелить мозгами. Да что далеко ходить, буквально на прошлой неделе Хантер Маркхем точно так же пожал плечами в знак того, что готов сложить оружие. Это воспоминание вдохновило Стивена, но ненадолго. Во всяком случае, тонкая улыбка на его губах погасла так же быстро, как появилась, стоило ему подумать, что все его маленькие победы приобрели теперь вкус пепла. Всего за несколько часов Элли ухитрилась разрушить то, что он создавал долгих полгода. От этой мысли его мышцы напряглись, а пальцы сами собой сжались в кулаки. Те самые пальцы, которые гладили ее по щеке и которые она целовала перед тем, как отпустить их на прогулку по холмам и впадинам своего тела. Сейчас они готовы были сомкнуться на ее горле, чтобы остановить тот поток лжи и ненависти, который она на него изливала. И все же в том обжигающем гневе, который он сейчас испытывал, была нотка горечи, нотка сожаления о той Элли, которую он знал и которую любил. Но теперь та Элли ушла безвозвратно. Исчезла девушка, которой он позволил задержаться на целых полгода. Осталась только безумная, мстительная незнакомка, которая каким-то образом получила в руки достаточно власти, чтобы все разрушить. Стивен провел кончиком языка по губам, но сухость во рту не уменьшилась. – Как насчет того, чтобы выпить? Думаю, один стаканчик мне бы не помешал. – Никаких проблем. Что будешь пить? Твой любимый бурбон? – Мне кажется, ты говорила – у нас нет виски. – Я соврала. Звон ледяных кубиков, сыплющихся на дно стакана, еще никогда не казался Стивену таким приятным. Одного этого звука оказалось достаточно, чтобы сведенные плечи расслабились, а боль отступила. Янтарный эликсир наполнял бокал больше чем на два пальца… Ему следовало бы отказаться – если он хотел перехитрить ее и избежать той участи, какую готовили ему она и ее не менее безумный соучастник, ясный ум был ему необходим, – но… но он не стал отказываться. И когда Элли прижала к его губам бокал, он коротко глотнул, наслаждаясь едким, как торфяной дым, вкусом солода во рту. Закрыв глаза, Стивен полностью отдался ласковому жжению крепкого алкоголя, который скатился по его пищеводу в желудок – пустой желудок – и почти моментально попал в кровь. Движением головы Стивен оттолкнул бокал, показывая, что больше не хочет. В углу его губ блестела тяжелая капля виски, и Элли, отняв бокал от его рта, вытерла ее подушечкой большого пальца. Знакомый жест. Один из ее жестов, которые Стивен помнил все до единого. Давным-давно, когда он еще не был профессором, а просто замещающим преподавателем, его отношения с ученицами просто по определению не могли быть слишком продолжительными. Как только преподаватель, которого он замещал, выздоравливал или возвращался из отпуска или командировки, Стивен покидал свое временное место работы. И девушки хорошо знали, что рано или поздно он исчезнет из их жизней. То, что он не был женат, означало, что его могут отправить даже в другой штат. Или даже на другой конец страны. Иногда, впрочем, не все сходило так гладко, как хотелось. Н. рыдала у него на диване без малого час, когда он объявил, что уезжает и что их отношениям пришел конец. «Как я буду жить без тебя?!» – снова и снова повторяла она срывающимся голосом в перерывах между рыданиями. Стивену хотелось вытереть ей слезы подушечкой пальца, но он сумел сдержаться. Сейчас любой подобный жест показался бы Н. поощрением, намеком на то, что их отношения, возможно, еще не совсем закончены, что надежда еще есть. Даже неосторожно опущенная на ее колено ладонь могла стать той бабочкой, трепет крыльев которой вызовет сметающий все на своем пути ураган. Он не мог этого допустить и, чтобы удержаться от соблазна, сложил руки на груди, просунув ладони глубоко под мышки. Слава богу, в конце концов до Н. все-таки дошло, что изменить ситуацию невозможно, и она – заплаканная, но смирившаяся – покинула его квартиру. Убедить Т. в том, что они должны расстаться, было еще труднее. Эта девица вбила себе в голову, что может вновь пробудить его интерес, если будет вести себя более дерзко, и некоторые ее выходки, откровенно говоря, его действительно забавляли. До сих пор Стивен не без удовольствия вспоминал, как они любили друг друга в его машине, когда однажды он заехал за ней в загородный развлекательный комплекс (Т. позвонила ему и буквально умоляла забрать ее, так как на позднем сеансе в киноцентре у нее якобы вытащили все деньги и она не может попасть домой). Конечно, ему не следовало никуда ездить, потому что это означало поставить под угрозу свою карьеру, но он все же решил рискнуть, прикинув, что в такой час вероятность наткнуться на кого-то из коллег-преподавателей сравнительно невелика. Но когда в следующий раз она попыталась поцеловать его после занятий прямо в аудитории, куда в любой момент мог войти кто угодно, Стивен понял, что с Т. пора расстаться. И он отправился к директору подготовительной школы. «Мне кажется, – сказал он, – Т. испытывает ко мне нездоровую привязанность. И это начинает меня беспокоить. Серьезно беспокоить. Вполне возможно, девочка переживает период некоторой эмоциональной неустойчивости из-за того, что у нее какие-то неприятности дома – неприятности, которые заставляют ее вести себя подобным образом, но…» «Подростки есть подростки, Стивен, – сказал директор (его фамилия была Форсайт) и даже похлопал его по плечу. – Поверьте, вам не о чем беспокоиться. Впрочем, я рад, что вы пришли с этой проблемой ко мне». Да, он помнил их всех. К сожалению, среди них не оказалось ни одной, кто мог бы заинтересовать его всерьез и надолго. Не было до Элли – девушки, которая осталась. Элли глядит на него. Глаза у нее густо-синие с зелеными искрами – совсем как вода в тихом, пронизанном солнцем пруду, где качаются на поверхности листья кувшинок, и на несколько секунд прошедшие часы перестают существовать, и Стивен снова на кухне, снова печет для нее оладьи, а она роется в буфете в поисках кружек для кофе… – Элли… Но его голос производит совершенно не тот эффект, какого он ожидал. Он действует на нее точно сигнал опасности, и свет, только что горевший в ее глазах, гаснет, а вместе с ним исчезает и надежда на восстановление контакта и понимания. Стивен видит, как она вновь прячется от него, уходит внутрь себя, и ее лицо становится холодным и непроницаемым, точно гладкая бетонная стена. Стивен пошевелился в кресле – насколько позволяла ему клейкая лента на руках и ногах, но промокшая от пота ткань рубашки по-прежнему противно липнет к спине. Дрова в камине почти прогорели, и тени по углам гостиной растут и ширятся, сливаясь друг с другом, стремясь захватить все пространство комнаты.