Но, несмотря на все унижения, презрительные замечания, кошмарные обвинения и многое другое, через что она заставила его пройти, ему по-прежнему было нелегко совместить ту жестокую и хитрую Элли, которая с таким изощренным коварством и терпением подготавливала его крах, с мягкой, нежной и покорной женщиной, которая столько раз делила с ним постель. Несмотря ни на что, в глубине души Стивен продолжал питать к Элли самые нежные чувства. Он ненавидел себя за это, но не мог расстаться с образом той, которая всего месяц назад устроила ему сюрприз, неожиданно явившись к нему на работу… Когда Стивен вышел из дверей Ричмондской подготовительной в морозный нью-йоркский вечер, зимнее солнце уже опускалось за далекие громады небоскребов, на фоне которых многоквартирные дома и шикарные особняки казались жилищами лилипутов. Темнело. Занятия давно закончились, но его задержал звонок отца. Чертов старик!.. Стивен закончил разговор уже почти полчаса назад, но голос Стюарта продолжал звучать у него в голове словно навязчивая мелодия, от которой невозможно отделаться. Он буравил мозг, превращал его в труху. Замаскированные под шутки едкие комментарии и презрительные замечания – таков был обычный арсенал Стюарта Хардинга, который он пускал в ход в каждом разговоре с сыном. «Прочел твою статью в «Норт-ревью». Очень неплохо, мой мальчик, очень неплохо! Когда-нибудь ты сможешь издать свои статьи в виде книги». Мой мальчик… Эти слова заставили Стивена крепче стиснуть зубы. Старый мерзавец использовал их намеренно, чтобы еще раз указать сыну: по сравнению со мной ты всегда будешь несмышленым младенцем. Стоя на верхней ступеньке школьного крыльца, Стивен размышлял, не снять ли ему стресс парой порций виски, заменив ими вечерний кофе, когда внезапно увидел ее. Не заметить ее было невозможно, уж очень бросался в глаза ее не по размеру большой анорак. Словно почувствовав его взгляд, она подняла голову и взглянула на него – взглянула и сразу отвернулась, но он успел заметить, как блестят в ее глазах слезы. В тот же миг он забыл об отце, о телефонном разговоре, даже о ви́ски. Сбежав с крыльца, Стивен бросился к ней, раздвигая толпу плечом, и успел как раз вовремя, чтобы стереть с ее щеки выкатившуюся слезу. «Что случилось?». «Ничего особенного». «Расскажи мне». «Да нет, это правда ерунда». Стивен взял ее двумя пальцами за подбородок, заставил поднять голову. «Скажи. Мне». Он так сильно хотел узнать, в чем дело, что это удивило его самого. Она долго смотрела на него и наконец ответила: «Так… небольшое недоразумение. Я кое с кем поссорилась». Свои слова она сопроводила таким тяжелым вздохом, что он, не раздумывая, обнял ее и крепко прижал к себе. В этот момент он забыл даже о своем отвращении к любым публичным проявлениям чувств, в особенности – на виду у учеников и коллег-преподавателей. Ее тело, сделавшееся от холода жестким и неподатливым, тяжело обвисло в его объятиях. «Что это у тебя?» – Он кивком показал на небольшую картонную коробочку красивого пастельно-зеленого цвета, которую она держала за ленточку и время от времени рассеянно наподдавала коленом. «Ты как-то сказал, что никогда не пробовал банановый пудинг, который продают в пекарне «Магнолия»…» «И ты запомнила?!» Она кивнула. «Сегодня у меня был только один урок, вот я и подумала – схожу, куплю тебе этот пудинг. Его действительно стоит попробовать! – Ее слова звучали почти небрежно, но в голосе по-прежнему ощущалась лежащая на сердце тяжесть. Не глядя на него, она протянула ему коробочку (ленточка оставила на ее пальцах красную полосу). – Но ты, наверное, занят… В общем, возьми». Она шагнула в сторону, но за мгновение до того, как ее красный анорак утонул в волнах спешащих домой школьников, он удержал ее своей свободной рукой. «Постой». – Стивен решил, что упиться ви́ски и жалостью к себе он успеет. «Я думаю, это не очень хорошая идея». «Что ты имеешь в виду?» «Мне нужно идти». – Но эти слова противоречили выражению ее лица. «Ты же не думаешь, что я съем все это один? – Его вопрос не требовал ответа. Он хотел просто немного ее отвлечь и знал, как это сделать. – Идем со мной». Она покорно пошла за ним – к нему домой. По дороге оба молчали: она, похоже, вновь погрузилась в собственные мысли, и Стивен не стал допытываться, о чем она думает, хотя ему и было любопытно, что же все-таки случилось. Но как только они оказались у него в квартире, все переменилось. Какие бы тревоги ни отягощали обоих, они оказались тут же сброшены прямо на пол вместе с одеждой. Он ел банановый пудинг из неглубокой впадины ее пупка, слизывал крем с ее кожи, оставляя на ней влажные блестящие пятна, но, не в силах утолить голод, поднялся выше и нашел ее губы. Его тело припечатало ее к кровати, расплющив остатки десерта, размазав его по животу, но прежде чем он успел ее поцеловать, она повернулась, испачкав пудингом его дорогую простыню из натурального египетского хлопка. Ему было все равно. Уткнувшись лицом в его подушку, она предлагала ему себя. Потом он лежал на спине, закинув одну руку за голову, а другой обнимая ее за плечи. Их тела и вся постель были липкими от пудинга, воздух был пропитан запахами бананов и сладкого крема. Ее голова лежала у него на груди, и он чувствовал, как трепещут ее влажные ресницы, ощущал ее горячее дыхание. В конце концов она выскользнула из его объятий и направилась в ванную комнату. Приподнявшись на локте, Стивен с удовольствием любовался плавными движениями ее округлых ягодиц. Чем-то она напоминала ему юного олененка, впервые вставшего на тоненькие ножки. «Я, пожалуй, немного выпью. Ты что-нибудь хочешь?» – спросил он. Она, не оборачиваясь, покачала головой. «Нет, спасибо». – Ее голос еще немного дрожал после их недавних упражнений. Он провел с ней всего два часа и почти совсем забыл об отце. Элли погасила пламя обиды, пылавшее в нем, когда он стоял на ступеньках школы; даже кислый вкус, который он всегда чувствовал на языке после разговоров со Стюартом, куда-то исчез. «Это тебе спасибо», – прошептал он, когда из ванной послышался шум воды. И все же Стивен совершенно не знал, что́ она делает и с кем общается, когда не встречается с ним или не сидит на занятиях в университете. Тогда он так и не спросил, с кем, собственно, она поссорилась и кто ее так расстроил, и, по правде сказать, это его совершенно не волновало. Не волновало до того момента, пока Элли не начала вести себя как те слетевшие с катушек героини фильмов и сериалов, которые ломают мужчине жизнь либо потому, что считают, будто имеют на это «право», либо в качестве наказания за какие-то предполагаемые прегрешения. Стивен вдыхал едкий запах ее сигарет и собственного пота и страстно желал только одного – вырваться отсюда, чтобы просто выйти наружу и вдохнуть полной грудью морозный, чистый воздух. Как он вообще здесь оказался? Как сюда попал? Ответ пришел тоже в виде запаха – острого химического запаха, который нес с собой мучительное воспоминание. 40 Стивен М. было семнадцать. Ему исполнилось двадцать пять, и он во второй раз в жизни исполнял обязанности замещающего преподавателя. После того как Стивен получил ученую степень доктора филологии, он избрал этот вид деятельности в надежде вырваться из сферы академической науки, где царила тень его отца. На его лекциях по английской литературе она сидела в третьем ряду, то и дело откидывая с лица длинные черные волосы. Иногда она принималась задумчиво грызть кончик карандаша. Зубы у нее были мелкими и ровными, а чуть подкрашенные губы – розовыми и блестящими. В теплые дни она убирала волосы наверх, собирая их в свободный пучок и закалывая одним из своих обгрызенных карандашей. Для Стивена М. была магнитным полюсом, который каждый четверг, с двух до трех часов пополудни, неизменно притягивал к себе его взгляд. В те времена Стивен имел обыкновение каждое утро, перед работой, плавать в бассейне, благо тот располагался очень удобно – на половине пути между подготовительной школой и его неоправданно дорогой квартирой-студией. Обычно он приходил туда к самому открытию. В столь ранний час в бассейне никого не было, если не считать спасателя, который, скрестив руки и уронив голову на грудь, дремал на высоком кресле в углу. В течение сорока пяти минут Стивен до ломоты в плечах плавал от бортика к бортику, разрабатывая мускулы и безжалостно сжигая жир, который мог накопиться на боках или бедрах. Нельзя сказать, чтобы он был так уж зациклен на телесной красоте (хотя и считал недопустимым распускаться), однако ему никак не удавалось забыть, как прошлым летом его отец не спеша прогуливался по пляжу в Купер-бич, а все знакомые наперебой твердили, что для пятидесятичетырехлетнего мужчины у него великолепное тело. Можно было подумать, что прекрасная физическая форма, в которой пребывал Хардинг-старший, заслуживала куда большего восхищения, чем академические успехи его сына. М. появилась в бассейне примерно через месяц после того, как Стивен начал заменять заболевшего преподавателя. Одетая в красный спортивный купальник, она заняла дальнюю от него дорожку и поплыла небрежным брассом, держа подбородок высоко над водой. Обратно она плыла на спине, отрешенно глядя в потолок. Ее отчужденная замкнутость заинтриговала его, и Стивен немного снизил скорость, а потом и остановился у бортика, вдоль которого выстроились стартовые тумбы, чтобы понаблюдать за нею. С тех пор она каждый день приходила в бассейн на несколько минут позже него и соскальзывала в воду, не говоря ни слова и вообще никак не показывая, что знает о его присутствии. Уходила же она минут за десять до того, как он заканчивал свой утренний заплыв. Бывало, Стивен стряхивал с глаз воду и видел, как она, взявшись за поручень лестницы, выбирается из воды и идет к раздевалке, и алый мокрый спандекс переливается на ее бедрах как живой огонь, а шлепки босых ног по кафелю звучат финальными аккордами короткого плавательного интермеццо. То утро было совершенно обычным и ничем не примечательным – ничто не отличало его от череды предыдущих дней. Стивен в своей кабинке вытирал полотенцем лицо и волосы, когда в дверь негромко постучали. Он открыл не раздумывая, решив, что это служитель принес забытые им у бассейна очки для плавания. Как только щелкнул замок, она скользнула внутрь. В крошечной кабинке едва хватало места для двоих, как не было места для объяснений и признаний. В полном молчании она опустилась на колени и стащила с него черные плавки «Спидо», а он привалился спиной к стене, завороженный и ее дерзостью, и мягким теплом ее губ. Когда он наконец осмелился посмотреть на нее, то увидел, что лямка купальника на ее правом плече перекрутилась. Должно быть, она почувствовала его взгляд, потому что подняла голову и посмотрела на него из-под ресниц. Ее серые глаза искали его одобрения или хотя бы знака, что она сумела доставить ему удовольствие. Не опуская головы, М. продолжила прерванное занятие, еще глубже приняв его в себя, лаская, сжимая, высасывая. Было что-то невероятно эротичное в ее взгляде, в прилипшем к щеке мокром локоне. Покорность, которую выражала ее коленопреклоненная фигура, подействовала на Стивена едва ли не сильнее всего, и он почувствовал, как внутри него, словно спазм, нарастает волна, которую он больше не мог сдерживать. Ее дерзкая отвага резко контрастировала с застенчивостью, внешним выражением которой была ее крайняя молчаливость. Похоже, и сам секс был для М. не просто сексом, а актом присоединения. Он инстинктивно чувствовал – ей хочется, чтобы ее заметили, признали сам факт ее существования. Никаких бесед они, во всяком случае, не вели, лишь изредка обмениваясь парой ничего не значащих слов. Таково было главное условие их договора, который они не заключали, но который, однако, подразумевался и соблюдался обеими сторонами. Стивен просто оставлял дверь кабинки незапертой, и она молча проскальзывала внутрь в своем красном спортивном купальнике. Они не были даже любовниками – просто два тела, запертых в тесном пространстве, пропахшем сыростью и хлоркой. До сих пор каждый раз, когда Стивен приходил в бассейн и чувствовал этот запах, он не мог хотя бы мимолетно не вспомнить М. Для него это стало почти что рефлексом, как у знаменитых павловских собак. Их интрижка закончилась, как и началась, – без единого слова, закончилась в тот день, когда заболевший преподаватель вернулся на работу и Стивен перестал ходить в этот бассейн. Похожий взгляд Стивен видел и потом, в католической школе Св. Иоанна в Бостоне. Он похвалил сочинение одной из учениц, которое та писала по «Джейн Эйр». Особенно ему понравились сделанные ею комментарии, которые выглядели на удивление продуманными и зрелыми. Она тоже очень хотела, чтобы он ее заметил, обратил на нее внимание. Ее звали Х., и под глазом у нее была очаровательная родинка – такая черная, что казалась нарисованной. Глаза у Х. были зелеными, как трава в Фенуэй-Парке [24]. Вообще-то к бейсболу Стивен был почти равнодушен, но в Бостоне… Да, он помнил их всех. Каждая из них была для него неповторимой, с каждой были связаны глубокие переживания, ставшие важной частью его жизни. Он дарил им уверенность в себе, в которой они так нуждались и которой жаждали. Он встречался с ними, говорил им, какие они красивые, убеждал в том, что они могут быть любимы, могут быть желанны. Они слушали его очень внимательно, запоминали, просили совета и помощи, а он учил их получать и дарить удовольствие, показывал, куда целовать, как ласкать… Одна из них была совсем особенной, не похожей на других. Это ее лицо встало перед его мысленным взором, когда Элли читала отрывок из «Бесов». Впрочем, как раз о ней-то Элли узнать не могла. В его памяти она стояла на краю обрыва, и ветер трепал ее длинные волосы. Ее звали В., это он помнит, но с каждой прошедшей минутой многие подробности теряют смысл, начинают казаться неважными, несущественными. Да, ее звали В., и она любила духи с ванильно-жасминовым запахом. Даже странно, какие мелочи остаются иногда в памяти… – Все еще хочешь в туалет? – Да, и очень. – Элли вернулась, и он ждал, что она использует нож или ножницы, чтобы перерезать липкую ленту у него на руках и ногах, но она только улыбнулась и продемонстрировала ему пустую пластиковую бутылку из-под воды, которую держала в руке. При виде этой бутылки у него внутри что-то сжалось. – Ты издеваешься? – Вовсе нет. – Развяжи меня сейчас же! – заорал он, яростно тряхнув кресло. Ответом ему было холодное молчание, которое лишь подлило масла в огонь его разочарования. Стивен дернулся так сильно, что колеса кресла с одной стороны оторвались от пола. – Развяжи меня! Но она молчала, и понемногу Стивен тоже успокоился – во всяком случае, раскачивать кресло он перестал. – Ты закончил? Он не удостоил ее ответа. – Развязывать тебя я не собираюсь, так что у тебя есть только два варианта: либо ты воспользуешься бутылкой, либо дуй в штаны. Что ты выбираешь? Этот жесткий ультиматум в сочетании с полным внешним спокойствием еще раз убедил Стивена в том, что Элли, которую он когда-то знал, больше нет. Он заперт в этом доме наедине с совершенно чужой и к тому же совершенно безумной женщиной, которая способна буквально на все. Но о тех пугающих выводах, которые можно из этого сделать, он подумает потом. Сейчас ему нужно принять решение. Намочить штаны у нее на глазах было бы слишком унизительно, следовательно… – Давай свою бутылку… – с трудом выговорил Стивен сквозь стиснутые зубы. Он ей этого не простит. Еще никто и никогда не относился к нему столь пренебрежительно. Как она только посмела обойтись с ним подобным образом? Элли расстегнула молнию у него на джинсах, и Стивен закрыл глаза, стараясь хоть таким образом отгородиться от происходящего. Впервые за полгода ее прикосновение не возбудило его. Горячая струя ударила в бутылку, и он почувствовал, что у него не осталось ни капли гордости. Как он до такого дошел? Еще никогда он не падал столь низко. Ничего, он заставит ее дорого за это заплатить, когда освободится. Не может же она, в самом деле, держать его в кресле вечно?