– Как ты узнала? – спрашивает Стивен. – Узнала что? – Узнала насчет меня?.. 55 Элли В папином кабинете царила полная тишина, в которой неслышимо витала призрачная тень его присутствия. Я пришла сюда из гостиной, спасаясь от многочисленных друзей и коллег, пришедших отдать ему последний долг. Я была уверена, что Кейт сумеет о них позаботиться. В кабинете я села в папино старое кожаное кресло – единственный предмет обстановки, который следовал за ним, куда бы мы ни переезжали. Он мог вынести разлуку с рабочим столом, но не с креслом. И вот мы с креслом осиротели… Прижавшись щекой к потертому подголовнику, я втянула ноздрями знакомый запах табака и флердоранжа. Потом я провела пальцами по краю стола, вспоминая, как сидела у него на коленях, делая вид, будто совершаю деловые сделки, и набирая бесконечные цифры на его калькуляторе. В каждом ящике, который я открывала, какая-нибудь мелочь напоминала мне об отце, вызывая в памяти его лицо. В нижнем левом ящике лежал главным образом всякий бумажный хлам – старые счета, квитанции, чистые открытки, но под ними, на самом дне, я обнаружила коробочку с надписью «Лондон» на крышке. До сих пор не знаю, что заставило меня приподнять крышку. Наверное, мне хотелось освежить в памяти и этот кусочек нашей жизни. Не спеша перебирая пожелтевшие бумаги, я вдруг наткнулась на желтый почтовый конверт, обклеенный американскими марками. Адрес был написан крупными сильно наклоненными печатными буквами, но я узнала руку даже вверх ногами. Дрожащими пальцами я схватила конверт, который показался мне очень тяжелым. Судя по дате на почтовом штемпеле, Венди отправила его мне за день до своей смерти. Почему папа его от меня спрятал? Как он мог?!.. «Да так вот и мог, – подумала я неожиданно спокойно. – Было бы странно, если бы он этого не сделал после того, что́ я устроила, когда узнала о гибели подруги». Только с третьего раза мне удалось вскрыть клапан конверта. Внутри лежал дневник Венди – потертая обложка, рассыпающиеся листы удерживает тонкая цветная резинка. Отдельно лежал аккуратно сложенный лист офисной бумаги, который выпал мне на колени вслед за дневником. Задержав дыхание, я развернула его и прочла: «Милая Ви! Этого не случилось бы, если бы ты была рядом, но я тебя не виню. Я виню во всем только себя. Ах если бы я была такой сильной, как ты! Ах если бы только я смогла сказать тебе правду!..» К концу письма скорбь моя превратилась в гнев, который я испытывала, думая о мужчине, которого она любила, о мужчине, который толкнул ее со скалы, о мужчине, из-за которого Венди оказалась на глубине шести футов под землей. Еще долго после того, как ушел последний гость и дом затих, я сидела на полу в отцовском кабинете в окружении разбросанных тетрадных листов – фрагментов головоломки под названием «Жизнь Венди без меня». Я перекладывала их то так, то эдак, ища для каждого его место и составляя осмысленные фразы из бумажного конфетти. Смерть Венди перестала быть тайной, которая разъедала меня изнутри. На каждом бумажном клочке я находила слова, которые рассказывали о том, что́ он сделал с моей подругой, как превратил ее жизнь в клочья, символизируют которые разрозненные страницы дневника, что я держала в руках. Страницы можно было снова сложить по порядку – чем я и занялась, склеивая их липкой лентой. Увы, это было все, что я могла сделать, чтобы вернуть себе жалкое подобие Венди. Склеить заново уничтоженную жизнь было не в моих силах. Доктор С., психоаналитичка, к которой я обратилась по настоянию Кейт и папы, обеспокоенных моей чрезвычайно бурной реакцией на смерть Венди и последовавшей за этим депрессией, сказала мне, что антидепрессанты, которые прописывали другие врачи, только купируют симптомы, тогда как настоящее выздоровление возможно только после того, как поймешь причину болезни. Мне она, в общем, нравилась. У нее была короткая стрижка пикси [37] и огромные очки в толстой розовой оправе. В любом случае обсуждать с мужчиной свои странные идеи и толкущиеся в голове мысли я бы все равно не смогла. Доктор С. вызывала у меня доверие. Раз в неделю я приходила к ней в кабинет, садилась на бежевый диванчик и, крепко прижав к груди подушку, с которой я то и дело снимала воображаемые ниточки, начинала говорить. Так продолжалось довольно долго, пока в один из визитов я не забыла про подушку. Только в конце сеанса я спохватилась, что мне как будто чего-то не хватает. Проследив за взглядом врача, я увидела, что подушка валяется на другом конце диванчика. Именно тогда доктор С. и сказала: «С тобой все будет в порядке, Верити». К этому моменту я действительно поняла, в чем причина моей болезни. Это был тот мужчина, или, если точнее, мысль о том, что он продолжает наслаждаться жизнью, не чувствуя никакой вины и не страдая, тогда как моя единственная и лучшая подруга, ставшая жертвой его холодного безразличия, превращается в скверну в своей одинокой могиле. В интернете нашлись следы, обрывки информации, по которым я медленно продвигалась к цели, словно по дорожке из хлебных крошек. На сайте школы, где он до недавнего времени преподавал, я обнаружила его фотографию. Профессор Хардинг, причина моей болезни… Мне нужно было оценить его внешность, вообразить очертания его тела, представить его в движении, услышать его интонации. Судьба пришла мне на помощь, направив его в Нью-Йорк. Убедить Кейт в том, что перемена обстановки пойдет мне на пользу, было легко: я сказала, что хотела бы немного пожить у Дженнет – двоюродной сестры отца, у которой был сын Коннор, мой ровесник. Мачеха не возражала, и спустя какое-то время я уже была в Нью-Йорке. Вооружившись нью-йоркским проездным и адресом Ричмондской подготовительной, я отправилась на поиски профессора. Тогда я еще не знала, что я буду делать или говорить – я даже не была уверена, хочу ли я с ним разговаривать. Единственной моей целью было увидеть его во плоти. Школьное здание пряталось в густой тени высоких деревьев, выстроившихся вдоль улицы. Я выбрала место на другой стороне напротив входа и стала ждать. Прошло совсем немного времени, школьные двери распахнулись, и толпа студентов, одетых в одинаковую темно-синюю форму, выплеснулась на широкие ступени. Несмотря на иллюзию единообразия, я довольно быстро разобралась кто из учеников к какой группе принадлежит. Всеобщие любимцы, спортсмены и красавицы шагали развязной походочкой, держась снисходительно и уверенно; ботаники и застенчивые словно щиты прижимали к груди стопки учебников или крепко стискивали ремни заброшенных за спины рюкзачков, словно каждую минуту ожидали нападения. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы разглядеть самодовольные улыбочки, приклеенные к блестящим губам цвета розовой жевательной резинки, руки, привычно взбивающие стильно подстриженные волосы, беззаботный смех и искусственный смех, больше похожий на нервную икоту, лихорадочно мечущиеся глаза, торопящиеся высмотреть друга или союзника до того, как тебя заметит тот, чьего внимания желательно избежать. Потом, в окружении еще одной группы старших подростков, из дверей школы появился ОН. Мужчина, которого я столь тщательно изучала в интернете, внезапно обрел объем, стал трехмерным, облекся плотью и шагнул в реальный мир. Высокий и подтянутый, он стоял на крыльце, улыбался, жестикулировал, что-то говорил и был так же осязаемо жив, как она была бесспорно мертва. Стивен Хардинг жив, а Венди – мертва… При мысли об этом обжигающий гнев захлестнул меня изнутри, сплавил мой позвоночник и электрическим разрядом ушел в землю, приковав меня к асфальту. В течение нескольких секунд Стивен смотрел прямо на меня и хмурился, будто старался что-то вспомнить, и я испугалась, что он может меня узнать, хотя это и было совершенно невероятно. Липкий холодный пот хлынул у меня из‑под мышек и скопился под грудью, промочив нижний край лифчика. К счастью, я вовремя сообразила, что он и не мог меня узнать, и перевела дух. И действительно, когда он отвел наконец взгляд, выражение его лица нисколько не переменилось. Спускаясь по ступенькам, он занялся своим телефоном, который достал из кармана. Двигался он довольно быстро, поэтому, прежде чем я успела опомниться, Стивен уже скрылся за углом улицы. Я бросилась в погоню. Да, я увидела его живьем, как и хотела, но сейчас мне этого было мало. Во многих отношениях он так и остался для меня силуэтом, бесплотной тенью, а попробуйте-ка ненавидеть тень! Нет, ненавидеть-то ее вы можете сколько угодно, но вот причинить ей вред вам вряд ли удастся! Я кралась за ним по лабиринту Верхнего Ист-Сайда, пока он не спустился на станцию подземки «68-я улица». Потеряв его из виду, я заметалась. Потом знакомая темноволосая голова мелькнула внизу у турникетов и снова исчезла, когда он влился в поток возвращающихся домой офисных клерков. Сражаясь с подступающей паникой, я разглядывала толпу, пока не заметила, что он направляется к ближайшей платформе. Выхватывая на ходу свой проездной, я помчалась следом. Я еще сбегала по лестнице, когда Стивен шагнул в вагон. Пронзительный сигнал, предупреждающий о том, что двери закрываются, придал мне сил, последние четыре ступеньки я преодолела достойным пантеры прыжком и метнулась к ближайшей вагонной двери. Я успела. Поезд, дернувшись, тронулся, и я без сил повалилась на свободное сиденье. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы успокоить дыхание и унять сердцебиение. В конце концов я все же отважилась бросить взгляд в его сторону и убедилась, что он, к счастью, не обратил ни малейшего внимания ни на меня, ни на мой головоломный бросок в закрывающиеся двери. Мы сошли на «Гранд-Сентрал – 42-я улица», где я едва не потеряла его вновь, попав, по неопытности, на лестницу, по которой двигался плотный встречный поток пассажиров. Снова нагнать его мне удалось только на ступеньках Нью-Йоркской публичной библиотеки. Мы вошли внутрь практически одновременно, и Стивен сразу же направился в Отдел экономики и социологии. Прячась в тени стеллажей, я медленно шла за ним по параллельному ряду, водя пальцем по пыльным корешкам и выцветшим названиям и делая вид, будто разыскиваю какой-то необходимый мне экономический или социологический труд. В щели между полками и книгами мне было хорошо видно, как Стивен поглядывает на часы и крутит на мизинце массивный перстень. Именно в этот момент внутренний голос едва не нашептал мне подойти и заговорить с ним, но я вовремя сообразила, что это голос Венди, и осталась на месте. Мой рот уже приоткрылся, губы готовы были произнести звуки, которые привлекли бы его внимание, но я прикусила язык – и вовремя! Его лицо расцвело улыбкой, глаза засверкали, и на мгновение я увидела ту искру, которая околдовала и привлекла Венди, но эта улыбка предназначалась уже не ей. И не мне. Она выглядела совсем юной, не старше шестнадцати, и на ней была та же темно-синяя школьная форма, что и на других учениках Ричмондской подготовительной. Ее лицо было очаровательным и милым, но меня оно не на шутку напугало – такое безграничное обожание было на нем написано. Можно было подумать, что для нее мир начинается и заканчивается Стивеном. Совсем как дети в древней легенде о гамельнском крысолове, околдованные мелодиями дудочника, она была загипнотизирована им и готова была следовать за ним в постель, в пропасть или – как в данном случае – в темный угол за забитыми пыльными книгами стеллажами. Невидимый соглядатай, я все так же пряталась за стеллажом и безмолвно следила за движениями их тел сквозь промежутки между полками. Я видела, как она прижалась к нему, видела, как двигались их губы, обмениваясь неслышными мольбами о глотке воздуха, видела танец их рук. У меня даже перехватило горло, и я непроизвольно подалась вперед, едва не ткнувшись носом в пыльные, пахнущие старой кожей книжные переплеты. Волшебная мелодия их ласк проникала в меня, их незаконное свидание казалось мне сказочным и романтическим, и я, словно добровольный соучастник, не отрывала от любовников взгляда, пока его рука не скользнула под широкие складки школьной юбки, вызвав на лице девушки блаженную гримаску. Меня словно обдало холодным душем. Я выпрямилась, потом бросила на любовников еще один взгляд, но вместо их тесно сплетенных тел увидела пред собой фотографию, которая лежала у меня в кармане. На снимке обнаженные Стивен и Венди лежали на кровати, укрытые лишь тонкой простыней; ее голова запрокинулась назад, совсем как сейчас у этой безымянной девушки. Потом я представила белую могильную плиту и короткую черточку между двумя датами. Не помню, как я оказалась на тротуаре перед библиотекой, каким ураганом вынесло меня из отдела экономики и социологии. Упершись руками в колени, я жадно хватала ртом воздух, задыхаясь, словно только что пробежала пять миль и ни разу не остановилась. Мимо меня шли люди, но сквозь застилающие глаза слезы я видела лишь движение расплывающихся цветных пятен. К моему горю, отвращению и ощущению бессилия прибавилась убежденность, что Стивен не остановится и что пройдет совсем немного времени, прежде чем очередная наивная девчушка прыгнет со скалы, вскроет себе вены, напьется снотворного. Сколько еще жертв потребует эгоистический солипсизм [38] Стивена Хардинга? «Эй, сестренка, все в порядке?» Знакомый голос заставил меня резко выпрямиться. «Коннор? Что ты тут делаешь?» «Да вот, принес сдавать кое-какие книги. Слушай, ты совсем бледная!» – Озабоченные морщинки у него на лбу лишь подтвердили то, о чем я и так догадывалась: Кейт рассказала тете Дженнет о моем неустойчивом психическом состоянии, а та, в свою очередь, сочла нужным предупредить Коннора, чтобы он присматривал за нервной, эмоционально нестабильной двоюродной сестрой, которая каждую минуту готова забиться в истерике. Я попыталась улыбнуться как можно убедительнее. «Со мной все в порядке, должно быть это просто от голода. Я сегодня пропустила ланч, так что…» «Тогда пойдем вон в то кафе, возьмем сливочный лимонад и чипсы. Я угощаю». – Он обнял меня за плечи и повлек прочь от библиотеки и ее мрачных тайн. Несмотря на то что Коннор очень старался меня развлечь, я не могла выкинуть Стивена из головы. Его необходимо было остановить. И сделать это должна была именно я. Но как?.. Обратиться в полицию я не могла. Никаких конкретных доказательств у меня не было, а в ситуации «мое слово против его слова» копы скорее поверили бы ему, поскольку наше общество ценит показания двадцатилетних девиц не слишком высоко. Но если я буду бездействовать, еще одна девушка – быть может, та самая, которую я только что видела в библиотеке – может умереть. Я была единственной, кто знал о Стивене и Венди, о Стивене и его пристрастии к малолетним, следовательно, остановить его было моей обязанностью. И дело было уже не в том, чтобы отомстить за Венди – я должна была предотвратить очередную смерть. Четыре месяца спустя я подала заявление в магистратуру Университета Нью-Йорка. 56 Элли Похоже, рассказанная мною правда, которую невозможно было отрицать или опровергнуть, временно парализовала мыслительные способности Стивена. Он просто молча смотрел на меня – создатель на свое создание, ибо Стивен – совсем как доктор Франкенштейн – тоже создал чудовище, поместив страдающую человеческую душу в оболочку из плоти и костей и научив ее ненавидеть и мстить. Конечно, Стивен проделал это непреднамеренно, но, как и монстр из книги, я не просила, чтобы он меня создавал. Впрочем, еще вопрос, кто из нас большее чудовище. – И все это из-за того, чего на самом деле не было? Я скалюсь в ответ. – Что бы я ни говорил, ты мне все равно не поверишь, – вновь заводит Стивен свою старую песню. – Ну сама подумай, какие у тебя есть доказательства, кроме фантазий этой твоей несовершеннолетней подруги? Я устало вздыхаю. Его ложь или его упорное запирательство, – а может, то и другое, – размывают мою решимость. Единственное, что меня поддерживает, это моя любовь к Венди. Она умерла и не может себя защитить, а значит, это должна сделать я. И я не разочарую ее, как он, не подведу, как другие взрослые, которые не заметили или проигнорировали тревожные признаки. – Та нью-йоркская история… Ведь это было давно, много лет назад. Почему теперь? – А помнишь, как я ждала тебя у Ричмондской подготовительной с банановым пудингом? Его лицо отражает одновременно так много чувств и эмоций, что разобраться, что́ он думает на самом деле, довольно затруднительно. Сжав кулаки, он молчит, и я решаю сказать ему кое-что еще. – Тогда я сказала тебе, что поссорилась с одним близким мне человеком, но на самом деле, пока я тебя ждала, я случайно подслушала разговор, который напомнил мне, зачем я все это делаю. Двойные двери Ричмондской подготовительной резко распахнулись, словно были не в силах и дальше сдерживать толпу подростков и гул множества голосов, раздавшийся, как только отзвенел последний звонок. Толпа рассеялась не сразу, многие задержались на тротуаре перед школой, собираясь небольшими группами, чтобы напоследок сказать что-то важное друзьям, обменяться впечатлениями, пошутить и только потом отправиться домой. Юные голоса, смех, толкотня, взволнованные возгласы окружили меня со всех сторон, напомнив мне мои собственные школьные годы. Постепенно толпа редела, шум стихал, и в нем уже можно было различить отдельные фразы. Обрывок одной привлек мое внимание: «…Но он намного меня старше». «Вау, даже не верится! Ты заполучила мужчину. Настоящего взрослого мужчину, а не какого-то глупого мальчишку из компании этого задавалы Магуайра!» «С мужчиной все по-другому, – добавила незнакомая мне девушка, ободренная словами подруги – Все так… по-настоящему, если ты понимаешь, что я имею в виду. Глубже. Серьезнее. Иногда это напоминает катание на больших «русских горках» на Кони-Айленд, когда летишь вниз с са́мой верхотуры все быстрее и быстрее!..» Я крепче сжала в руке тесемки пакета с пудингом. Это было мое новейшее оружие, с помощью которого я надеялась укрепить свои «отношения» со Стивеном. «Если бы ты знала, как я тебе завидую! Как его зовут? Я никому не скажу!» «Понимаешь, это… все это довольно сложно. Нельзя, чтобы кто-то узнал. Это секрет!» От этих слов меня бросило в холод, и круживший под ногами зимний ветер был тут ни при чем. В моих мыслях Венди снова летела со скалы, но на этот раз она была не одна. Они все падали в пропасть одна за другой, как лемминги, – падали и погибали, потому что рядом не было никого, кто мог бы их остановить. И еще потому, что Стивен принимал все меры, чтобы изолировать очередную жертву, – так волки отделяют от стада детеныша, чтобы не оставить ему ни одного шанса. Много лет назад Венди пыталась дотянуться до меня по Ватсапу, но я не сумела ее поддержать – тогда я была слишком глупа, чтобы понять, о чем она просит. Хуже того, я ее почти не слушала, потому что чувствовала себя уязвленной и ужасно ревновала. Что ж, у меня появился шанс хотя бы частично исправить то давнее зло. Эту незнакомую девчонку я спасти сумею. Я смотрю на Стивена.