— Все так же, держится около тридцати девяти. — Ты проверял, не появились ли у нее на груди пятна? — С тех пор, как ты спрашивала час назад, нет. По дороге домой Элизабет освежила свои знания о ветрянке. Макс переболел ею, когда был маленьким, а Чарли и Клемми нет. Она наклоняется к Клемми и пытается рассмотреть ее грудь под пижамой. — Не надо, не тревожь ее. Пусть поспит. Элизабет останавливается. Он прав, сейчас для нее лучше всего спать. — Завтра утром позвоню в «неотложку». Она начинает составлять в голове список дел. — Я уже говорил: дежурный врач уверен, что это ветрянка, и нужно просто переждать ее, как любое вирусное заболевание. — Да, но я хочу быть уверена. И ты ведь не сказал ему, что она не привита? Она не хочет, чтобы это звучало упреком, — не сейчас, когда на Джека столько всего свалилось, — но ничего не может с собой поделать. Она чувствует, как прежний страх просыпается в ней. Теперь, когда она дома, следует все взять в свои руки. — Элизабет, я сказал об этом по телефону, и врач наверняка все увидел в ее карточке. Да и это неважно: чем бы это ни было, Альба и Чарли тоже болеют. Но, может быть, не в такой острой форме. — Ты сказал, что Чарли лучше. — Перед сном он говорил, что все еще плохо себя чувствует и у него болит голова. Даже не рвался смотреть телевизор. Тыльной стороной ладони Элизабет прикасается ко лбу Клемми. Он горячий и влажный. Глаза двигаются под закрытыми веками. Элизабет надеется, что она видит сон с ее любимыми русалками и пони. Она уже собирается пойти проверить, как там мальчики, когда на тумбочке у кровати беззвучно вспыхивает экран телефона Джека — это Эш. Джек смотрит на телефон, потом на Элизабет. — Он уже раз пять звонил. — Ну, так ответь. Элизабет произносит это слишком громко; Клемми начинает ворочаться, затем снова замирает; волосы рекой струятся по подушке. Они оба смотрят на нее, потом друг на друга. — Он звонил узнать, как дела. Очень волновался насчет Клемми. Это так мило с его стороны, учитывая, что Альба и Брай тоже болеют. — Ты не говорил, что и Брай заболела. Элизабет берет телефон Джека, который продолжает светиться. Вот почему Брай не отвечала на сообщения Элизабет. Но почему Эш звонит так поздно? Вдруг что-то случилось, вдруг ему нужна помощь? Она выходит из комнаты и отвечает на звонок. — Эш? — тихо говорит она. — Элизабет! — короткая пауза. — Ты дома! — Я вернулась пораньше, вошла несколько минут назад. — Ага, — она слышит, как по гладкому полу скрипит один из их стульев за шестьсот двадцать фунтов (Элизабет видела цену в интернете). — Как Клемми? — Крепко спит. Температура все такая же, около тридцати девяти. Я думаю, что это ветрянка. Утром снова позвоню в больницу. Как Альба и Брай? Он не отвечает. — Как девочки? — повторяет она, на этот раз медленнее. — Эш? — говорит она громче. Когда он наконец отвечает, голос у него глухой, словно он положил голову на руки. — Элизабет, мне нужно кое-что тебе сказать. — Что такое? Что-то с Альбой? — у Элизабет перехватывает дыхание, как будто Альба ее собственный ребенок. — Эш! Ей так страшно, что она не может держать себя в руках. Эш выдыхает, прежде чем продолжить: — Это не ветрянка, Элизабет. У них не ветрянка. — Что? Откуда ты… — У них корь, — перебивает ее Эш. На этот раз он говорит четко. — Что? Ерунда, у них не может быть кори. В отличие от Клемми, они привиты, у них не может… И вдруг замолкает, потому что вдруг разом вспоминает все несостоявшиеся разговоры. Все те случаи, когда она цеплялась к Брай по поводу эгоистичных хипповых родителей-антипрививочников, а Брай сворачивала разговор. А затем она вспоминает и недавнее сообщение от подруги, и свое облегчение. — Но Брай же сказала… Она написала, что Альба привита. — От пневмонии и менингита. — Что? — Ей не делали КПК, Элизабет, и Брай не делали. У них корь, и мне очень, очень жаль, но, вероятно, у Клемми тоже. — Но Чарли!.. Чарли болеет, а у него есть все при… — Я видел его вчера. Он не болен. Или по крайней мере болен не так, как остальные. Я читал: иногда у привитых проявляются слабые симптомы, если они контактировали с зараженным. Возможно, это именно такой случай. Элизабет опускает руку с телефоном. Она пока еще ничего не чувствует. Джек выходит из спальни и одними губами спрашивает: «Что случилось?» — она молча передает ему телефон, и он спрашивает в трубку: «Эш? Что происходит?» Элизабет проходит мимо него и спускается на кухню. Под громкий стук своего сердца она подходит к кухонным полкам и впервые в жизни ей хочется что-нибудь разбить. Она берет огромную кружку. Она может запросто швырнуть ее на пол, но затем видит полустертый контур маленькой ножки Макса. Они обвели ее, когда Максу было всего несколько месяцев, эту кружку она разбить не может. Она берет другую, но это была любимая папина кружка, когда родители приезжали в гости. Тарелки? Нет, у них всего десять тарелок в комплекте, оно того не стоит. К тому времени, когда она находит простую некрасивую миску, идеальную для принесения в жертву, порыв уже иссякает. Вместо того чтобы разбить миску, она сама оседает на пол. Ей хочется зарыдать так, чтобы в груди стало больно, но она не может. Они, мать их, врали. Она врала. Элизабет слышит наверху скрип половиц под ногами Джека и его голос. Встает, все еще держа в руке миску. Она ставит ее обратно на полку и идет наверх, чтобы лечь рядом с Клемми и молча молить ее о прощении. Она не знает, сколько времени прошло. Джек входит и садится рядом на кровать. Она чувствует внутри абсолютную пустоту. Джек прочищает горло: — Я позвонил на горячую линию. Они сказали, чтобы Клемми не контактировала с другими людьми, и нужно вызвать терапевта на дом, а не ехать на прием в понедельник. Они возьмут анализы и определят, корь это или нет. Они говорят, сыпь обычно начинается со лба и что у Клемми во рту могут быть маленькие пятна с белыми точками в середине, — Элизабет все это, конечно же, знает, но она не перебивает Джека. — Сказали, ей нужно больше пить и следить за температурой. Что можно давать ибупрофен или парацетамол. В общем, меня успокоили, сказали, что корь неприятная болезнь, но она проходит, и Клемми будет в порядке. Помнишь, еще несколько лет назад считалось, что ею надо обязательно переболеть, а сегодня так думают про ветрянку. Клемми скоро поправится. Она знает, что он дословно повторяет услышанное по телефону и пытается ее успокоить, но лучше бы он заткнулся. Ее нельзя успокоить, она так просто не успокоится. Не сейчас. Похоже, он понимает и наконец останавливается. Некоторое время они сидят молча, затем Джек убирает с лампы футболку, чтобы в комнате стало светлее. Он осторожно наклоняется над Клемми, убирает волосы с ее лба и всматривается ей в лицо. Элизабет приподнимается на локте. Она должна увидеть. Да, словно вытесняя веснушки, по лбу Клемми расползается беспощадная красная сыпь, покров заражения, предъявляющий свои права на маленькое тельце ее дочери. Элизабет лежит без сна рядом с Клемми, пока ближе к пяти утра сквозь занавески не начинают пробиваться первые солнечные лучи. Она чувствует себя как в первое утро после смерти папы. Тогда она тоже рано проснулась, в своей квартире в Северном Лондоне, но рядом с ней в кровати была Брай — она до самых похорон почти не отходила от подруги. Клемми во сне давится слюной, кашляет и хмурится. Элизабет встает — она составила план действий и хочет начать до того, как Клемми проснется. На чердаке среди крошечных ползунков и игровых ковриков она находит видеоняню. Она оставляет приемник в спальне и идет на кухню. Элизабет загружает посудомоечную машину, все моет, протирает и начинает готовить. Она готовит рагу, пасту с соусом, жаркое в горшочках — то, что можно долго хранить и что, как она знает, мальчики точно будут есть. Пока кипят кастрюли, Элизабет составляет список того, чего им нужно побольше: болеутоляющее, холодные и горячие компрессы, фрукты для сока, сосиски, картофель, английская соль и эфирные масла для увлажнителя воздуха — список все разрастается. Она отдаст его Джеку, как только он проснется. Да, да, вот так будет отлично. Элизабет может справиться с печалью, только если находится в движении. Она делает много сока из свеклы, имбиря и моркови — мальчикам тоже не помешает укрепить иммунную систему. Клемми просыпается с криком около семи, и Элизабет уже бежит по ступеням, прежде чем та вскрикивает во второй раз. Клемми сидит в кровати. Она выбралась из-под покрывал и трет кулаками глаза. Увидев Элизабет, он протягивает к ней ручки — «Мамочка!» — и начинает плакать. Элизабет нежно обнимает дочку и садится на край кровати. — Привет, куколка, — говорит она, целуя ее в щечку, в рыжие волосы, везде, куда может дотянуться, а затем внимательно вглядывается в лицо дочери. Сыпь спустилась уже ниже шеи, пятнышки приобрели цвет разбавленного сока из черной смородины. В ближайшие дни нужно постараться держать ее подальше от зеркал. — Ай, ай! — рыдает Клемми и снова трет красные как у зверька глаза. Она кричит все громче: — Мама, мне больно, глазкам больно! — Придет доктор и пропишет лекарство, чтобы глазки не болели, хорошо, куколка? Пожалуйста, постарайся не тереть их так сильно. Где еще болит? — Горло и голова, и везде все болит, — отвечает она, не в силах сдержать слезы. Элизабет дает ей остатки парацетамола и укачивает, пока Клемми не разжимает кулачки. Элизабет продолжает укладывать ее спать. Врач по вызову, доктор Мэйхью, звонит в дверь ровно в десять. Мальчики играют на лужайке в крикет, а Элизабет только что закончила раскладывать покупки, за которыми ездил Джек. Клемми сидит на диване в гостиной с задернутыми шторами. У нее так болят глаза, что она не может смотреть телевизор, поэтому слушает аудиокнигу про Гарри Поттера. Открыв дверь, Элизабет видит худощавую женщину с короткой стрижкой и в модных очках с толстой оправой. Она пожимает ей руку, вежливо улыбается и приглашает зайти, думая: «Вот черт, да ей не больше тридцати». — Чай, кофе? — предлагает Элизабет, уже зная, что доктор Мэйхью откажется. С ней что-то не так — она не улыбается. Разве в обязанности врача не входит приветливость? Она смотрит наверх, в поисках пациентки, как сантехник, который хочет побыстрее починить протекающий кран, чтобы успеть на следующий вызов. — Клемми в гостиной, проходите, пожалуйста. Увидев Клемми, доктор Мэйхью оттаивает, но все равно почти не смотрит на Элизабет и Джека. — Доброе утро, Клемми, — она прислушивается к аудиокниге, — это какая, «Философский камень»? — спрашивает она, придвигая кресло. Элизабет выключает аудиокнигу, пока доктор Мэйхью слушает Клемми сердце и легкие, смотрит в рот и проверяет, насколько распространилась сыпь, все это время болтая про Гарри Поттера: — Какой факультет тебе больше нравится? Я вот обожаю Гриффиндор.