Элизабет видит, что ее дочери доктор Мэйхью нравится. В промежутках между кашлем она во всех деталях описывает палочку Гарри Поттера, которую ей на день рождения подарили тетя Брай, Эш и Альба. От одного звука их имен у Элизабет начинает колоть под сердцем. — Мама сказала, что у меня корь, — внезапно очень серьезно заявляет она доктору Мэйхью. — Да, Клемми, похоже, что у тебя корь. В вашем районе заболело еще несколько человек. Она отвечает, даже не посмотрев, стоит ли рядом Элизабет. Да что не так с этой женщиной? — Вот этой палочкой я сейчас возьму у тебя мазок, а ученые проверят его в лаборатории, хорошо? — Мазок — это значит, вы возьмете мои слюни? — Да, верно. — Тогда ладно. Доктор Мэйхью похлопывает Клемми по руке, Клемми машет ей на прощание, а Элизабет снова включает книгу и выходит с врачом в прихожую. Пока доктор Мэйхью выписывает рецепт, глаза у нее вновь становятся холодными. — Итак, я уверена, что это корь. Сегодня мы отправим мазок в лабораторию и, скорее всего, результаты будут уже к концу дня. Надеюсь, вы знаете, что корь — самый заразный вирус в мире, так что они отнесутся к этому очень серьезно. Почему она так выделила слово «они»? Как будто думает, что Элизабет и Джек относятся к этому несерьезно. — Вот рецепт на витамин А, чтобы инфекция не распространилась на глаза, — она вручает Элизабет зеленый листок. — С вами свяжется Служба общественного здравоохранения Англии, возможно, уже сегодня. Они зададут несколько вопросов, чтобы узнать, где бывала Клемми в период заразности: он начинается за четыре дня до появления сыпи и продолжается еще четыре дня после ее появления. Так что постарайтесь вспомнить, где она бывала в эти дни, чтобы мы могли предотвратить распространение инфекции. — Ну, я, понятное дело, возил ее на прием, — говорит Джек, активно желая помочь. Доктор Мэйхью раздражено вздыхает, что Элизабет расшифровывает как «Вы гребаные идиоты». — Простите, доктор, — вмешивается Элизабет, не в силах удержаться от саркастической интонации, — мы только что узнали, что наша дочь серьезно больна, но я почему-то не чувствую вашей поддержки, которая была бы очень кстати в это сложное время. — Элизабет… — Джек кладет ей руку на плечо. — Не надо, Джек, — Элизабет стряхивает руку. — Я считаю, неправильно, что к нам относятся с таким очевидным пренебрежением, когда наш ребенок… — Прошу прощения, миссис Чемберлен. До того, как начать работать здесь, я год проработала в Кении, в медицинском центре в городке Наньюки. Я видела, как дети умирали от брюшного тифа и от вируса бешенства. Я вакцинировала тех, кому повезло больше, кто прошел многие мили, чтобы сделать прививку. Почему? Потому что они понимают, они видели, что бывает, когда детей не вакцинируют. Вы знаете, что из-за вспышки кори в Демократической Республике Конго в этом году погибло более шести тысяч человек? Гораздо больше, чем от Эболы, но корь — это не Эбола и не атипичная пневмония, поэтому на международном уровне это не имело никакого резонанса. Может быть, это непрофессионально, но мне все еще сложно общаться с семьями, у которых другое отношение… — Вы думаете, мы не прививали ее по собственному желанию? — Элизабет говорит громко, слишком громко для маленькой прихожей. Доктор Мэйхью переводит взгляд с Элизабет на Джека и обратно на Элизабет. — В карточке Клемми значится, что она не привита и что мы не должны больше присылать напоминания. Я сделала вывод… — Так вот, вы сделали неправильный вывод. Если бы вы потрудились прочитать историю болезни нашей дочери, вы бы знали о ее судорогах в раннем возрасте и о том, что доктор Паркер рекомендовал нам не прививать ее. Доктор Мэйхью переминается с ноги на ногу. Приятно видеть, что ей неловко. — Понятно, — говорит она. — Прошу прощения. Мне не следовало вести себя так… м-м… так… — Грубо? — подсказывает Элизабет. — Мне не следовало вести себя так невнимательно, да. — Ну что ж, хорошо. Ладно, — говорит Элизабет, у нее перестает пульсировать вена на шее. — Так, я должна отвезти мазок как можно быстрее. Не забудьте проверять температуру и давайте обезболивающее, если потребуется. Вам позвонят из Службы здравоохранения. — Но с ней все будет в порядке, да? В смысле, сейчас корь звучит пугающе, но… — Клемми здоровая девочка, так что нет причин думать, что она не поправится в ближайшие пару недель. Если будут какие-то осложнения, звоните в больницу. Я сообщу вам результаты анализов. Она кивает на прощание и выдавливает из себя улыбку, пытаясь открыть входную дверь. Джек выпускает ее. Люди из Службы здравоохранения звонят Джеку и называют примерное время, когда они приедут, чтобы задать вопросы. Когда в дверь звонят, Элизабет купает Клемми и меняет постельное белье, так что половину беседы она пропускает. Как только Клемми устраивается в кровати, снова с «Гарри Поттером», Элизабет идет на кухню и присоединяется к Джеку и немолодой женщине, которую зовут Анджела. У нее бейдж на шнурке, губы как тонкие полоски. Глаза маленькие и подвижные, волосы мышиного цвета. Джек ставит стул для Элизабет рядом с собой. — Я рассказывал Анджеле о наших перемещениях за последние две недели. На столе лежит лист бумаги, на котором крупным наклонным почерком Джека написано несколько названий. Первым пунктом в списке значится «ярмарка в начальной школе „Неттлстоун“». Джек пододвигает бумагу Элизабет. Она видит название «Лэнcдаун Фиш-энд-Чипс» и ее щеки заливаются краской. Никто не говорил ей, что в ее отсутствие они ходили есть рыбу с жареной картошкой. Видимо, договорились держать это в тайне от нее. — Это все? — спрашивает Анджела. — Да, по-моему, все верно, — подтверждает Элизабет. Анджела кивает и склоняется над своими записями. — Доктор Мэйхью сказала, что в нашем районе есть и другие случаи кори, — говорит Джек, пока Анджела лихорадочно водит ручкой по своим бумагам. — Сколько их сейчас? — Я не вправе обсуждать другие случаи… — Да, я понимаю, но насколько все серьезно? Анджела с легким вздохом откладывает ручку и сплетает пальцы в замок: — В Фарли и окрестностях одни из самых низких показателей вакцинации в стране. В случае с КПК это примерно 83 процента. И это не считая детей до года и людей с противопоказаниями — например, больные раком или те, кто перенес пересадку органов. Так что в целом непривитых примерно одна пятая от всего населения. Если исходить из того, что из ста непривитых людей, контактировавших с зараженным, девяносто заразятся, и у семерых из них возникнут серьезные осложнения, то да, все очень серьезно. Еще сложнее бороться с заражением, когда люди ездят в отпуск и возвращаются из-за границы, что обычно и происходит в это время года. Она берет ручку и продолжает писать. — Но корь — это ведь не так страшно, да? — спрашивает Элизабет. — В смысле, это же не полиомиелит или что-то в этом роде? Это не… Ручка останавливается. — В Великобритании в одном случае кори из пятнадцати развиваются серьезные осложнения, такие как пневмония или энцефалит, то есть воспаление мозга. В большинстве случаев обходится без осложнений, но иногда болезнь принимает серьезный оборот. Элизабет привалилась к Джеку. Она внезапно чувствует, что очень устала. Голова кажется слишком тяжелой, чтобы держаться на шее. Джек обнимает ее за плечи, и больше вопросов Анджеле они не задают. Вечером Джек отвозит мальчиков с воздушными змеями и запасами для пикника на пляж в получасе езды от дома. Элизабет валится с ног от усталости, но у детей всегда найдутся вопросы, на которые должен ответить кто-то из родителей. К семи вечера Клемми уже спит, а Элизабет закончила с посудой и думает только о том, как бы доползти до кровати и лечь рядом с дочкой. Но вдруг видит тень, мелькнувшую мимо витража возле входной двери. Тень на секунду замирает и двигается прочь. Элизабет чувствует прилив адреналина; а вдруг это Брай? Что б ее, неужели ей хватило наглости… Элизабет открывает дверь. На улице теплый вечер. Через маленькую черную калитку удаляется не Брай, а Розалин в темно-синем платье до колен и, разумеется, босая. Услышав, как открывается дверь, Розалин оборачивается, и обе женщины на минуту замирают в недоумении. На крыльце стоит прикрытая фольгой тарелка. — Я не хотела вас беспокоить, но мы вечером готовили тирамису, и Рэйф сделал немного для вас. Розалин указывает на тарелку у ног Элизабет, но Элизабет не смотрит вниз. Она не может отвести взгляд от Розалин. Это похоже на влюбленность, только совершенно наоборот: ее охватывает ненависть, и это столь же опьяняющее чувство. — Как вы смеете?! Розалин недоуменно хмурится. — Думаете, это все исправит? — Элизабет указывает на тарелку. — Вы приготовите нам десерт, а мы забудем о вашей безответственности? — Элизабет, что происходит? — Что происходит? — Элизабет смеется, и сама слышит в этом смехе безумие. — У моей дочки корь, потому что такие, как вы, люди, которых мы считали друзьями, решили не поддерживать то, что правильно. — Элизабет, я думаю, вы… — Нет-нет, я единственная разглядела в вас всю эту богемную дурь, когда вы только приехали. Я слышала, о чем вы там с Роу щебетали на барбекю, я чувствовала это! Антипрививочники, такие как вы и она, поставили жизнь моей дочери под угрозу. Вам плевать на всех остальных. Вы думаете, ваши дурацкие скульптуры важнее, чем дыхание моей дочери, которой в легкие попадает пыль. Вы вообще не представляете себе, каково быть матерью, каково любить кого-то больше самой себя. Не представляете, насколько это все серьезно, сколько сил я приложила, чтобы защитить Клемми. Каждый раз, когда вы выступаете против вакцин, вы угрожаете ее безопасности — вы такая же, как они все. Элизабет машет рукой в сторону дома Брай и Эша. Она тяжело дышит, удивляясь тому, что Розалин позволила ей закончить, не перебивая и не перекрикивая. Где ее злость, где ее пыл? Это сводит с ума. Но Розалин просто стоит на месте. По крайней мере, она не улыбается. Она просто смотрит на Элизабет, без жалости или злости, словно они обсуждают погоду. — Элизабет, я знаю, что вы злитесь. Я понимаю. — Ха! — восклицает Элизабет. — Да ничего вы не понимаете. — Но вы должны знать, что я полностью поддерживаю вакцинацию. Я даже сама отвезла племянника и племянницу на прививку, когда моя сестра не смогла. Если бы у меня были дети, они были бы полностью привиты. Элизабет чувствует, как ее гнев утихает. — Но вы же дали Джеку эту бутылочку с гомеопатией для… Розалин кивает и слегка улыбается. — Да, в некоторых случаях я верю в гомеопатию, но это не значит, что я не верю в медицину. В этот момент открывается дверь дома номер восемь, из нее высовывается красивая голова Рэйфа. — Tutto bene?[9][Все хорошо? (ит.)] Розалин коротко ему кивает.