– Остывает уже, – прерывистым голосом сказал Сарафанов. – А у меня сердце на два вершка выше, чем обычно. Медицинский феномен. Вот он и промазал. Торопов метнулся к нему, упал на колени, еле сдерживая кашель. – Ты-то как здесь? – спросил лесник. – Или мерещишься мне? – Сарафанов, – зашептал учитель, хватая того за рубаху, мокрую от крови. – Сгорим ведь. Заживо сгорим! Как можно дверь открыть? Топор есть? – Топор? – слабым голосом переспросил лесник. – Там в сенях, в ящике для инструментов… Торопов с разгону врезался плечом в дверь. Та даже не шелохнулась. – Снаружи подперта, – прокомментировал Сарафанов. – Хитрый зверюга. Он привстал на локтях, попытался сесть, но со стоном снова опустился на пол в лужу собственной крови. – Нельзя нам через дверь, – сказал Сарафанов. – Он еще и входную на замок запер. Так что не успеем. А если и успеем, чую я – страховаться этот гад будет, чтоб наверняка. Ждать пока дом по настоящему не займётся. А тут мы. И меня добьёт, и тебя кончит… – Так – сгорим же! – почти закричал Торопов. Изба наполнялась дымом. Глаза жгло, в горле першило. – Не сгорим, – простонал лесник. – Лиса всегда запасной выход имеет. Так и я… Только слово дай, что не бросишь… Он зашёлся в кашле. Повозил руками по набухшей от крови рубахе. – Бинта бы, что бы хоть кровь остановить… Учитель метнулся к печке, схватил подушку, скомкал, протянул Сарафанову: – Прижмите пока. Тот с кряхтением прижал подушку к ране. Посмотрел в глаза Торопову и повторил вопрос: – Не бросишь? Торопов, молча, замотал головой, сдерживая дыхание и прикрывая локтем слезящиеся от дыма глаза. – В подпол. Тащи меня в подпол, – приказал лесник. Они вдвоём почти скатились по крутым ступенькам. – Тряпье с полки долой, – продолжил командовать лесник. Торопов стал сбрасывать на пол собранный на правой полке хлам. – Полку в сторону. Поднимай доски с пола. Доски оказались ни к чему не прибитыми. Так – ровно сложенные одна к одной – и всё. У самой стены под ними оказалась нора, вроде подкопа под стену. – Туда, – простонал Сарафанов. Торопов осмотрел лаз. Там и одному тесно будет. Как же ещё и лесника через него тащить? Сарафанов сидел у лестницы, приложив руки к груди. Руки, рубаха, штаны, заправленные в ношенные сапоги, подушка, которую он так и не отпустил – всё было в крови. Неожиданно наверху раздался звук разбитого стекла, потом громкий хлопок, и дым едкой волной повалил на них сверху. Огонь забрался внутрь и заревел, как лютый зверь. Пахнуло нестерпимым жаром. – Да живее ты, – простонал Сарафанов. – А-то ведь точно – сгорим! Торопов потом толком так и не смог вспомнить, каким образом он выбрался сам и вытащил истекающего кровью лесника через подземный лаз. А когда таки выбрался на поверхность и выволок за собой еле шевелящегося Сарафанова, упал на спину и никак не мог надышаться таким вкусным воздухом. Они лежали рядом с дымящейся дырой в склоне оврага, густо поросшего кустарником, метрах в тридцати от вовсю полыхавшего дома. Оттуда слышались крики и бабьи причитания, кто-то тревожно стучал железным шкворнем по куску рельса, подвешенному у сельсовета. – Спасибо, – тихо сказал лесник. – Дал на солнце ещё разок поглядеть перед смертью. – Да что ты говоришь! – попытался его подбодрить учитель. – Сейчас вот передохну и побегу к председателю. Перебинтуем тебя, а потом и в больничку. Поправишься. – Я крови потерял много, – сказал Сарафанов. – Да и почку, он мне похоже зацепил. Так что не доехать мне. Минут через десять, много – полчаса, и кончусь. Он как-то оценивающе посмотрел на Торопова. – Ты. Вот что, всё рассказать я тебе не успею. И так перед глазами всё плывет. Так что слушай главное. Эти пятеро, что у меня в сторожке – они из Будущего. Торопов аж рот открыл от удивления. – Думай, что хочешь, только не перебивай, – продолжил Сарафанов. – И Будущего послали к нам, в 19… год, человека подправить историю. Что именно – не знаю. Они не говорили. Только в момент переброски что-то произошло, авария или сбой какой, и вместе с ихним агентом, попали ещё люди. В основном, все погибли. Я сам был там неделю назад. Снег, и тела на куски порванные. Но четверо лишних – уцелело. И они не знают про засланного, думают, что все произошло нечаянно. А тот не признаётся почему-то. Такой вот расклад… Взгляд полузакрытых глаз медленно Сарафанова стекленел. Дыхание стало частым и коротким. А до Торопова, наконец, дошло: бредит лесник. Какой снег? Лето в разгаре! Он выдохнул разочарованно. Сарафанов вздрогнул, застонал, открыл глаза, с трудом сфокусировался на учителе. – Книжка, – прохрипел он. – Книжка его с экранчиком. Он схоронил, а я проследил и перепрятал. В сторожке. В собачьей конуре… Увидишь, тогда поверишь… И тетрадка. Я туда всё… Я записал… Только пережди, они скоро уйдут… Уедут… На поезде… Голос его снизился до шёпота, потом и он пропал, лишь слегка шевелились губы. Потом застыли и они. Из груди вырвался выдох, а вдоха так и не последовало. Торопов встал. Его качнуло, закружилась голова. Шаг, другой, третий… – И что теперь делать собираешься? – спросил сам у себя. – Куда ты идти собрался? И что ты там скажешь? И сам же себе ответил: – Правду. Как все было, так и расскажу. Местность как-то сузилась, он шёл, будто по коридору, ограниченному с двух сторон высокими стенами из серого дыма. Низко пролетавшая птица больно хлестнула крылом по щеке. Он остановился, мазнул рукой по щеке и увидел кровь. Или это была копоть? Сощурился, силясь рассмотреть, спросил: – Какую правду? Про то, как вы ловили с участковым пришельцев из Будущего? – Этого я не знаю. Он снова двинулся куда-то. Земля тряслась и раскачивалась. – А что ты знаешь? Где свидетели? А может это ты и участкового, и Сарафанова. А? А потом дом подпалил, что бы следы скрыть. Вон у тебя – вся одежда в крови! – Та это я когда Сарафанова тащил – вымазался! – выкрикнул Торопов. Он согнулся пополам, и его стошнило. Выпрямился, вытер рот рукавом. Всё перед глазами плыло и трепетало. Огляделся: коридор превратился в тоннель с бельмом выхода где-то вдалеке. – Может когда Сарафанова тащил, а может – когда резал его… Да и пистолет в кармане. – Где? – Торопов похлопал себя по карманам. Достал из правого наган, который ему выдал участковый. Размахнулся забросить в кусты. – А если ребятёнок какой поднимет? Засунул обратно в карман. – Про наган в книге записано, забыл? Там и роспись твоя стоит… Кто это сказал? Чей голос раздался эхом в темноте? – Краюхин? Тебе хорошо, ты – мёртвый. А вот мне… Что ж мне говорить, когда спросят и про мёртвого Сарафанова, и про тебя? – Сам думай, про что говорить, а про что умолчать. Чай, не маленький… Торопову потом рассказали, что его обнаружили лежащим без сознания у самого пожарища, оставшегося от дома лесника. Он так был с ног до головы перемазан в золу и сажу, что его сперва приняли за большую головешку. Диагноз был поставлен быстро и, в общем, правильно: угорел учитель, когда пожар тушил – и все дела. Бабка Зенькова, местная травница, не раз с таким сталкивалась. Она деловито сунула под нос учителя склянку с нашатырём, а потом весь вечер поила его настойкой спорыша… Что, как рассказал врач из районной больницы, куда на следующий день доставили учителя, собственно, и спасло Торопову жизнь. Отравился он угарным газом знатно. Глава четырнадцатая Пассажирский поезд Новсибирск-Геленжик остановился на станции Грабуны ранним вечером, когда августовское солнце ещё и не думало садиться, но уже и не жарило так, что в вагонах, не смотря на приоткрытые окна, было не продохнуть. Четверо военных, занимавших отдельное купе в предпоследнем мягком вагоне состава, были уже изрядно навеселе. Поэтому на предложение одного из них, лейтенанта Некрасова, проветриться, откликнулся только старший лейтенант Ермошин. Два других лейтенанта: Каюров и Рыжов остались в вагоне. Все они только что окончили в Новосибирске годичные курсы среднего командирского состава «Вымпел», и после недельного отпуска должны были отправиться кто куда, по местам службы. Но прежде, все четверо договорились провести отпускную недельку на берегу Чёрного моря. Справедливо рассудив, что когда ещё представится такой случай.