— Здравствуйте еще раз, — натянуто улыбаюсь я. Он здесь один, и я добавляю: — Извините, если нарушила ваше уединение. Стало душно, и я вышла проветриться. Не курю. — А я от жены прячусь. Таня не разрешает мне, — заговорщически шепчет мужчина, показывая сигарету. — Я вас не сдам, — заявляю решительно, на что он смеется. — Обещаешь? — Конечно. — У меня рак, — качает он головой. — Все плохо очень. Недолго мне осталось, к сожалению. Таня считает, что вредные привычки ускорят этот процесс, ругает меня, плачет, а мне кажется, что последние месяцы надо прожить в кайфе. — Боже. Мне так жаль, — выдаю искренне. Ни разу не слышала, чтобы человек с юмором говорил о болезни, это простое отношение восхищает. Босс Максима будто стоит выше недуга. Слезы наворачиваются, и я быстро вытираю глаза. Он отмахивается. — Еще один секрет тебе открою. Раньше я думал, что в свои последние месяцы люди уезжают в отрыв на какую-нибудь Ибицу, нюхают кокаин и закатывают групповуху. А когда смерть подкралась и ко мне, я понял, что, кроме моей старой, ворчливой Танюхи, никого мне и не надо. Вот так прятаться от нее, а потом выслушивать недовольные бухтения, зная, что любит она меня, старикашку. Я вновь вытираю глаза. — Ты что, плачешь? Девочка, с ума сошла? Но не получается остановиться. — Мне так жаль. Простите, очень вас жаль! Рак — это ужасно. Простите, наверное, не в моей жалости вы нуждаетесь... Мы сейчас в туалете столкнулись с Олесей... той самой, что вам шарф подарила. И я... Господи, меня аж трясет. А тут вы... Я очень устала. Еще раз простите, обычно я помалкиваю. Босс Максима тушит сигарету, подходит ближе и улыбается. — Хочешь совет, девочка? Несмотря на то, что один дельный мне только что дали, киваю из вежливости и говорю: — Давайте. Глава 25 Не получается вспомнить, как зовут босса Максима. Его имя и отчество часто звучали за столом, но в голове будто дыра в том месте, где находятся клетки памяти. В будущем мне следует внимательнее относиться к таким моментам. — Когда Максим объяснил вашу ситуацию, я впал в ступор, а такого со мной давно не было. — Из его голоса пропали смешливые нотки. Речь стала чистой, интонации — повелительными. Я пожимаю плечами. Поддакивать не спешу, потому что понятия не имею, что именно Максим рассказал. Для разных людей у него разные версии. — Максим упомянул, что ты молоденькая, но я не подозревал, что настолько. Ты в курсе, что на тебя всех собак спустят? Киваю. — Как-то давно моя Таня, будучи еще бедной студенткой, сказала мне такую вещь: когда люди обсуждают тебя за спиной, это значит лишь то, что, когда они говорят о себе, их никто не слушает. Я моргаю. — Этот лозунг помог мне построить успешную политическую карьеру. Обо мне говорили. О, Аня, как много обо мне когда-то говорили! Теперь всех волнуете вы с Максимом. — Фух. Жесть. — Воспользуйся известностью, чтобы заняться карьерой. Дома не сиди, Максим это не оценит, хоть и скажет тебе, что ему нужна домашняя жена. Помолчав, он продолжает: — Молодые мужчины постоянно думают о женщинах, это природа. С возрастом, постепенно, вектор смещается в сторону власти. Максим... пока еще слишком молод для той власти, которую хочет. Он думает о женщинах, — улыбается. — Но никого лучше на свое место я не нашел. Старость и болезнь настигли внезапно, я рассчитывал, что еще один срок выдержу, и Максим к тому времени перебесится. Но не вышло. Есть такой район, Аня, называется Кале. Большой, перспективный, но потонувший в криминале. Полиция туда не суется, судьи купленные. Девочки занимаются проституцией с одиннадцати лет, мальчики штабелями садятся по 228 статье УК РФ, едва им исполняется восемнадцать. И мы с Максимом задумали там переворот. Максим рассчитывает на мою поддержку и советы, но меня скоро не станет, он останется один. Поэтому никогда больше не говори, что у тебя нет сил. Пока тебе не стукнет семьдесят, не вздумай прятаться за слабостью. Борзота, голод и неравнодушие — три оплота молодежи. Если ты идешь за Максима замуж, ты должна его поддержать. Если ты устаешь из-за трепа в сортире, грош тебе цена как жене и спутнице. — Я хочу поддержать, но не очень понимаю, что должна делать. — Четких инструкций тебе никто не даст. Но ты должна знать, что прицепом к молодому богатому мужчине-политику идут стрессы. Взлеты и падения. Иногда стыд, который вам светит. Иногда боль. Если ты не готова — не морочь ему голову. Ты отвечаешь за одну жизнь, а Максим — за сотни тысяч. — За две, — быстро поправляю. — Я беременна от Максима. Я отвечаю за две жизни. Лицо босса Максима меняется, он улыбается, но затем вновь серьезнеет. — Это хорошо. Это будет тормозить его посильнее меня. Роди ему ребеночка. А лучше трех. Это очень хорошо. Я улыбаюсь: — Буду стараться. — Не вешай нос. И помни, слухи — это самая меньшая твоя беда, а власть — это не только возможности, но и ответственность. В отличие от шайки тупых дегенератов, что меня окружают, Максим это видит. Своих детей я к политике близко не подпустил, а Максим... он мне как сын, которым бы я рискнул. Не люблю цыган жутко... А вот Максима — да. Запомни мои советы, будущая мадам Одинцова, и больше никогда не жалуйся посторонним на мужа или его бывших. Ты ведь понятия не имеешь, что у меня на уме. Через несколько минут мы возвращаемся в ресторан, где на самом входе нас встречает та самая Татьяна — круглая, невысокая женщина в милом платье. Она грозно упирает руки в бока и начинает отчитывать депутата, как какого-то мальчишку. На меня обращает мало внимания, ей совершенно неважно, на ком женится Максим Одинцов, у нее своя борьба. У нее последние месяцы с мужем. Я решаю подправить макияж и вновь спешу в дамскую комнату, на подходе останавливаюсь, потому что, едва завернув за угол, вижу Олесю и Максима. — Я любила тебя, была верна, ко мне ректор подкатывал, я резко отказала. А ты в это время... с другой... позволил себе влюбиться в другую! Вон она. Модель твоя. Иди к ней! Женись на ней! — кричит Олеся и проносится мимо, обдав ветром. Я ожидаю, что Максим кинется ее догонять, но тот потирает щеку и действительно подходит ко мне. — Я тебя искал, — говорит обеспокоенно. Лицо у него бледное, на щеке царапина и легкая краснота как от пощечины. И тут до меня доходит! Он же не сказал Олесе, что занимался со мной любовью, будучи обдолбанным. Он дал понять, что полюбил меня. Полюбил и не смог на ней жениться, потому что... появилась я. Олеся меня ненавидит и борется со мной, потому что я в ее глазах не жалкая простушка. Она меня ненавидит как равную. Эта мысль рождает всплеск сил. Он представил меня всему своему окружению как избранницу, как желанную. Как свою любовь! Зря я стала жаловаться на Олесю его боссу. Зря я пряталась. Делаю шаги навстречу и кидаюсь Максиму на шею, обнимаю изо всех сил и прижимаюсь к груди. Зажмуриваюсь. Его руки спустя удар сердца оказываются на моей талии. Максим с таким жаром вжимает меня в себя, что мир покачивается. Я опираюсь на него, как на монолитную стену, вдыхаю его аромат. Я набираюсь сил. — Всё в порядке? — спрашиваю первой. — Где ты была, Анют? — Он все еще беспокоится. — Я проверил все подсобки. Улыбка слегка трогает его губы, и я улыбаюсь в ответ во все свои брекеты. Сердечко гулко шумит. — Я говорила с твоим боссом, прости, забыла, как его по имени-отчеству. Мы хорошо поговорили, он мне рассказал про Кале. Я не ляпнула лишнего. Максим облегченно выдыхает и смотрит на меня так, будто влюбился. — Как наш ребеночек? Киваю: — Хорошо, но я устала от каблуков. Спину тянет. — Поедем домой, я прямо сейчас вызову водителя. Просчитался, малыш, не думал, что Олеся после разговора осмелится приехать. С этим цирком пора заканчивать. — А тост? Ты сказал тост? — Я потом скажу, в другой раз. Неважно. Я думаю о том, что он не знает про смертельную болезнь его босса. И несмотря на то, что обещала хранить тайну, быстро на ухо рассказываю обо всем. Лицо Максима сереет. — Господи. Ты уверена? — Максим, надо вернуться за стол и сказать этот тост. Потому что другой возможности может не быть, а начальник тебя любит как сына. Только сначала я подправлю макияж. Дай минуту. На этот раз он меня одну не оставляет, ждет у дамской комнаты, пока я убираю размазанную тушь и подкрашиваю губы. Когда возвращаемся за стол, я отмечаю, что ни Олеси, ни ее подруги нет. Когда Максим говорит тост, мы встаем вместе. Он произносит долгую, очень трогательную речь, от которой я вновь шмыгаю носом, а глаза его босса и вовсе блестят. Закончив, Максим осушает свой стакан до дна. После чего мы прощаемся и уходим. В машине я немного плачу от нервного напряжения. Усталости. Обиды и гнева. Максим говорит красивые слова, обнимает, пока я не засыпаю.