– Да. Вспомните, пожалуйста, когда вечеринка закончилась, кто ушел в свои комнаты раньше Джулии? Или она была первой? – Я ушла, – сказала Орсина, – проверила, спит ли Джульетта. Она иногда обманывает меня и читает книжки по ночам. А потом у нее болят глаза. – И после вы не выходили? – Нет. Осталась с дочерью. Она не спала. Так что пришлось посидеть с ней, а потом я и сама задремала. Завтракать мы спустились чуть позже восьми. – Вы договорились позавтракать все вместе? – Да, – сказал Вито, – мы так решили. Хотелось еще пообщаться. И воспользоваться случаем увидеться всем вместе еще раз. Потом все разъедутся, займутся своими делами, собраться будет сложно. – Кто еще ушел раньше Джулии? – Я укладывала близнецов, – сообщила Беатрис – дочь Клаудии, племянница Вито, – но потом спустилась к гостям. Мы еще долго сидели и пересматривали фильм. Мне кажется, Джулии уже не было. Она ушла, когда я была с мальчиками. Или… когда мы пересматривали фильм. Я не помню. – Значит, когда вы уходили укладывать сыновей, она еще оставалась с гостями? – Да. Это я помню точно. Она поцеловала мальчиков. – А в котором часу Джулия поднялась в свою комнату? Наступило молчание. Никто не мог вспомнить, когда именно Джулия оставила гостей и ушла к себе в спальню. – Что, неужели никто не помнит? – спросил Антон в недоумении. – Никто не обратил внимание на время, – ответила Софи, дочь Джулии. – Все были заняты обсуждением фильма. Пересматривали те или иные эпизоды. Мы, вообще, не заметили, как прошло время, – добавил ее муж Карлос. – Это так и есть, – подтвердил Вито, – все веселились, дискутировали, обсуждали, какими мы были в молодости. – Мама ушла как-то незаметно. Наверное, она устала, – сказала Софи. – Потом разошлись дети и остались только взрослые. «Странно, – подумал Антон, – это юбилей Джулии. Как минимум, гости должны были пожелать ей доброй ночи. Не заметить, когда виновница торжества ушла к себе в комнату?! Что-то здесь не так». – Хорошо, – Антон не стал заострять внимание на этом факте. Лишь отметил про себя, что есть в этом странность. – Кто еще ушел раньше Джулии? – Синьора Чезари и сиделка ушли раньше, – добавила работница, – это точно. Я помню. Гаспаро и синьор Луиджи помогли им подняться. – Гаспаро – это кто? – Это мой муж, синьор. – Да, извините. Мой друг говорил мне о вашей семье, я просто не запомнил все имена. Вы работаете в доме уже много лет? Антон пытался вспомнить ее имя… кажется, ее зовут Агата. – Да, скоро тридцать лет, – она вытерла слезы, – это все ужасно. – А где сейчас баронесса, Вито? – обратился Антон к Витторио. – В своей комнате. – В своей? – Да. У нее есть своя комната… в которой она жила до замужества. Она выросла здесь, в этом доме. – Джина сейчас не одна? – Нет. Эти два дня при ней все время находилась сиделка. – Все время? Но это невозможно. – Иногда, на пару часов, я ее подменяла, Антонио, – объяснила Клаудиа. – Или ей помогал кто-то из девочек, – кивнула она в сторону Софи и Орсины, – мама совсем беспомощна. – Да, я знаю. Извините… Он подошел к Вито и тихо спросил: – Значит, сиделка присутствовала здесь все это время? Ты мне не сказал. – Но… – Вито удивился и ответил также тихо: – Я даже не подумал о ней. Такая невзрачная женщина, все время находившаяся с мамой. Я забыл о ней. Ты ее тоже будешь подозревать? Зачем ей убивать Джулию? – А что, кому-то из семьи есть за что убивать твою тетю? У сиделки ровно столько же возможностей, как и у остальных присутствующих. Ты пойми, Вито, всех, кто вчера находился в доме, всех, я подчеркиваю, можно подозревать. – Извини, ты прав, конечно. – Может, ты кого-то еще упустил? – Вроде нет. – Пап, мы когда поедем? – подошел к ним Марко. – Скоро. Да-да, скоро, сынок. Иди собирай вещи, – он нежно потрепал сына по волосам, потом устало спросил у Антона: – У тебя еще есть вопросы, Антонио? – Да. Я хотел бы увидеть синьору… твою маму… и сиделку. Это возможно? – Сейчас поднимусь к ним и спрошу. Пока Вито отсутствовал, Антон выпил чаю; он был голоден, но не хотел есть сладости перед ужином. Он оставил чашку недопитой, так как Агата, работница, попросила его следовать за ней. Войдя в комнату к баронессе, Антон смутился; уже в который раз за сегодня он испытал это странное чувство растерянности: как будто он подсматривал в дверную щель и видел нечто, не предназначенное для чужих глаз. Пространство показалось ему искаженным. Взгляд фиксировал отдельные кадры (как в кино): комната юной девушки в розовых тонах, обставленная в стиле пятидесятых годов, пожилая синьора в темном одеянии, сидевшая у окна в инвалидном кресле, юная сиделка в белом. Эта картина врезалась в память: сраженная страшным недугом восьмидесятилетняя баронесса Чезари Бенсо ди Ревель в комнате молоденькой Луиджины. В своей комнате! В которой семьдесят лет назад она играла в куклы. И в которой все осталось по-прежнему: выгоревшие обои бледно-розового цвета, кровать с ажурным покрывалом, детские рисунки в рамочках на стенах. Что-то было в этом неестественное. Эклектика. Сочетание несочетаемого. Антон физически ощутил какую-то анормальность. Сиделка – миловидная девушка, улыбчивая, худенькая, в белом халатике поверх легкой одежды находилась рядом с баронессой. Она сразу же поднялась, как только мужчины открыли дверь. – Сидите-сидите, Анна. Антонио хочет увидеть маму и задать вам несколько вопросов. – Да, конечно. Такая трагедия… Антон подошел ближе к баронессе: – Здравствуйте, Джина. Она не ответила и не повернулась на его приветствие. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она не пошевелилась, как будто Антона и не было рядом. – Мама, – Вито дотронулся до ее плеча, поцеловал в щеку, – это Антонио, мой русский друг, – он говорил это, осознавая, что она не слышит его или не понимает, но Вито – любящий сын, и для него она все равно оставалась мамой. Баронесса отвела взгляд от окна, повернула голову. Антон подошел с другой стороны и увидел ее лицо. Странное лицо, которое трудно распознать. И вдруг она начала говорить: – Листья… Желтые листья кружились и кружились… Падали на мальчика. Маленький мальчик улетел на небо, а листья падали на мальчика… Вот так, – она плавно покачала руками, – падали-падали. Ветра не было, и листья накапливались. Гора листьев. Желтых листьев… А мальчик улетел на небо. Angelo volò in cielo14. Маленький принц. Он должен был стать принцем. Но листья накрыли его. Падали и падали. Желтые листья… Она повторяла это, чуть покачивая головой. Потом замолчала, но Антон продолжал «слышать» ее: «Маленький мальчик, маленький ангел, желтые листья… Падали желтые листья…» Стало жутко. – Мне холодно, – голос ее задрожал, – кто-нибудь может одеть меня? – зло прокричала баронесса. Она становилась агрессивной. – Сейчас я накрою вас пледом, синьора, – сказала Анна и тут же накрыла больную. – Украли у меня теплую одежду. Мне холодно, – снова закричала она и начала стучать ногами по подножке кресла. На улице жара. К вечеру жара чуть спала, но ненамного. В доме же, благодаря толстым стенам, была комфортная температура. И уж никак не холодно. Антон пытался «услышать» ее. Но кроме бессвязного бреда о листьях, мальчике, который улетел на небо, и холоде, он ничего не слышал. Бессвязная речь больного человека. И только. Однако лицо ее не было безумным. Как странно. Антон никогда не видел страдающих этой страшной болезнью. Какая все-таки трагедия: восьмидесятилетняя Джина, вместо того чтобы наслаждаться общением с детьми и внуками, сидит у окна в обществе сиделки и безумно твердит одно и то же. – Она часто проявляет агрессию? – тихо спросил Антон Анну. – Синьора чаще молчит. Вообще-то она не буйная. Очень спокойная. – Вы и в клинике за ней ухаживаете? – Да. Нас трое. С такими больными нужно быть внимательными. – У вас очень трудная работа. – Поначалу было сложно, да. Но я привыкла. И синьора совсем не капризная, как некоторые пациентки.