Я бросаю взгляд на ее ноги и вижу, что Колетт босая. Должно быть, она сняла сандалии и, взяв в руки кувшин, хотела опуститься на колени. Интересно, сколько времени она находится в этой комнате? И где Паулина? И почему Колетт не в ванной? По идее, она должна находиться там, беседуя с воображаемой Пэтти и добавляя в ванну-бассейн то воды, то пены. Но вместо этого она здесь, одна, вся в слезах, в мокрой блузке, которая пропитана водой от талии до груди. Рукава, которые еще недавно были аккуратно закатаны, опущены до запястий и тоже намокли. По лицу Колетт струятся слезы, к которым примешивается черная тушь, стекающая с ресниц тоненькими ручейками. Потек весь макияж. Сразу видно, что женщина испытывает жестокую душевную боль. Где-то в моем мозгу загорается красная лампочка тревоги – это сигнал о том, что мне необходимо немедленно убираться оттуда, где я нахожусь. Но я не могу этого сделать. Да, я знаю, мне следует уйти из дома Бэрдов, – и не двигаюсь с места. Я словно оцепенела. Колетт настолько явно, настолько отчаянно нуждается в помощи, что у меня, кажется, сердце вот-вот разорвется на части. Плачущая Колетт, икая, переступает босыми ногами совсем рядом с острыми как бритва осколками стекла, словно пытаясь понять, как близко она может подойти к ним, не порезавшись. Я пытаюсь понять, что именно она разбила, и вижу, что в груде осколков на полу есть куски более толстого и более тонкого стекла. Вероятно, это на самом деле остатки кувшина и стакана. Рядом на полу валяется опрокинутый стул, обивка которого с одной стороны забрызгана какой-то жидкостью. При этом в воздухе стоит отчетливый запах водки. Я замечаю на полу остатки бутылки – уцелели ее горлышко и верхняя часть, а дно, судя по всему, разбилось вдребезги. Я снова оглядываюсь вокруг в поисках Паулины. Как она могла уйти куда-то в такой момент? Почему она до сих пор не прибежала на помощь Колетт? Еще мне хочется понять, в каком состоянии находится Колетт. Да, она очень расстроена, это ясно. Но неужели она пьяна? Ведь еще даже до полудня далеко. Что могло произойти в промежутке между ее пребыванием в ванной комнате и появлением здесь? – Мне так жаль, – говорит Колетт, и голос ее дрожит от слез. Она с явным смущением смотрит на Стивена, затем переводит взгляд на пол. Ее руки, теперь безвольно висящие вдоль тела, заметно подрагивают, и Колетт явно не знает, куда их деть. – Я не хотела… Прошу прощения, – снова едва слышно произносит она. Стивен подходит к ней вплотную. – Ну-ну, ничего, – успокаивает он Колетт и увлекает ее за собой, осторожно огибая кучу лежащих на полу осколков стекла и мимоходом отбрасывая ногой в сторону один из самых больших. Я смотрю на босые ноги Колетт и на пол, ожидая увидеть кровь. Но миссис Бэрд каким-то непостижимым образом умудрилась не порезаться. Она плачет еще горестнее, чем прежде, и прижимается к Стивену. Видно, что она избегает смотреть ему в глаза – настолько ей стыдно. Стивен обнимает ее, но со стороны видно, что он делает это не из чувства состадания. Плечи его напряжены, и он, неловко похлопывая мачеху по спине, старается по возможности отстраниться от нее. – Ну-ну, – снова произносит он умиротворяющим тоном. Колетт постепенно успокаивается. Она уже не плачет, а только шмыгает носом. Она заправляет растрепавшиеся волосы за уши. Взгляд ее падает на блузку – она действительно совсем промокла и от этого стала почти прозрачной. – Извините меня, – снова говорит Колетт и вдруг вздрагивает – до нее доходит, что я нахожусь здесь, рядом. Поняв, что я стала свидетельницей всего случившегося и вижу ее в том состоянии, в котором она в данный момент находится, Колетт в испуге широко раскрывает глаза. – Ой! – С коротким возгласом она закрывает лицо ладонями, но через несколько секунд опускает руки. – Сара, простите меня, пожалуйста… Колетт снова смотрит вниз, на свою блузку, затем на осколки стекла на полу. – Я такая глупая, устроила такой беспорядок. Представляю, что вы, должно быть, обо мне подумали… Еще раз простите. А что, интересно, я могла подумать? Я все еще не могу прийти в себя, узнав, что происходит в доме Бэрдов. Сделав шаг назад, Колетт берет руки Стивена в свои. – Я просто немного расстроилась, – говорит она, обращаясь к пасынку. – Это все из-за того, что вы так неожиданно вошли в ванную комнату. Я купала Пэтти, потом пришла Сара, а потом она исчезла. Вы ее увели с собой, и все пошло шиворот-навыворот. Я растерялась и рассердилась немного – а тут еще Пэтти выскочила из бассейна и стала бегать по полу – она частенько так делает. Иногда она совершенно меня не слушается… – Колетт недовольно надувает губы. – Я хотела вернуть ее в бассейн, и видите, что произошло. – Миссис Бэрд вытягивает вперед руки: – Я вся мокрая, а Пэтти и дела нет до того, что ее мама испортила блузку. – Мне очень жаль, что так случилось, – говорит Стивен. Он выпускает Колетт из объятий и указывает на дверь в комнату: – Но я не могу поверить, что вы ворвались сюда и стали бить посуду. Не может быть, чтобы вы просто так устроили подобное. Вы ведь не пили? Вы обещали мне, что больше не будете этого делать. Колетт передергивает плечами: – Нет, я не пила. Я увидела бутылку и хотела убрать ее куда-нибудь – чтобы она не попадалась мне на глаза, и как можно быстрее. Мне хотелось сделать это прежде, чем я… – Колетт отводит глаза: – Чем я сорвусь. Стивен смотрит на книжные полки, потом окидывает взглядом рояль. – В любом случае каким образом здесь могла оказаться водка? – Стивен быстро разворачивается в сторону двери. На его лице пылает ярость. Мне кажется, что он хочет устроить допрос Паулине или Фредди. – Я не знаю, как бутылка попала сюда, – говорит Колетт, и Стивен подозрительно смотрит на нее. – Честное слово. Я действительно расстроилась, но я не пила ни капли. Колетт снова начинает плакать, по ее щекам градом текут слезы. Более того, она опять начинает пошатываться, а ее руки – дрожать. Я не могу сказать, правду она говорит или лжет. Словно окаменев, я молча наблюдаю за происходящим. Однако Стивен хочет, чтобы мы с Колетт больше не задерживались в той комнате, где мы все в данный момент находимся. – Вам нужно лечь в постель, – говорит Стивен, обращаясь к Колетт, и смотрит на меня: – Вы поможете? С этими словами Стивен вытягивает вперед одну руку, давая мне понять, чтобы я подошла к Колетт сбоку и позволила ей опереться на меня. Я прихожу в движение. Няня Колетт наконец-то официально приступает к работе. Я становлюсь рядом с Колетт, которая, тихонько всхлипывая, берет меня за запястье. Я касаюсь мокрой ткани ее блузки. Прижавшись к миссис Бэрд почти вплотную, я вдыхаю жасминовый аромат ее духов. Колетт смотрит на меня. Волосы ее растрепались и спутались, тушь стекает от глаз к подбородку, но она все еще пытается передо мной извиниться. Еще через какое-то время она наконец более или менее приходит в норму, хотя все еще немного не в себе. Я делаю такой вывод, потому что она, пытливо взглянув на меня, говорит: – Не забудьте присмотреть за Пэтти. Глава 14 Стивен заходит дважды, чтобы меня проконтролировать, а затем предлагает мне на сегодня закончить работу. Колетт все еще спит, и поскольку она, скорее всего, не проснется до вечера, ее пасынок – я почти уверена, что он дал ей снотворное, – говорит, что делать мне, в общем-то, нечего. По его словам, в том, чтобы сидеть с Пэтти, нет необходимости. Мне хочется напомнить ему, что никакой Пэтти не существует, но я решаю этого не делать. Поэтому, взяв свой жакет, я направляюсь к лифту. Выйдя из здания, на верхнем этаже которого находится пентхаус Бэрдов, я вздыхаю с облегчением. Стеклянная входная дверь разом отсекает от меня жару и тяжелый, навязчивый запах гардений, цветущих в горшках в вестибюле. Я с наслаждением вдыхаю холодный городской воздух и бросаюсь прочь – но тут же едва не налетаю на Малкольма. При виде меня он уже собирается улыбнуться, но, заглянув мне в лицо, отказывается от этого намерения. Какая-то искорка мелькает у него в глазах. Что это – сочувствие к товарищу по несчастью? Желание извиниться? Значит ли это, что ему, консьержу, работающему главным образом на улице, известно о секрете Бэрдов? Я ни о чем его не спрашиваю. Мне хочется поскорее уйти отсюда подальше. Но, миновав полквартала, я останавливаюсь на углу улицы. Задрав голову до боли в шее, я смотрю снизу, с улицы, на жилище Бэрдов – но на этот раз совсем не так, как раньше, а взглядом человека, обремененного знанием. Я снова внимательно изучаю окна пентхауса – того самого, который какие-то три дня назад мне так не терпелось увидеть изнутри. Я хорошо вижу резной каменный карниз, а над каждым окном отчетливо различимы украшения, имитирующие лучи солнца. Занавески на окнах задернуты, чтобы никто не имел возможности заглянуть внутрь – хотя сама вероятность этого исключена, учитывая, что апартаменты Бэрдов находятся на высоте двенадцатого этажа. Теперь я знаю, что находится за этими занавесками: отполированные и натертые до блеска мраморные полы, роскошная золоченая мебель и прочие элементы изысканного интерьера, каждый из которых стоит баснословных денег. Скрытая от посторонних взглядов, застекленная и взятая в рамку фотография маленькой девочки. Игрушки этой девочки, которые давным-давно уже следовало упаковать и вывезти куда-нибудь. А также семья и прислуга, которые изо всех сил делают вид, что все хорошо, и пытаются не дать осознать до конца нечто страшное заточенной в доме не вполне психически здоровой женщине. За респектабельным фасадом спрятана трагедия, которая случилась два десятилетия назад и все еще не пережита до конца. Я разворачиваюсь и решительно шагаю прочь – мне хочется поскорее отойти подальше от дома, в котором находится жилище Бэрдов. Миновав два квартала, я обхожу наружные ворота Музея естественной истории. В этот момент раздается телефонный звонок. Мне страшно взглянуть на дисплей, но я знаю, что это тот самый зловещий номер, начинающийся на 1-800, с которого мне звонят те, кто постоянно меня преследуют. Да, это они. Эти люди неумолимы и безжалостны, и они постоянно терзают и мучают меня. Я чувствую, как холодный комок страха разрастается у меня в горле. Выходит, помимо всего того, что обрушилось на меня за последние несколько часов, мне предстоит еще это – разговор с сотрудниками коллекторского агентства, которые в сотый, наверное, раз станут выяснять, появились ли у меня источники дохода, позволяющие мне выплатить мою задолженность по кредитной карте. Я исчерпала кредитный лимит по ней и ушла в минус, когда тетя Клара была тяжело больна и мне пришлось много ночей подряд провести в отеле, расположенном ближе всех к той больнице, в которой она лежала. Кроме того, я покупала по карте продукты и прописанные тете лекарства. И вот теперь кредиторы требуют, чтобы я вернула то, что должна. Я теперь уже почти безошибочно могу угадать, когда именно они будут звонить мне в очередной раз. Сотрудники больничной бухгалтерии связываются со мной раз в неделю. Финансовая компания, выдавшая мне кредитную карту, действует гораздо более настойчиво – оттуда в течение недели мне звонят три-четыре раза, а иногда и каждый день. Дрожащими руками я запихиваю телефон обратно в карман, и вызов автоматически переключается на автоответчик. Еще несколько шагов – и я оказываюсь в Центральном парке. Пригнувшись, я подныриваю под нависшие над тропинкой ветви клена и вяза и иду дальше. Мимо меня снуют туда-сюда любители бега и хозяева, выгуливающие своих питомцев. Какой-то молодой человек бросает теннисный мячик своему спаниелю, который стремглав бросается следом за ним и приносит его обратно. Я вижу большую группу туристов, которые наслаждаются аудиоэкскурсией. Они останавливаются, чтобы сфотографироваться вместе, и я вижу у них на шеях провода от наушников. На некотором удалении от меня на фоне неба отчетливо видны контуры небоскребов Манхэттена. Если я пойду дальше, не меняя направления, то в конце концов выйду к озеру. Я замедляю шаги, раздумывая над тем, куда бы мне отправиться. Идти домой мне определенно пока не хочется. Когда я доберусь туда, Джонатан все еще будет находиться на работе. Значит, квартира будет пустой, а я не хочу сидеть в одиночестве. С другой стороны, даже если бы Джонатан был дома, я вовсе не уверена, что рассказала бы ему о случившемся. Как мне объяснить ему все то, что я узнала? Подумать только, ведь еще совсем недавно Джонатан больше всего опасался того, что в семье, подыскивающей няню, окажется папаша-извращенец, который будет ко мне приставать. И тут у меня едва не останавливается сердце. До меня доходит, что я не смогу ничего рассказать ни Джонатану, ни кому бы то ни было другому. Я ведь подписала контракт. Так что Джонатан не должен ничего узнать. И вообще я должна держать все в тайне. Мы вас в порошок сотрем… Я опускаюсь на парковую скамейку так резко, словно у меня отказали ноги, и прикрываю глаза – лучи послеполуденного солнца, пробивающиеся сквозь облака, бьют мне в лицо. Ветер треплет волосы, сиденье у скамейки холодное. До начала моей смены в ресторане «Очаг» остается еще пара часов. Резкая боль пронзает мой живот. Ну почему, почему Бэрды не могли оказаться нормальной семьей? Почему мне в руки должно было попасть объявление о том, что они ищут няню для девочки, которая, оказывается, давным-давно умерла? Как было бы хорошо, если бы тот злополучный листок не попался мне на глаза, если бы я не позвонила по указанному в нем номеру телефона. Тогда я бы ничего не знала о семействе Бэрд. Правда, в этом случае я не познакомилась бы с Колетт – а я чувствую, что даже после всего того, что я узнала, меня к ней тянет. Но, так или иначе, я позвонила Бэрдам. И подписала контракт. То есть заключила сделку, условия которой я обязана выполнять. Я думаю о тете Кларе. Как бы она посоветовала мне поступить? Интересно, волновалась бы она за меня в такой ситуации? Ей я бы тоже не смогла ничего рассказать. Почувствовала бы она, что со мной что-то не так? Посоветовала бы во что бы то ни стало идти к поставленной цели? Помнится, когда я училась в средней школе, тетя Клара стала приходить домой очень уставшая – гораздо сильнее, чем прежде. У нее резче обозначились морщины у губ, в глазах появилось выражение глубокой озабоченности, да и вся она с каждым днем выглядела все более подавленной и растерянной. Она тогда поменяла работу и стала продавать страховки, работая на совсем небольшое агентство, весь штат которого состоял из нее самой и женщины, занимавшей должность руководителя, а все помещение – из одной-единственной комнатушки. Тете Кларе и ее начальнице приходилось ежедневно разбираться с сотнями претензий – причем все говорило о том, что их поток и дальше будет только нарастать. Это была работа на износ, стоял вопрос о выживании, и начальница начала сдавать под чудовищным давлением, которому подвергалась и она сама, и ее единственная сотрудница. Поначалу я понятия не имела о том, что происходит. Но затем тетя Клара стала приносить работу на дом, причем все больше и больше – целые кипы документов. Потом она стала находить ошибки в бумагах, которые оформляла ее начальница. Заявления, которые так и не были рассмотрены и должным образом оформлены. Тете Кларе приходилось работать сверхурочно – и за себя, и за ее женщину-босса. Потом начальница начала на нее кричать. Вместо того чтобы благодарить тетю Клару, она начала то и дело приходить в ярость из-за того, что та якобы подрывает ее авторитет. Но это было не так – моя тетя лишь старалась помочь. Она вовсе не пыталась добиться того, чтобы агентство разорилось и закрылось – ей нужна была работа, на которую ее взяли. Однако крик и словесные оскорбления не прекращались – более того, ситуация становилась все хуже. Теперь, садясь ужинать, тетя выглядела не только усталой, но и совершенно павшей духом, однако снова и снова повторяла, что просто не может сдаться. Она добилась не только роста продаж страховых полисов, но и увеличения комиссионных – это означало больше денег для нас. Мало того, она кое-что выяснила про свою начальницу, которую звали Линда, – нечто такое, что объясняло ее вспышки ярости. Оказалось, что муж Линды бросил ее ради более молодой женщины и практически перестал навещать детей. Их было трое, так что Линда пыталась одновременно воспитывать их и работать, чтобы обеспечить себе хоть какие-то средства к существованию. – Теперь, когда она мне обо всем этом рассказала и извинилась, я понимаю, почему она так себя вела, – сказала тетя Клара. – В сложившейся ситуации я не могу позволить, чтобы агентство разорилось. Мы собираемся найти способ вместе справиться с нашими проблемами. – Но она все равно не должна была кричать на тебя, – возразила я. – Верно, но сейчас, когда она убедилась, что я ей не враг, положение стало улучшаться. – Тетя Клара слегка нахмурилась: – Я вовсе не хочу сказать, что теперь все отлично. Определенно нет. Но, думаю, какое-то время я смогу с этим жить. Тетя Клара проработала под началом Линды еще два года, прежде чем нашла себе место в гораздо более крупном агентстве. Она сумела заново отстроить отношения с Линдой и выстоять в сложнейшей ситуации – ради меня. Более того, она отнеслась к Линде с сочувствием. Я же уверена в том, что теперь должна сделать то же самое по отношению к Колетт – проявить сочувствие. А выстоять в трудной ситуации я обязана ради Джонатана. Да, должность няни, на которую меня наняли, предполагает выполнение таких обязанностей, о которых я и помыслить не могла. Что ж, эта работа станет для меня хорошей проверкой, испытанием. Деньги, которые мне будут платить, стоят того, чтобы как следует постараться. И оплата аренды тоже этого стоит – я ведь еще не рассказала Джонатану об этом дополнительном бонусе.