– В общем, Колетт стало лучше. Да, она находилась во власти иллюзий, но, по крайней мере, в значительной степени вернулась в реальный мир – если не считать всего, что касалось Пэтти. Словом, Тереза сотворила настоящее чудо. Колетт даже пить перестала. Они с Терезой вместе протирали от пыли мебель в игровой комнате, разбирали и застилали постель девочки, покупали для нее печенье и делали вид, что учат ее рисовать. Но потом что-то пошло не так. Колетт стала разговаривать с воображаемой дочерью до трех или четырех часов ночи. Отправившись за покупками, она приносила домой сумки, полные новых кукол, хотя играть с ними было некому. Должна признаться, от этого меня бросало в дрожь. Но Тереза заявляла, что, по крайней мере, иллюзии помогают несчастной женщине выжить. В конце концов Колетт стала снова появляться на публике и в общем и целом выглядела вполне счастливой. Попытки покончить с собой полностью прекратились. В конце концов, Терезу как раз и наняли для того, чтобы добиться такого результата, разве не так? Но Колетт верила в то, что ее дочь жива, все больше и больше, и дело стало доходить до крайностей. Например, ей стало казаться, что она может протянуть руку и дотронуться до Пэтти – словно она видела ее так же ясно, как меня и Терезу. Она стала часами делать вид, будто держит Пэтти на руках. Тут в глазах Паулины вспыхивает гнев: – Это должно было послужить первым звоночком, который говорил о том, что наш план может иметь результат, обратный желаемому. Но, несмотря на мои возражения, Тереза поощряла Колетт к тому, чтобы та разговаривала с дочерью, рассказывала девочке, как сильно она ее любит, какие черты малышки ей особенно нравятся, какой ей хочется видеть ее, когда она вырастет. И Колетт, похоже, на этом зациклилась, отказываясь признать тот факт, что Пэтти умерла. Паулина пожимает плечами, а потом они сникают. – В Терезе тоже что-то изменилось. Может быть, она сама в какой-то мере стала путать реальность с вымыслом. Это и понятно – ведь она столько времени проводила в обществе женщины, верящей, что ее покойная дочь жива. Глядя на Паулину, я невольно вспоминаю, как она тогда стояла в ванной комнате словно вкопанная, глядя на пустой бассейн. Помнится, мне тогда показалось, что она не удивится, если Пэтти вдруг вынырнет из-под толстого слоя мыльной пены. Наверное, такое может случиться с кем угодно – если человек не противодействует этому. Попробуйте провести долгое время рядом с тем, кто постоянно повторяет что-то, что не соответствует действительности, и при этом твердо верит в свою правоту, – и вы вполне можете сами потерять связь с реальностью. – Но самое плохое случилось, – продолжает Паулина, выпрямившись, – когда Тереза предложила устроить для Пэтти вечеринку в честь ее дня рождения. Наверное, ей казалось, что это хорошая идея, учитывая, что Пэтти не дожила до четырех лет. Но Колетт ухватилась за это предложение с какой-то маниакальной горячностью. Она пришла в восторг – ей казалось, что именно это Пэтти и нужно. К сожалению, приготовлениями к этому празднику она так с тех пор и занимается. В июле ей исполнится четыре годика… Она скоро пойдет в садик… Временная петля. История, которая никогда не кончается. Ребенок, которому всегда скоро исполнится четыре. День рождения, который так никогда и не состоится. У меня екает сердце – в июле мой контракт с семьей Бэрдов все еще будет действовать. Неужели мне придется заниматься организацией дня рождения умершей девочки? Глава 22 В главном помещении кухни раздается звонок. Я резко оборачиваюсь – звук явно исходит из динамика системы внутренней связи. Паулина смотрит на меня: – Это, должно быть, Колетт. Она встала и ждет нас в комнате, где обычно завтракают. Я соскальзываю со стула, морально готовясь к встрече с хозяйкой и думая о том, что глаза у нее, наверное, будут опухшими от слез. Паулина, однако, останавливает меня. – Допивайте свой кофе, – говорит она и залпом опустошает свою чашку, тем самым как бы поощряя меня сделать то же самое. Мне такое расхождение между словами и действиями домработницы кажется странным, но ослушаться я не решаюсь – в этот момент я готова на что угодно, лишь бы эта женщина относилась ко мне хорошо. Кроме того, мне вовсе не хочется показаться расточительной. В итоге я глоток за глотком допиваю содержимое моей чашки, чувствуя себя весьма неуютно под взглядом Паулины, которая внимательно смотрит прямо на меня. Тем не менее она не двигается с места до тех пор, пока мой кофе не заканчивается. Колетт сидит за тем же стеклянным столиком в помещении для завтрака. Паулина выкладывает перед ней на стол половинки грейпфрута и посыпает его мякоть сахаром. Каждый новый день повторяет предыдущий. – Пожалуйста, садитесь, – обращается Колетт ко мне. Я осторожно ее разглядываю, стараясь делать это незаметно. Если она и расстроена вчерашними событиями, ссорой с мужем, которая произошла накануне вечером, то по ней этого не скажешь – как и того, что она все еще одурманена лекарствами, которые ее наверняка заставили принять, чтобы она успокоилась. Ничего подобного нет и в помине – Колетт расточает улыбки. Она словно нажала на кнопку перезагрузки. Одета она в серый кардиган и брюки. В отличие от вчерашней одежды, сегодняшняя совсем не выглядит официальной. Ее волосы собраны на затылке в хвост, на лице женщины почти нет косметики. Она на этот раз отказалась даже от обычных для нее изысканных ювелирных украшений и духов. Мы словно две подруги, собирающиеся вместе позавтракать. – Я так рада, что вы здесь, – говорит Колетт, а затем, понизив голос, добавляет: – Меня здорово отругали за то, что я выходила в город. Прежде чем покинуть комнату, Паулина бросает на меня предупреждающий взгляд. – Нам не следует больше этого делать, – говорю я Колетт. Она, опустив подбородок, шепчет: – Они не могут мне указывать. Я так устала постоянно торчать дома. Кроме того, это не очень полезно для Пэтти. Она не может постоянно находиться в помещении. – Но, Колетт… – Не беспокойтесь. Я вовсе не хочу сказать, что собираюсь выходить куда-то сегодня. Нет. – С этими словами моя собеседница ложкой отделяет кусок мякоти грейпфрута и кладет его в рот. А потом, поочередно стрельнув глазами направо и налево, говорит: – Мы на какое-то время заляжем на дно и станем выжидать. Будем считать, что мы на карантине. Стивен из-за меня так расстроился. Что же касается Алекса… Колетт умолкает, на закончив фразу. Я молча наблюдаю, как она ест грейпфрут. – То, что вы здесь, со мной и с Пэтти, дает нам возможность прекрасно провести день, – говорит Колетт после паузы. На ее губах появляется улыбка, сначала немного боязливая, но затем лицо ее расцветает, и она радостно всплескивает руками и встает из-за стола: – Это будет просто замечательно. Пэтти сейчас в спальне. Пойдемте посмотрим, как она. – В глазах моей собеседницы сияет совершенно искреннее и радостное возбуждение. Она хватает меня за руку: – Вы ведь еще не видели ее замечательную кроватку. Пэтти не терпится вам ее показать. Мы возвращаемся в холл, где находится дверь, ведущая в игровую комнату. Рядом с ней расположена другая дверь, расписанная розовыми и белыми цветами. Контур ее также обведен розовой краской. Колетт негромко стучит по филенке двери согнутым пальцем. – Пэтти! – окликает она и улыбается. – Это мама. Я привела твою новую няню… Дверь распахивается – и на какую-то долю секунды сердце мое леденеет от ужаса при мысли, что сейчас мы с Колетт увидим стоящую на пороге разбуженную нами сонную маленькую девочку, одетую в халат, полы которого свисают ниже ее колен… Но, конечно, никакой девочки за дверью нет. Комната пуста. Надо сказать, что если до этого на меня огромное впечатление произвели игровая и стоящий в ней великолепный игрушечный домик, то это все мелочи по сравнению с тем, что я увидела здесь. Спальня Пэтти выглядит просто поразительно. Стены, как и в игровой, выкрашены в любимый цвет Пэтти – бледно-розовый. На эркерном окне тюлевые занавески, рядом с ним на полу пуфик, обитый тканью с розовыми полосками. В центре помещения расположен главный элемент интерьера – огромная кровать с балдахином, который поддерживают четыре колонны, установленные по углам. По дизайну кровать чем-то напоминает замок. Благодаря колоннам, декоративным башенкам и белому балдахину, который они словно бы подпирают, кровать выглядит потрясающе. Впечатление еще больше усиливают лесенки, самые настоящие лесенки, дающие возможность без помех взобраться на матрас, который расположен на высоте, по крайней мере, пяти футов от пола. Застелено это мебельное чудо розовыми простынями и белым пуховым одеялом. Кровать окружена перилами, имитирующими крепостную стену. Они явно задуманы для выполнения двух функций – обезопасить Пэтти от падения с матраса и украшения. Полог из розовой ткани отлично гармонирует по цвету со шторами. Он крепится к угловым колоннам с помощью широких розовых лент. На потолке над кроватью я вижу роскошную люстру. Да-да, девочка, которая когда-то жила в этой комнате, засыпала, освещенная лучами света, льющегося из ее, личного, предназначенного только для нее огромного хрустального светильника. Какие чудесные сны, должно быть, ей снились. У меня возникает такое чувство, будто я присутствую при осуществлении собственной детской мечты – просто до этой поры я не знала, что она скрывается где-то в потаенном уголке моей души. Интересно, каким было раннее детство Пэтти? Осознавала ли она, как сильно ей повезло в жизни? Знала ли она о том, что не у каждого ребенка есть такая спальня, как у нее? Наверное, ложась спать, она чувствовала себя словно в сказке. Собственно, вся ее жизнь, наверное, и была сплошной сказкой. Я в ее годы, ложась в свою кроватку, подолгу не могла заснуть, пытаясь вспомнить, как выглядят мои родители, стараясь не забыть, как звучал голос моей матери, и чувствуя, что с каждым годом он все больше стирается из моей памяти. Пэтти же спала, как принцесса. Но она не могла осознавать подобных вещей – слишком уж она была мала. Она не была виновата в том, что ей выпала привилегия родиться счастливой. Просто она была членом семьи Бэрд. Колетт подходит к кровати. Колонны, поддерживающие балдахин, по высоте намного превосходят ее рост. – Пэтти, – говорит она и поворачивается в мою сторону, – познакомься с твоей новой няней. Я едва сдерживаюсь, чтобы не изобразить недоумевающую гримасу. Мне совершенно непонятно, куда я в этот момент должна смотреть. Вниз? На пустое место рядом с Колетт? Прямо перед ней? А может, туда, где, по ее представлениям, находится в этот момент ее маленькая дочка? – Привет, – тихонько произношу я. Колетт улыбается. – У нее так много игрушек, – говорит она и берет в руки куклу, прислоненную к одной из подушек. – Пэтти, хочешь показать Саре, что у тебя тут есть? Я продолжаю неподвижно стоять у двери, но прекрасно вижу, какой именно предмет Колетт держит в руках. Это одна из кукол из коллекции «Американская девочка» – я узнаю ее в ту же секунду. Будучи ребенком, я упрашивала тетю Клару купить мне такую, написала десяток писем Санта-Клаусу, но так и не получила ее в подарок. Кукла, о которой я мечтала, Саманта Паркингтон, согласно прилагавшемуся описанию была, как и я, сиротой, но только ее, в отличие от меня, воспитывала бабушка. Помнится, я спрашивала тетю, как Санта-Клаус мог все перепутать и почему он не подарил мне такую же куклу, как те, которые получили все остальные девочки из моего класса. Однако тетя Клара напоминала мне, что в жизни есть много других вещей, которым следует радоваться. Поэтому я изо всех сил старалась чувствовать себя счастливой, открывая подарочную упаковку и вынимая оттуда не вожделенную куклу, а новую пижаму. Я наблюдаю за тем, как Колетт расчесывает пальцами волосы куклы. При этом она что-то шепчет, словно разговаривает с Пэтти и расспрашивает ее про «Американскую девочку». Затем миссис Бэрд подходит к лежащей неподалеку целой горе игрушек, среди которых я замечаю куклу Полли Покет и фигурки из коллекции «Мои маленькие пони». Потом Колетт открывает дверцу игрушечной микроволновки «Изи-Бэйк» и заглядывает внутрь. Такая кровать, какая стоит в спальне Пэтти, сделала бы счастливым любого ребенка, независимо от того, в каком году он родился и к какому поколению принадлежит. Остальные же игрушки явно куплены много лет назад и выглядят несовременными. Эта комната – нечто вроде капсулы времени, перенесшейся в настоящее из прошлого. Русалочка Ариэль, куклы, набитые крупой, экологически чистый туалетный столик компании «Литтл Тайкс», на котором рассыпаны цветные карандаши в виде волшебных палочек. Куколки-тролли со вздыбленными над головами волосами, светящимися неоновым светом, – их положили в большой подвесной гамак в виде банана. Когда-то у меня были такие же. А вот обладать коллекцией куколок с набивкой из крупы мне так и не довелось, и я отчаянно завидовала тем своим подругам, у которых они были. Нас с Колетт окружают останки той эпохи, когда Пэтти была жива, росла и развивалась. У нее был собственный Фэрби – электронная говорящая игрушка-робот, пользовавшийся некогда безумной популярностью медвежонок Барни, фигурка динозавра пурпурного цвета – дети когда-то их очень любили. Это были именно те игрушки, которыми хотелось бы играть мне, но мы с тетей Кларой не могли их себе позволить – хотя я хорошо помню, как тетя пару раз приносила домой книжки про Барни, купленные в комиссионном магазине. Среди старых игрушек есть и более новые – результаты всплеска шопоголизма у Колетт: самые последние модели кукол из коллекции «Американская девочка», куклы «Братц», которые стали удивительно популярными, и предметы, собранные из пластмассовых элементов конструктора «Лего». Однако винтажные игрушки, сделанные двадцать лет назад, остаются вне конкуренции. Колетт жестом приглашает меня, протягивая руку в сторону. – Пэтти, – говорит она, – почему бы тебе не показать Саре твоего нового «Гейм Боя»? С этими словами миссис Бэрд показывает на портативную игровую консоль. Я замираю на месте, не понимая, что мне следует делать в этой ситуации. В самом деле, как быть? Консоль не телепортируется таинственным образом мне в руки – во всяком случае, я этого не жду. Может быть, ее возьмет Колетт и передаст мне? Или же я должна проявить инициативу и взять ее сама? Колетт стоит неподвижно. Я делаю шаг вперед, в сторону туалетного столика, на котором стоит консоль, смыкаю на ней пальцы – и уже через мгновение держу ее в руке. Колетт улыбается: – Она все время пытается понять, как эта штука работает, но, боюсь, для нее это слишком сложно. – Миссис Бэрд снова протягивает руку в пустоту рядом с собой, словно пытается успокоить дочку: – Ничего, ничего, Пэтти, ты просто еще слишком маленькая. Немногие трехлетние дети имеют собственные консоли для видеоигр, а уж как в них играть, и подавно никто из них не знает. Колетт резко разворачивается. – Вам здесь нравится? – интересуется она, обводя рукой все пространство комнаты. Я не сразу понимаю, что теперь она говорит со мной, а не с Пэтти, и молча откладываю в сторону игровую консоль, а Колетт тем временем продолжает: – Мы очень много времени проводим здесь. Правда, Пэтти? Ну, скажи Саре – правда? Миссис Бэрд ласково поглаживает пуховое покрывало, и у меня мелькает мысль, что она, должно быть, частенько спит на кровати дочери. От этой мысли у меня сжимается сердце. Я представляю себе, как Колетт говорит всем, что Пэтти хочет, чтобы она осталась в комнате с ней, рассказала ей на ночь еще одну сказку, а затем засыпает рядом с предметом, который считает своей дочерью, но который на самом деле представляет собой всего лишь подушку. – Чтобы собрать эту штуку, потребовалась целая бригада рабочих, – говорит Колетт, с восхищением оглядывая кровать. – Она уникальная. Сделана по спецзаказу. Другой такой во всем мире не найдешь. Уж Алекс об этом позаботился.