– Да. – Я кое-что накопал. Я подхожу к холодильнику, открываю его и достаю стоящую там банку пива. Мне нужно как-то успокоиться. – Ты, кажется, говорила, что ее звали Тереза, верно? – Джонатан, прищурившись, вглядывается в монитор. – Они тебе говорили, что она погибла? Я подхожу к столу, чувствуя новый приступ тревоги. – У меня это заняло много времени, но я все же сумел раскопать эту историю, – говорит Джонатан. – Полицейские рапорты и сообщения в прессе. Пришлось перерыть список несчастных случаев на дороге за несколько лет. Итак, речь идет о женщине, сбитой такси на пересечении Уэст-Энд-авеню и Семьдесят второй улицы. – Джонатан отводит взгляд от монитора и смотрит на меня: – Это ведь в пяти или шести кварталах до дома Бэрдов, так? Я киваю. – Она вышла на дорогу, когда для машин еще горел зеленый свет, так что такси, которое ее сбило, ехало со скоростью более пятидесяти миль в час. Есть свидетели. Нескольких из них опросили, в том числе двух женщин, которые шли по тротуару вместе с ней. Я чувствую, что мне сейчас станет дурно. – Так вот, – продолжает Джонатан, – одну из этих женщин звали Колетт Бэрд. – С этими словами мой жених буквально впивается взглядом в мои глаза: – Она сказала буквально следующее: «Это был несчастный случай, и все произошло очень быстро». О другой женщине, имя которой не сообщается, известно только то, что она работала в доме Колетт Бэрд. Она заявила: «Водитель такси ехал слишком быстро». Я понимаю, что второй женщиной, по всей видимости, была Паулина. Джонатан тем временем продолжает скользить глазами по строчкам. – Но еще один свидетель, – добавляет он, – сообщил полицейским, что, по его мнению, что-то в этом происшествии было не так. Вот точная цитата: «Женщина шла прямо передо мной, но затем она вдруг резко сместилась в сторону, словно ее кто-то толкнул». Я едва не давлюсь пивом. – К сожалению, имя этого джентльмена здесь тоже не упоминается, – заключает Джонатан. – Другие свидетели заявили полиции, что не могут подтвердить, что погибшую женщину действительно кто-то толкнул, поскольку они обратили на нее внимание только в момент самого происшествия. Сидя на стуле напротив Джонатана, я делаю из банки с пивом еще глоток, а в мозгу у меня крутится одна и та же фраза: как будто ее кто-то толкнул. – Копы проверили записи камер наблюдения, – продолжает Джонатан, – но на улице в тот момент было слишком много людей, и они заслонили происходящее от объективов. Почему Паулина не рассказала мне всего этого? Когда она сообщила мне, что Тереза погибла, почему она ни словом не упомянула о том, что в момент, когда случилось несчастье, и она сама, и Колетт находились рядом с няней? По какой причине она решила опустить эту подробность? Значит, обе они были там. И все видели. Получается, Паулина мне солгала. Глава 36 Колетт рыдает в коридоре. Терзающий душу звук ее плача, эхом отражаясь от стен, разносится по дому. Ее всхлипы то затихают, то снова набирают силу. Они похожи на стоны раненого животного и навевают тоску. Я в это время нахожусь в спальне Пэтти, где по просьбе Колетт навожу порядок на полках с детскими книжками. Миссис Бэрд хочет, чтобы они были расставлены в алфавитном порядке. – Если расставить их именно таким образом, – объяснила она, – то, когда Пэтти попросит меня почитать ей какую-то сказку, я смогу быстро ее найти. Паулина и Колетт остались в гостиной – они собирались нарезать оберточную бумагу. В нее им предстояло завернуть подарки – их предполагалось раздать во время праздника в честь дня рождения Пэтти. После недавнего инцидента мне очень неприятно представлять себе Колетт с ножницами в руке, так что я обрадовалась, когда мне было предложено заняться делом в другом помещении. Но, похоже, что-то пошло не так. От подвываний Колетт у меня топорщатся волосы на затылке, а по шее ползут мурашки. Я осторожно выхожу в коридор. Колетт уже не в джинсах и блузке – на ней белая ночная рубашка. Шелк, из которого она сделана, настолько тонкий, что под ним легко угадываются не только небольшие округлые груди с продолговатыми, слегка расплющенными о ткань сосками, но даже ребра. Колетт босая, волосы ее разметались по плечами, на ее лице нет ни следа косметики, хотя я своими глазами видела, что менее часа назад она была накрашена. Ее светлые ресницы из-за этого почти не видны. Похоже, плача, Колетт слезами смыла всю тушь… Порезы на ее теле, которые она сама себе нанесла, заживают. Несколько длинных зигзагообразных следов от ножниц на ее руках уже приобретают розовый оттенок. Я не могу видеть кожу на ее животе, но не сомневаюсь, что такие же отметины есть и там. В коридоре раздаются чьи-то шаги. Сначала я думаю, что это Паулина, которая хочет отвести Колетт в спальню. Но нет, это не домработница. Шаги достаточно тяжелые, твердые – похоже, мужские. Появляется мистер Бэрд-старший. – Колетт. – Он разворачивает жену лицом к себе. – Ты должна взять себя в руки. – Ты… – произносит Колетт, и я отчетливо слышу в ее голосе обвинительные ноты. – Почему бы тебе не побыть с Пэтти? Алекс Бэрд ничего не отвечает. – Ты никогда с ней не играешь. Ты все время работаешь. Посмотри на себя. – Колетт колотит кулачками по груди супруга, который молча стоит перед ней, не произнося ни слова. – Когда ты возвращаешься с работы, ты никогда даже не заглядываешь в детскую. Она хочет показать тебе украшения, которые мы приготовили для дня рождения. – Из груди Колетт снова вырывается несколько всхлипов. – Она так ждет этого праздника, Алекс. – Мне нужно идти, – говорит мистер Бэрд, отстраняясь. – Но она так ждет своего дня рождения, – повторяет Колетт, ладонями вытирая с лица слезы. – Почему бы тебе не уделить ей хоть пять минут – всего-навсего пять минут. Раньше ты проводил с ней столько времени… – Голос Колетт теряет силу и становится тише: – Ты помнишь, Алекс? Когда она родилась. Ты помнишь то время? – Мне очень жаль, Колетт, но я должен идти, – устало говорит мистер Бэрд. В его взгляде читается нежность. Она же, глядя на него, начинает смеяться сквозь слезы, и в этом смехе ясно слышится боль. – Ну да, конечно. Подумаешь, проблема! Ты разбил мне сердце, и Пэтти тоже. Она теперь прячется в игровой комнате и плачет. Видишь, что ты наделал? Мистер Бэрд поворачивается к Колетт спиной и уходит прочь по коридору. На нее жалко смотреть – настолько одинокой и потерянной она кажется в огромном доме. У меня становится тяжело на сердце от этого зрелища, и я выхожу из-за двери в коридор. Колетт поворачивается ко мне. Слезы текут по ее щекам, капают на шею и расплываются по ткани ночной рубашки. Она протягивает ко мне руки. – О Сара, – говорит она. – Слава богу, что вы здесь. * * * – Ты полагаешь, что Терезу кто-то толкнул под машину? Я резко оборачиваюсь. Вошедший в квартиру Джонатан бросает связку ключей на столик в прихожей и закрывает дверь. – Я никак не могу перестать думать об этом, – говорит он. – Что-то в этой истории не так. Я тоже без конца раздумываю о странной гибели Терезы, но считаю, что нам пора перестать ломать над этим голову. Тем более что я сыта по горло своей работой в качестве няни, а потому нам надо думать, как легче и проще всего от нее избавиться, а не копаться в прошлом. Хватит нам проблем с семейством Бэрд. – Мы так и не знаем точно, что произошло. А если ее никто не толкал? – говорю я. – Что? Может, мне и кокаин в мой шкафчик не подбрасывали? Я чувствую, как при этих словах Джонатана на моем лице появляется выражение испуга. – Есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя, – продолжает между тем мой жених. – Я часто размышляю о том, как именно умерла их дочь. – Это была трагедия, Джонатан. Такое, увы, случается. – Я поговорил кое с кем из их соседей. Я буквально замираю: – Ты что, ходил по квартирам? – Я пытался найти кого-то, кто знал Пэтти, когда она была жива. – Но зачем? Ведь все это было двадцать лет назад. Что люди могут сказать? Ну да, была девочка, да, она умерла. Все это мы уже знаем. – А что, если она умерла при каких-то таинственных обстоятельствах? Я чувствую, что начинаю терять терпение. – Она чем-то заболела. Заразилась какой-то инфекцией. От нее у малышки образовались какие-то жуткие рубцы. Все это было давно, и тогда медики не знали, как лечить это заболевание. – Но что это была за болезнь? От чего у девочки на лице и теле могли появиться такие рубцы, что ее хоронили в закрытом гробу? Неудивительно, что ее мать повредилась рассудком. – Это были папулы – такие волдыри на коже, – говорю я. – Так мне сказала Паулина, а я потом выяснила, что это такое. – Но что это должно было быть, если из-за них ребенок умер? – Эти папулы превращаются в открытые язвы, а это приводит к сепсису, то есть заражению крови, и потере человеком телесных жидкостей. Бывает, что дети в таких случаях перестают есть и дышать.