Мысль об этом до сих пор ни разу не приходила мне в голову. Нет, это невозможно. Сколько лет ему было, когда Пэтти умерла, – двенадцать? Он ни за что не причинил бы вреда маленькой сестренке. Я слышала, с какой любовью он говорил о Пэтти. Что же касается его родителей, то для них девочка была, без преувеличения, светом и смыслом жизни. Стивен никогда не стал бы делать ничего плохого по отношению к сестре еще и потому, что в этом случае ему пришлось бы действовать в одиночку – он ни у кого не нашел бы поддержки. Но, с другой стороны, если бы он это сделал, он остался бы единственным ребенком в семье. То есть человеком, который в конечном итоге унаследовал бы все семейное состояние. А что, если для него это был своеобразный способ привлечь к себе внимание отца? А также – опять-таки если исходить из будущих перспектив – сконцентрировать в своих руках все деньги? Я невольно прислоняюсь к стене, чувствуя головокружение. Если Стивен был способен в детские годы придумать такой бесчеловечный план, я не сомневаюсь, что, став взрослым, он вполне способен на убийство ради того, чтобы сохранить свое преступление в тайне. Может быть, Тереза что-то заподозрила – и Стивен решил подстраховаться и полностью исключить вероятность того, что она кому-нибудь что-нибудь расскажет? А бедняжка Колетт и Паулина все это время пребывали в полной уверенности, что случившаяся трагедия произошла по воле несчастного случая. А может, это мистер Алекс убил собственную дочь? Я помню, как несколько недель тому назад Паулина проговорилась, что, по ее мнению, у мистера Бэрда был роман с мисс Фонтейн, первой няней, – той, которая убежала среди ночи. Что, если Тереза узнала об этой истории и попыталась шантажировать мистера Алекса и он заставил ее замолчать навсегда? Неужели Алекс Бэрд зашел настолько далеко, что решился и на убийство Джонатана? Мог он заплатить кому-нибудь из своих сотрудников, чтобы тот подкинул наркотики в шкафчик? А потом, поняв, что этим Джонатана не запугать, нанял еще кого-то, чтобы затащить его в темный переулок и вкатить огромную дозу наркотика, от которой у Джонатана остановилось сердце? Неужели Бэрды способны на такое? Я чувствую, как в груди моей снова возникает боль, и смаргиваю слезы, глядя на бесценные, отшлифованные до блеска мраморные полы. Жилище Бэрдов – золотая клетка, самая настоящая тюрьма, и я в последнее время по собственной воле живу в ней. В доме у людей, возможно, виновных в убийстве моего жениха. Что я наделала? Внезапно у меня возникает острое желание бежать. Схватить в охапку свои вещи и помчаться прямиком в полицию. Я бросаюсь в ближайший коридор, тот, по которому можно добраться до лифта. Я не останавливаюсь даже для того, чтобы попрощаться с Колетт. И Паулине я ничего не собираюсь объяснять – мне просто хочется выбраться из этого дома. Но тут я слышу у себя за спиной чьи-то шаги и застываю на месте. В коридоре появляется мистер Бэрд-старший. Наши взгляды встречаются. – Куда вы направляетесь? – прямо и просто спрашивает он. По какой-то неизвестной мне причине я ничего не отвечаю и начинаю молча, медленно, дюйм за дюймом, пятиться от него по коридору. Он пристально смотрит на меня, буквально сверлит меня глазами, но затем выражение его лица смягчается. – Если вы собираетесь уйти от нас, то, пожалуйста, не делайте этого. – Мистер Бэрд складывает ладони в умоляющем жесте. – Пожалуйста, не надо. Вы нужны нам. Я опускаю глаза, избегая зрительного контакта с ним. – Я знаю, сейчас у вас трудные времена… Трудно даже представить, насколько трудные. Но ваше пребывание здесь очень помогает Колетт. Вы ведь сами это видите. Если бы вы только знали, как важна для нее возможность заботиться о вас. – Наши с мистером Алексом глаза снова встречаются, и я чувствую, как от переживаемых мною эмоций у меня начинает щипать в носу. – Благодаря вам в ее жизни появляется цель. С нажимом произнеся слово цель, мистер Бэрд на какое-то время умолкает. Я же размышляю обо всем, что сказал мне Фредди, и в голове возникают вопросы, которые я не успела ему задать. Например, о том, что ему уже доводилось видеть в доме Бэрдов, а также о том, что, по его мнению, происходит в нем сейчас. И еще о том, что имеет в виду мистер Бэрд, когда говорит о шансе, который я даю Колетт, чтобы сосредоточиться на чем-то важном, полезном для нее. – Мне придется съехать от вас рано или поздно, – говорю я мистеру Бэрду. – Я не могу остаться здесь навсегда. – Разумеется, нет, – говорит он, и я вижу в его глазах искорку понимания, которой не было во время нашего предыдущего разговора с ним. Помнится, он изо всех сил бил ладонями по столу и обвинял меня в том, что я не смогла предотвратить истерику Колетт в магазине игрушек. – Скоро вы снова окрепнете и сможете продолжать жить как раньше. – А до этих пор… – А до этих пор для вас лучше оставаться здесь. Мы будем рядом и сможем оказать вам любую необходимую помощь. И к тому же, – добавляет мистер Бэрд, – вы очень нужны Колетт. – Но потом я от вас уйду, – твердо говорю я. Мистер Алекс кивает, хоть и после короткой паузы, то есть принимает мое условие. – Вы останетесь здесь до дня рождения Пэтти, – говорит он. – Колетт хочет, чтобы вы присутствовали на нем и разделили с ней всю радость этого праздника. Для нее это очень важное событие. Я киваю, в душе надеясь, что мистер Алекс говорит правду. Но в завершение разговора он добавляет: – Видите ли, если вы слишком поторопитесь с увольнением, она этого не перенесет. Нам бы не хотелось, чтобы вы всю оставшуюся жизнь испытывали чувство вины. Надеюсь, вы все это понимаете. И с этими словами мистер Алекс Бэрд уходит. Глава 44 Колетт чувствует, что меня что-то беспокоит. В течение последних двух дней я почти все время молчу и практически не выхожу из своей комнаты – пока наконец она не сообщает мне, что Пэтти просит меня с ней поиграть. Я закрываю ладонями уши, когда Колетт зовет меня из-за двери, но все равно слышу ее голос: – Пэтти соскучилась по своей сестричке. Выходите, прошу вас, и поиграйте с ней хоть немного. Колетт, похоже, становится зависимой от меня. Чем дольше я остаюсь в доме Бэрдов, тем больше она вовлекает меня в свои фантазии, связанные с Пэтти. Я чувствую, что тоже все больше нуждаюсь в Колетт. К тому же меня очень беспокоит одно обстоятельство. Что будет, если я, как выразился мистер Бэрд, слишком потороплюсь с увольнением? Значит ли это, что, если я уволюсь сразу после дня рождения Пэтти, Колетт отправят в какое-нибудь заведение для душевнобольных? Миссис Бэрд не сдается в своих попытках вытащить меня из комнаты. На следующее утро она снова стучится в мою дверь. – Я думаю, нам надо прогуляться – нам всем, – с улыбкой говорит она, явно имея в виду и Пэтти тоже. Мне не хочется никуда идти, но Колетт буквально вытаскивает меня из постели, помогает мне расчесать спутанные волосы и уговаривает меня одеться. Усевшись на стул, я нехотя натягиваю на себя джинсы и голубую блузку. Паулина остается дома, так что на прогулку отправляемся только мы с Колетт. Ну и, разумеется, Пэтти. Как только мы выходим на улицу, Колетт вручает мне темные очки, и я благодарна ей за это. Свежий воздух и яркое солнце в первый момент приводят меня в состояние шока, но мне все же приятно хотя бы ненадолго выйти из проклятого дома, в котором мне приходится находиться. В последнее время у меня начались проблемы со сном. Сразу после смерти Джонатана я спала сутками, а теперь подолгу лежу, не смыкая глаз, терзаемая страхом и желанием сбежать. Глядя в потолок, я часами думаю о Джонатане, с тоской вспоминаю нашу с ним квартирку. Мне ужасно хочется вернуться туда, где меня будут окружать хорошо знакомые мне предметы. Хочется прижаться лицом к подушке Джонатана, которая, я надеюсь, все еще хранит его запах. Но, несмотря на все это, я продолжаю оставаться в доме Бэрдов. Я все еще нуждаюсь в Колетт. Всякий раз, когда мне удается убедить себя в том, что я должна оторваться от нее, пусть даже это будет непросто, я снова прихожу к пониманию, что пока не в состоянии это сделать. Мы с Колетт идем по улице. Она держит меня за руку – слава богу, не раскачивая ее вперед-назад, как часто делают дети, а просто сжимает в ладони мои пальцы. Она понимает, что после стольких дней, проведенных взаперти, прогулка для меня – настоящее событие. Она ведет меня в Центральный парк, то и дело окликая Пэтти и прося ее не убегать далеко, но при этом ни на секунду не отпускает мою руку. Я не сопротивляюсь ей и просто шагаю вперед, только теперь понимая, насколько необходима мне была эта прогулка на свежем воздухе, под яркими лучами солнца. – Я подумала, что сегодня мы могли бы пообедать втроем, – говорит Колетт. – В парке есть одно прекрасное местечко, оно называется «Лодочная станция Леба». Вам не приходилось там бывать? Я отрицательно качаю головой. Летом во время прогулок я несколько раз проходила мимо ресторанчика, о котором говорит Колетт, но внутри ни разу не была. – Это чудесное заведение, – говорит Колетт и смотрит на меня с надеждой. – Мы любим туда ходить. Как думаете, вы выдержите визит туда сегодня? Я киваю, и лицо Колетт светится от счастья – такой радостной я не видела ее уже давно. Мы идем к лодочной станции медленным шагом – я уже давно не ходила пешком, если не считать передвижений по коридорам дома Бэрдов. По дороге мы несколько раз останавливаемся, чтобы полюбоваться клумбами, на которых цветут лаванда и анютины глазки. Я вдруг осознаю, как мне не хватает прогулок по парку с Джонатаном. Мне хочется, чтобы меня держал за руку он, а не Колетт. Она желает мне добра, ей хочется, чтобы я поскорее пришла в себя и обрела душевное равновесие. Но я мечтаю ощутить тепло пальцев Джонатана, почувствовать, как он гладит ладонью мою спину… Я не могу примириться с мыслью, что мы с ним никогда больше не будем гулять вместе… что я больше никогда его не увижу… На глазах у меня выступают слезы, но я усилием воли подавляю желание расплакаться и продолжаю идти вперед. Шаг, еще шаг, еще и еще. Я могу проявить слабость и утратить контроль над собой. Колетт осторожно тянет меня за руку и направляет на другую тропинку, которая ведет в сторону заросшей высокой травой лужайки. Мы видим маленькую девочку, бегущую следом за своей собакой. Колетт окликает Пэтти и кричит дочери, что она тоже может побегать и поиграть. Девочка с собакой оборачивается и удивленно смотрит в нашу сторону, явно не понимая, к кому обращается Колетт. Но прежде чем малышка успевает что-нибудь сказать, мы минуем ее и идем по тропинке дальше. Я немного устала и невольно вздыхаю с облегчением, увидев лодочную станцию. Место действительно красивое. Это единственный участок на береговой линии озера, где можно увидеть сооружения из натурального камня, кирпича и дерева. Отсюда, с окруженной белыми колоннами террасы, открывается вид на небоскребы, вздымающиеся к западу от Центрального парка. Неподалеку я вижу на воде, у самого берега, гребные лодки. Легкий ветерок шелестит кронами деревьев. Да, это на самом деле хорошее место для того, чтобы передохнуть. Мы с Джонатаном действительно несколько раз проходили мимо, но ни разу не задерживались здесь, чтобы перекусить. Теперь я об этом жалею. Женщина-администратор ресторанчика провожает нас к столику на открытом воздухе. Я с восхищением разглядываю белоснежные скатерти, наслаждаюсь видом водной глади – и вдруг меня накрывает сильнейшее ощущение дежавю. Мне кажется, что я здесь уже была когда-то, сидела здесь же, в обеденной зоне ресторана на открытом воздухе. Но я точно знаю, что это не так. – С вами все в порядке? – спрашивает Колетт, с любопытством глядя на меня. Я ничего не отвечаю. Мы делаем заказ и молча едим. Колетт, впрочем, предпринимает попытки завязать легкую беседу. В качестве темы она выбирает погоду, но мне она неинтересна, и разговор сам собой сходит на нет. Продолжая молчать, я смотрю в свою тарелку, затем перевожу взгляд на пруд, лодки. Лучи солнца яркими бликами отражаются от поверхности воды. Я наблюдаю за людьми, которые фланируют передо мной взад-вперед, наслаждаясь погожим солнечным днем. Похоже, у них в жизни все прекрасно. Любовники держат друг друга за руки. Люди, пришедшие в парк на прогулку всей семьей, спускают лодки на воду. На густой траве лужайки играют дети. В тарелке на нашем столике остывают тефтельки и спагетти, заказанные для Пэтти.