Недавно перенесшая тяжелую болезнь девушка исхудала настолько, что казалась почти прозрачной, но привыкший видеть даму своего сердца во сне окруженной лунным сиянием, Степан не заметил ничего, что могло бы испортить впечатление от этого нежданного свидания. Потому что в этой столь похожей на сон реальности Фредерика была прекрасна как никогда. Ее дивные черные ресницы казались нереально длинными, на бледном, сильно осунувшемся лице двумя звездами выделялись прекрасные глаза с колдовской поволокой, мягкий широкий капор фиолетового цвета подчеркивал утонченность слегка вытянутого личика. Фредерика шла в сторону Летнего сада, и Шешковский шел за ней, нервно озираясь, отстал ли Антон, не пристроился ли подслушивать? В какой-то момент девушка резко обернулась. – Почему вы идти за мной? – Потому что я люблю вас, – выдавил из себя Степан, опускаясь на колено перед женщиной своей мечты. К сожалению, ему не удалось изящно склониться перед принцессой, как это происходило во сне, и, не удержав равновесия, он рухнул в подтаявший весенний снег. – Простите меня, Ваше Высочество, мою неловкость. Возьмите мою жизнь, мою душу, если она вам нужна, я весь ваш. – Он сделал еще одну неуклюжую попытку принять рыцарскую позу и снова потерпел фиаско, но на этот раз сердобольная Фредерика помешала своему паладину рухнуть к ее ногам. Весело смеясь, она помогла Шешковскому подняться и даже стряхнула с его одежды снег. – Снег холодный, вы можете заболеть. Идите домой и выпейте горячего чая с медом, – настоятельно потребовала она. При упоминании чая с медом Степан вспомнил, что убил своего единственного друга, и заплакал. – Ну чем вас развеселить? Не плачьте. Как вас зовут? – Фредерика отпустила собачку с поводка и, вынув свой платок, обтерла лицо молодого человека. – Степан Иванович Шешковский, – умилившись, взвыл он. – Ну и чего рыдать? Лучше задумайтэ двузначное число от десяти до девяноста девяты, – попросила она. – Ага, – выдавил из себя Шешковский. – А вы тогда изберете меня своим верным рыцарем? – Задумалы? – настаивала на своем принцесса. – Ага. – Не забудьте. – Фредерика погрозила ему пальцем в сиреневой перчатке, отороченной мехом. – Теперь удвойте это число. – Ага, – смотря во все глаза на девушку, кивнул Степан. – Прибавьте к нему двенадцать. Изначально он задумал «11», при удвоении цифра превратилась в «22», теперь, загибая за спиной пальцы и стараясь не забыть, что он вообще должен делать, он получил «34». – Раздылите полученную сумму на два, – продолжала командовать Фредерика. С величайшим трудом Степан заставил работать пьяные мозги, получил «17». – Вычислите из нее исходное число. Каким-то чудом Шешковский припомнил, что это барабанные палочки – «одиннадцать». – У вас получилось шесть! – выпалила довольная собой Фредерика. Степан посчитал и так, и эдак, принцесса была права – в результате получилась шестерка. Видя его замешательство, девчонка запрыгала на месте, хлопая в ладоши. – Ух ты! – только и мог сказать Степан. – А вы хорошо считаете, – Фредерика отыскала глазами собачку, и они пошли по недавно метеной дорожке. – Я задавала эту загадку придворным, мало кто сумел подсчитать с первого раза. Этому трюку научил меня мой отец. Я много всего такого умею, вот, например… – Фредерика, а вы могли бы полюбить незнатного человека? – Я есть лубить мой жених Петр Федоровича, – заученно отчеканила она. – Я всегда буду любить только вас. Вас одну! – чуть ли не закричал Степан, удерживая Фредерику за руку. – Я простой следователь, запомните меня, Ваше Высочество. – Но нас могут видеть. Вы желать губить меня? – Принцесса попыталась оттолкнуть навязчивого кавалера, и оба они упали в снег. – Что вы себе позволять?! – задохнулась злобой Фредерика, ее лицо заливал предательский румянец. – Станьте моей женой, умоляю. Этот пивной цесаревич погубит вас. Он не любит вас и никогда не полюбит. А я буду жить ради вас, я умру ради вас. Блаженство… Фредерика освободилась от объятий молодого человека и, подхватив отчаянно лающую собачонку, побежала ко дворцу. – Подождите, молю вас. Стражники доложат, что ваше платье в снегу! – выкрикнул Шешковский, и Фредерика действительно остановилась, принявшись очищать свой наряд. – Вы мэрзки мне. Не приближайтесь! – чуть не плакала она. – Вас специально подослали, чтобы унизить меня, чтобы дать повод распустить грязный слухи, я невеста цесаревича, как вы посмели дотронуться до меня? – Я люблю вас, Фредерика, – Шешковский вмиг утратил весь пьяный апломб, теперь ему хотелось одного: провалиться сквозь землю. – Когда-нибудь я и такие, как я, помогут вам взойти на трон, а я всегда буду подпирать его своим плечом. – Он поднял глаза на Фредерику: удивительно, но принцесса внимательно слушала его. – Да, подпирать, потому что Тайная канцелярия на то и тайная, чтобы тихо делать свое дело и поддерживать престол. Вы не смотрите, что я такой… такой… Андрей Иванович Ушаков ценит меня, Ваше Высочество. Мы еще встретимся с вами. Я бы хотел предложить вам бежать со мной, но я не настолько пьян, чтобы не понять, что вы никуда не побежите. Просто знайте, что я всегда буду рядом, всегда, всю мою жизнь. Располагайте мной, назовите своих врагов, и я прикончу их одного за другим. Потому что я люблю вас и всегда буду любить! – Посмотрыте, снэга больше нет? – Фредерика повернулась к Шешковскому спиной, и, так как тот не ответил, не оборачиваясь больше, покинула его. Шешковский схватился за голову, треуголка полетела на землю. Вдруг сделалось нечем дышать, над его головой по серому ватному небу плыли почти что черные тучи, и ни малейшего светлого проблеска, как вся его жизнь, которую он пообещал прожить ради прекрасной принцессы, всю жизнь, роясь в грязи и навозе, клещами вытаскивая из подозреваемых желанную правду. Лишь бы ее, Фредерику, или, наверное, теперь уместнее привыкать говорить – Екатерину, не коснулись неприятности. – Я стану твоей тенью, я буду ходить по твоим следам и убью любого, кто только сунется к твоей милости с ножом ли, с ядом, с бранным словом… Шешковский шел, громко разговаривая сам с собой и размахивая руками. Степан понятия не имел, сколько часов, дней, недель или лет длился этот бесконечный, бессмысленный путь, зима в России не так быстро сдает свои позиции, ветер бросал в лицо пригоршни мокрого снега, так что оставшийся без головного убора Шешковский вскоре замерз и промок. Над головой болтались старомодные тяжелые фонари, наверное, прибавь Степан шага, он еще мог бы догнать незнакомого фонарщика и полюбоваться на его работу, как делал это в детстве, но теперь ему хотелось совсем иного: забраться куда-нибудь в тепло. Вскоре он действительно набрел на кабак, из которого с пьяными воплями выкатилась шумная компания – офицеры праздновали что-то с продажными девицами. Шешковский пропустил их и, войдя в кабак, плюхнулся на свободное место. – А вот и Степан Иванович! – обрадовался ему бородатый трактирщик. – А где ваш дружок, Синявский, что ли, теперь не опохмеляется? Я думал, вы с ним еще вчера нагрянете! – Антон? – Степан посмотрел на пустое место на скамье возле себя и, поняв, что призрак убиенного товарища снова покинул его, затосковал. Видя состояние гостя, хозяин крутился перед ним как мог, вмиг перед готовым вновь разрыдаться Шешковским появилась тарелка с запеченным мясом, нарезанные широкими кусками черный и белый хлеб и кружка доброго пива. Вульгарно одетая и накрашенная как чучело Масленицы веселая деваха подсела к Степану, предлагая свои незатейливые услуги. Следователь заказал пива для нее, девка защебетала о чем-то своем, Степан пододвинул к ней хлеб, украдкой разглядывая торчащие из неприлично большого выреза платья пухлые, точно сдобные булки, груди. Подумалось, что, быть может, это и есть его спасение. Рано или поздно наступит пора возвращаться домой, а лечь в постель с теплой живой потаскухой все же веселее, нежели в компании мертвого приятеля. Смутно знакомый офицер поставил свою кружку грога на его стол, заняв место напротив. – Тайная канцелярия? – поинтересовался он, раскуривая добротную ореховую трубку. – Пусть так, – Степан взглядом подозвал хозяина, и тот подал ему на выбор несколько глиняных трубок и кисет с едким кнапстером. Не торопясь Шешковский раскурил свою трубку, пустив в лицо непрошеного гостя голубоватое облачко. – А меня помнишь? – Вас я не помню, – честно признался Степан. – Да разве ж всех упомнишь? – Да уж работенка у вас, людей видите не со стороны лица, а со стороны… – Он кряхтя почесал поясницу. – Бывало и с лица, – Шешковскому не нравился разговор, не нравился усатый офицеришка в драгунском мундиришке, опостылела льнущая к нему шлюха. К слову, какая к черту потаскуха, когда он только что, можно сказать, обнимал принцессу?! Но об этом цыц. Даже если Антон подглядел роковое свидание, не такой он человек, чтобы языком трепать. Главное – самому по пьяному делу не сболтнуть, потому что тогда и ему, и, главное, ей несдобровать. – Думаешь, на вас, сволочей, управы нет? – Да я что, если чем и обидел, мил человек, так я ведь это, приказ выполнял, – приложил руку к груди Степан. – Не боишься, что злая судьба и тебя не минует? И ты Ушаковым не прикрывайся. За свои злодеяния ответить не страшишься? – Судьба? – Степан поднялся и, кивнув хозяину, бросил на стол несколько монет. – Судьба, говоришь? Хочешь вызвать? Вызывай! Видали мы таких храбрецов потрепаться. Хочешь удовлетворения – давай. – Мне с тобой кнутобоем и задницепорцем на благородных шпагах сразиться? Не смеши. – Офицер остался сидеть. – Я дворянин! – возмутился Степан. Впрочем, на большее его запала не хватило, и, шлепнув по заду попытавшуюся поцеловать его девку, он вышел из кабака, чуть при этом не налетев на косяк двери. Вопреки ожиданию, метель не закончилась, а сделалась еще гуще и злее, хотя по сравнению с последними днями мороз явно спал. Вспоминая о прекрасной принцессе и целуя воздух, в котором маячила перед ним сотканная из летящего снега и света фонарей девушка его мечты, Степан шел и шел, пока вдруг его точно кто шмякнул по головушке, оказалось, что он идет той же дорогой, какой провожал до конторы Антона. Ну да, конечно, вот у этой канавы они оба чуть было не грохнулись в сточные воды, вот бы смеху было. А вот здесь Синявский вдруг сообщил, что пойдет ночевать к своей бабе, и уверенно потащил приятеля в сторону дома Анны Васильевны. Степан мгновенно протрезвел, вокруг особняка Гагариных сплошные строительства, так что ногу сломишь, непроходимые строительные площадки и ни одного жилого дома. А пьяный Синявский упорно тянул его именно сюда. Получается, возлюбленная Антона жила в доме статс-дамы государыни. Кроме хворой Анны Васильевны, в доме находилась домоправительница и, возможно, какая-нибудь незаметная прислуга. Обе дамы – и Анна Васильевна, и ее доверенная служанка – по возрасту могли оказаться Софьей Шакловитой. Других женщин в доме он как будто не видел, хотя кто-то ведь должен был убирать комнаты, обстирывать господ и готовить им. Заходя в дом Анны Васильевны вместе с Апраксиным, он подивился стоящей там неестественной тишине. А ведь так не должно быть! Степан заставил себя успокоиться, растер снегом лицо, чтобы еще больше прийти в чувства. Еще у Анны Васильевны была племянница Полинька, но та по малолетству в расчет не шла. Шешковский глубоко вздохнул и направился к крыльцу. В вечернее время дом производил еще более странное впечатление, нежели днем: всего два горящих окна – одно на втором этаже, где спальня хозяйки, второе на первом – косо взирали на незваного гостя. Почему нет слуг, когда во всех домах их с избытком? Когда барыня болеет, в доме круглосуточно находятся медикус и сиделки, в кухне должны готовиться отвары и специальные блюда для поддержания здоровья. А если Анне Васильевне внезапно сделается хуже? А вокруг только пустые дома. Невозможно, немыслимо, ведь Анна Васильевна – придворная дама государыни, и она не в опале. Постучав дверным молотком, Степан прижался щекой к холодной двери, пытаясь расслышать хоть что-нибудь. Но дом был тих. Он постучался вторично, где-то глубоко в доме хлопнула дверь, послышались осторожные шаги, должно быть, разбуженная служанка была обута в шлепанцы. Вдруг подумалось, что, возможно, он не почувствовал, как наступила ночь, вот и разгадка, все спят, а он, пьяный невежа, просит впустить его в дом. Кстати, а что он скажет домоправительнице или тому, кто откроет? Не здесь ли проживает зазноба покойного Антона Синявского? Привет ей от него с поцелуем. Дверь приоткрылась неширокой щелью, ослепляя Степана колеблющимся пламенем свечи. В проходе, одетая в ночной халат, с заплетенными в косу волосами под чепцом, стояла домоправительница. – Антон велел передать, что не может сегодня, – тяжело упираясь на косяк и дыша в лицо даме перегаром, Шешковский выдал первое, что пришло ему на ум. – Я не понимаю? – Дама оглянулась по сторонам, зябко запахивая на груди халатик. Но дверь не закрыла. Глупо. – Антон Синявский, с которым я вот уже два дня пью в одном славном местечке неподалеку отсюда, был спешно вызван на службу. – Он пьяно ухмыльнулся и, навалившись на косяк, попытался дотянуться до собеседницы губами. – Я за него. – Антоша не придет? – Женщина, должно быть, не узнала Степана, а может быть, как раз узнала и сопоставила, что они служат в одной конторе. – Антон пошел вон. Я за него. – Шешковский протиснулся в дверь, распахивая ее до тех пор, пока руки пытавшейся помешать ему женщины не ослабли, и он заключил ее в свои объятия. – Черт с ним, с Синявским. На нем ведь свет клином не сошелся, а? Так, может, пока его нет? Главное, не ори, хозяйку напугаешь, а она у тебя недужная. – Он обнял домоправительницу, целуя ее в губы и шею, женщина безвольно откинула голову, Степан сорвал с ее головы чепец, гладя по волосам. – Ну, где твоя комната? Давай я сам понесу свечу. Он взял подсвечник и, осветив лицо своей жертвы, вдруг ясно разглядел то, что было скрыто от него прежде, – шрам над бровью в виде скобочки. – Софья Шакловитая. – Он отпустил женщину, и та в ужасе попятилась, натолкнувшись лопатками на стену. – Так и знал, что ничего не получится. Невезучий я человек. Глава 23. Несвоевременная расплата