Шла она споро. …а шуба у царицы осталась. И посох. И стало быть, нового визиту не избежать. Что ей, венценосной, на самом деле от Арея надобно? Ведь надобно. Иначе не стала бы в гости зазывать. Бояр дразнить? Они ныне раздразненные, куда уж дале… девица идет, коса раскачивается, что маятник. И нынешний путь лежит по белым коридорам, по галерее открытой, чтоб, значит, видели люди добрые Арея… ну и он на них поглядел. Сверху. Нестерпимо захотелось плюнуть на высокие боярские шапки. И осознавал Арей, что сия выходка — даже не детство, а глупость несказанная, но сдержался с трудом. А галерея свернула. Мимо дверей запертых, перед которыми рынды застыли в белых кафтанах. Мимо палат расписных, где боярыни собрались родовитые, посели на мешках, шерстью набитых, что куры в курятнике, и квохчут, и ругаются, а Арея завидели и разом смолкли. Неуютно сделалось. Тут не один барышник, тут целый выводок. И впору отступить, но девица оглянулась, проверяя, идет ли Арей следом. Идет. Куда ему деваться от царское-то милости? Вновь загомонили боярыни, уже в спину, без малейшего стеснения обсуждая, что царица-де ноне вовсе разум утратила, если беглого раба в бояре возвела. И пусть не раб он давно, но все одно непорядок. А если порядок, то этим порядком пользоваться надобно. — Куда твою Аруську? — визгливый бабий голос долетел в открытую дверь. — Ты своего перестарка уже под любого подложить готовая… — Не перестарок она! И справная. И крепкая телом, не то что твоя… дунешь — и ветром унесет. Такая и дите не народит. А моя… — …и народит, и мужа в могилу сведет… или сам в могилу сбежит от такой-то женки… Кто-то вскрикнул. Бахнуло… Рынды стояли, глаза прикрывши. Им, видать, не в первый раз такое слушать было. Арей же только головой покачал: этак его и без царицы оженят, согласия не спросивши. …девка вывела в сад. Как сад, до того, что при Акадэмии был, ему далеконько. И тесно тут деревам, и неуютно. Растут, но норовят перекривиться, перекрутиться, будто бы тошно землице от игрищ людских. Ветви опустили до самых дорожек, а те, белым камнем мощенные, вьются, перетекают меж пышными кустами. Цветами пахнет. Шипшины куст белой раскинулся, манит пчел, да только что-то ни одной не видать. И бабочек нет, и птиц не слышно. Мертвый сад. — Тут ждите, — велела девка, на лавку указав, которая под шипшиновым кустом примостилась. Арей и присел. Ждать так ждать, все одно раньше, чем выпустить решат, не выберешься. Солнышко пригревало. Тихо было. И в этой тишине отпускало душу. Ком в горле стал. Кричать бы… а он шипшину нюхает и дивится, что запах ее густой, тяжелый, так неприятен. …яблони-то отцвели уже. Жаль. …он почуял ее присутствие раньше, чем увидел. Просто обернулся. Никого. А изменилось что-то, неуловимо, но все же… убыло? Прибыло? Не понять. Арей поднялся. Идет по дорожке девица… красивая? Сложно понять. На Ильюшку похожа, бывает такое, что увидишь — и сразу понятно, чья родня. Высока. Стройна. Худа даже. Личико вытянутое, носик длинноват, но ее это не портит. Глаза круглые, покатые и бровки домиком, отчего кажется, что боярыню все вокруг удивляет немало. И ступает-то она медленно, словно во сне. А за спиною вторая виднеется. Ее-то Арей сперва за служанку принял, но после понял: ошибается. Похожа она на сестру и брата, хотя тут этое сходство слабое, едва уловимое. Тоньше. Волос темен, кожа смугловата, глаза темные посверкивают… — Доброго дня, боярыни. — Арей поклонился. Девки, которые сопровождали невесту с сестрой, в отдалении замерли. И старушка нянька с ними. Стоит. Губы поджала. Руки на груди сцепила. Глядит с неодобрением, мол, где это видано, чтоб девице молодой да с женихом до свадьбы встречаться? Непорядок. И смех. И слезы. Слезы застыли в глазах невесты… как же ее звать-то? Любляна? Любава? Любомира? Как-то так… забыл. Неудобно получится. Надо будет спросить Ильюшку. Потом. И сказать, что здоровы… во всяком случае, глядятся таковыми. Или нет? Невеста не ответила. Взгляд потупила. Присела на саксонскую манеру. Разогнулась. — Моя сестрица премного рада видеть своего будущего супруга, — молвила младшенькая, старшую за руку взявши. — И я… рад… — Она безмерно благодарна царице-матушке за возможность встретиться с человеком, которому обещана в жены… — Младшенькая говорила быстро и громко, и каждое произнесенное слово ключница встречала одобрительным кивком. Дескать, так и надобно. — И воочию убедиться, что человек этот преисполнен всех мыслимых достоинств. — А немыслимых? — не удержался Арей. Губы старшенькой дрогнули. — И немыслимых тоже, — серьезно ответила младшая. — Моя сестра слишком скромна. И потому не смеет говорить с женихом сама, это в высшей степени неприлично и может плохо отразиться на ее репутации… — Я понимаю. И вправду ли скромна? Или в ином дело? В том, что онемела она от страха и обиды? Кто он таков, чтобы к царевой племяннице свататься? Никто. — Здорова ли она? — Совершенно здорова. — Младшая взяла старшую под руку. Так и пошли по дорожке. Впереди Арей, а за ним обе сестрицы. Дошли до лавки. Младшенькая старшую усадила, а сама за плечом стала, не то охраняя, не то успокаивая. А ведь здоровой его невестушка не выглядит. Синева под глазами. И взгляд растерянный, если не потерянный. — Моя сестрица… — младшая погладила старшую по плечу, — Всю ночь не спала, волновалась… встречу предвкушая. Та вздрогнула. Сжалась, точно Арей ее бить собрался. Вот не было беды. Он присел на лавку, что заставило старуху надсмотрщицу сильней губы поджать, но с места она не сдвинулась, даже когда Арей невесту объявленную за руку взял. Холодна.