…а его ждут. Вона, улочка осталась. И переулочек. — Боярин, — окликнул юродивый Микитка, переломанною рукой монетку подбирая. — Не ходи тудою… там злые люди. — Да? Конь стоял. И ему одному, доставшемуся едва ль не обманом, но в том не было Киреевой вины, он верил. — Били Микитушку… гоняли Микитушку… а у самих самострелы! И стрелы огроменные! Сказали, иди отселева, иродище… а Микитушка забоялся! — Спасибо… …может, и примерещилось. Но конь не идет. И улочка темна, а переулочек узок. Тесно тут дома стоят, прилипли стенами друг к другу, срослись намертво. И окошки в них узенькие, что бойницы. А крыши низенькие. Стрелять с такой сподручно, если людей поставить грамотно — а мнилось, найдутся у дорогого родственника грамотеи — перекроют отступление. С двух сторон… …с трех. Если не с четырех сразу. Пальнут… глядишь, да пробьет какая из стрел щит, войдет в сердце. А если и не войдет, то хватит махонькой царапины. — Здраве будь, боярин. — Микитка поклонился. — Гореть тебе весело… и не ходи к морю, там ваших не любят, к горам бери. В горах люди иные, там не будут выспрашивать, откуда вы с женою явилися… не принято… Баба Микитку за руку взяла, зашептала что-то быстро, спешно, то и дело на Кирея оглядываясь. Боится, что осерчает он с таких речей? Нет. А ведь про море он никому не рассказывал. Ни одной душе живой. Да что рассказывать, он и думать-то о море лишний раз боялся… мало ли… и откуда тогда? …сам не решил. …море манило. Кирей читал, что оно на степь похоже, только из воды. Бескрайняя синяя гладь… он озера видывал, и они были удивительны, безбрежными казались иные, но вот чтобы море… …а горы пугали. Пару лет тому, когда вновь переехали, куда — им не говорили, да и не имело то значения, но горы были видны, стало быть, к самой границе царства Росского. Сине-зеленая гряда, обманчиво близкая, обманчиво низкая. Будто из цветного стекла отлитая. Еська, дурень, решил, что доберется. Три дня в лесу его искали. Лис вышел по следу, нашел бестолкового на сосне, куда его медведь загнал. Еська и сам вспомнить после не мог, как на сосну эту, огроменную, ветвей лишенную, вскарабкался. А горы ближе не стали. Значит, туда? Почему бы и нет… Коня Кирей повернул. Если взять по Малокузнечной, оно, конечно, дольше будет. Да и улочка эта неудобная, не мощена, настилом не уложена, в яминах она, грязью по весне полных. По такой коня благородного мучить ни один боярин не станет. Не на то ли расчет был? Но другое интересно, если правду сказал убогонький, то… откуда узнали? Грамота заговоренная, а такой заговор снять непросто. Мальчишка вряд ли правду знал. Отследили? Возможно. За Акадэмией давно наблюдают, тут ничего удивительного нет… и проводить мальчишку до подворья просто. А дальше… дальше теория… может, и не знал дорогой родич. На удачу людей послал. И была б за ним… …а может, и не на удачу. Боярину что? Ему все едино, с которым наследником договариваться. Ждали. И ворота распахнулись. Подскочили холопы, один спину согнул, боярину подставляя. Другой коня под уздцы перехватил. Попытался. — Не стоит. — Кирей сам спешился, потянулся, разминаясь. Кости ломило. Точно к вечеру задождит, хотя ныне на небе ни облачка. Ясное. Высокое. Как море, которого ему, судя по всему, не видать. — Так… — Холоп замер, не зная, как быть. Небось не отправишь боярина на конюшню, самолично коня расседлывать, хотя ж и конь этот диво, какого во всем Росском царстве не видывали. — Показывай. — Кирей не доверит Ветерка чужим людям. И тот, благодарный, ткнулся бархатным носом в шею, дыхнул, напоминая, не ты ли, Кирей, обещался за хозяина отомстить? Не забыл ли? Не забыл. Сочтется… этого перекрестья не минуть. А конюшни у боярина знатные. Из камня сложены. Потолки высокие, полы каменные. В загонах на полу мягкие опилки лежат, да видно — меняли недавно. И навряд ли к Кирееву приезду. Холоп услужливо дверцу распахнул. — Может… — Воды принеси, — велел Кирей. И конь вновь вздохнул. Тесно ему было в городе, и конюшня, сколь бы ни была хороша, а все не то, чего душа желала. — Потерпи. — Кирей провел ладонью по горячей шее. — Скоро уже… Он ослабил подпругу, после подумал и вовсе снял седло. Коль выпадет из гостей быстро уходить, то некогда станет с ремнями возиться. Недоуздок оставил. Оно, конечно, и за гриву уцепится, если нужда выпадет, но со сбруей оно как-то привычней. Растереть не успел… — А я все гадаю, куда ж это гостьюшка наш долгожданный подевался? — Рязенский урядник больше всего походил на быка. И не на благородного тура, которого землепашцы лесным царем именуют, но на быка обыкновенного, к стаду коровьему приставленного. Не сказать, чтоб высок. Широк. Кряжист. Голова с лбом покатым крепко на плечах сидит, шеи, той почти не видать. И мнится, что нет ее вовсе. Нос широкий. Ноздри вывернуты. Губы лупаты и блестят, что намасленые. Боярин их то облизывает, то покусывает. А безбород. И удивительно, потому как не в росском обычае это… — Да вот. — Кирей похлопал коня по шее. — Норовистый. Как бы не покалечил кого… — Если и покалечит, то за дело. — Игорь Витюйтович Жучень двигался нервозно, дергано, и виделось в том волнение… С чего бы? Не с того ли, что не чаял уж гостя дождаться? — А хорош… хорош… и вправду, что ль, от водяного прижитый? — Он остановился у загона и губы облизал. — Продай? — Нет. — По весу золотом дам… …было бы у него это золото. Храбрится боярин, пылит золотым песком в глаза недругов, мол, все-то у него ладно. Полна казна самоцветами, что ни выезд — то люду забава. И кидает нищим деньгу полными горстями, а шептуны верные народу весть несут — выйдет из Жученя славный государь.