– Кажись, были. – Пошли. Илюха-татарчонок «нюхал воздух» на ближайшем перекрестке. А Квилецкий с Матвеем двинулись за быстро шагавшим в сторону Страстного бульвара мужчиной. В такую рань народа на улицах столицы было мало, момент казался удобным. – Пусть подальше отойдет от ментовки, – прошептал Матвей, заметив, как Квилецкий поправляет торчащий за поясом пистолет. – Лучше обойтись без шума. При этом в его руке блеснула тонкая заточка. Главарь не возражал, он сам не любил принимать решения на скорую руку. Остыть, поразмыслить, тогда уж… Дойдя до перекрестка, мужчина перешел дорогу и решительно двинулся дальше, к Крапивенскому переулку. – К ловухе[38] метнулся, – подсказал Матвей. – Откуда знаешь? – А куды ж еще-то? Она тут одна на всю округу. И открывается аккурат в восемь. Так и вышло: мужчина дошел до Крапивенского и повернул налево. Казимир посмотрел на часы: – Ладно, подождем, когда пойдет обратно. – Подождем. Вон и подворотня ладная. Будет проходить мимо, тут его и ковырнем. Нырнув в подворотню, они принялись ждать. * * * Знакомая фигура стремительно вывернула из-за угла минут через пятнадцать. Правая рука мужчины оставалась свободной, левой он прижимал к себе три свертка из плотной коричневатой бумаги, в какую обычно заворачивают покупки в продуктовых лавках. – Приготовься, – скомандовал Казимир. – Как пройдет мимо – выходим и быстрым шагом догоняем. Ты бьешь под лопатку. Я – в горло. – Годится. Скоро они услышали шаги и, переглянувшись, принялись прикуривать. Мимо узкого выхода из двора прошел человек в кителе без погон. Лицо было сосредоточенным, взгляд скользил по асфальту. Видно, кум о чем-то глубоко раздумывал. Стоявших в тени подворотни бандитов он не заметил. – Точно – он! – горячо зашептал Матвей. – Зуб даю! Квилецкий кивнул и решительно направился за опером. Мягко ступая по асфальту, торопились, стараясь побыстрее нагнать жертву. Далеко позади утреннюю тишину нарушил гул автомобильного двигателя. Ничего. Успеют. Дистанция – десять шагов. Восемь. Шесть… В ладони Матвея блеснула заточка. Отпустив рукоятку пистолета, Казимир потащил из кармана нож с широким лезвием. Гул нарастал, но бандиты были уверены: ничто не может им помешать. К тому же им показалось, что автомобиль едет не по Петровке, а поперек – по бульвару. До жертвы четыре шага. Три. Два… Мужчина шел, не замечая опасности. Бандиты переглянулись и одновременно ринулись вперед. Еще секунда и… В последнее мгновение Квилецкий перехватил занесенную для удара руку Матвея. Сзади со Страстного бульвара на Петровку вывернул легковой автомобиль. Набирая скорость, он быстро нагонял мужчин, двигавшихся в сторону Управления московского уголовного розыска. – Погодь, – шепнул главарь. – Пусть проедет. Не ковырять же опера на виду у пассажиров легковушки. Оба слегка приотстали, мужчина мог оглянуться на шум автомобиля. И он действительно оглянулся. Но – после того как машина посигналила и, подворачивая ближе к тротуару, стала сбавлять скорость. С нескрываемым сожалением посмотрев на шагнувшего к проезжей части опера, бандиты проследовали мимо. – Александр! – крикнул кто-то из остановившейся машины. – А я смотрю: знакомая фигура со свертками. Ты откуда? – В магазин бегал, на завтрак кое-каких продуктов закупил. – Это хорошо! А то живот скоро к спине прилипнет. Поехали. Легковушка взревела двигателем и покатила дальше, чтобы метров через триста остановиться прямо напротив главного входа в Управление. – И как ты их учуял? – удивленно бормотал Матвей. – Вот бы вляпались… – Ничего-ничего, – поправив рукоятку пистолета, процедил Казимир. – Мы с этим Александром еще встретимся. * * * – Помнишь, я рассказывал о привезенном из Италии красивом памятнике? – Женская фигура из белого мрамора под черными пальмами? – спросил молодой человек. Отец кивнул. – Конечно, помню. Памятник стоит за Главным поворотом этой аллеи, рядом с могилой мамы. Кажется, под ним покоится Софья Блювштейн. – Я всегда восхищался твоей памятью, Антон. Да, по легенде, под мраморным памятником захоронена Софья Ивановна Блювштейн. – А кто она? – Легендарная Сонька Золотая Ручка. Надеюсь, слышал про такую? – Сонька? Конечно, слышал! В нашем взводе служил пожилой дядька, Севастьян Амелькин. Он дважды отбывал срок за мелкие хищения и во время передышек развлекал нас рассказами. Хороший был мужик, искренне раскаивался в своем прошлом. Жаль, погиб в сорок четвертом в Польше. – Немного помолчав, молодой человек спросил: – Ты говорил, Софья Блювштейн скончалась в начале века? Свернув на аллею и дойдя до женского изваяния из белого мрамора, Казимир остановился. Достав папиросу, он по давней традиции положил ее на квадратное основание памятника. – По официальным данным, она умерла в 1902 году на каторге, – негромко, чтоб не растревожить кладбищенскую тишину, пояснил он. Незаметно оглянувшись по сторонам, продолжил: – Это случилось очень далеко отсюда – на острове Сахалин, поэтому нет оснований полагать, что кто-то привез тело в Москву и захоронил здесь. Сомнительно. Очень сомнительно. Но существует предположение, что Софья бежала с каторги и поездом вернулась в столицу к двум своим дочерям… Казимир Квилецкий снова встретился с сыном на Ваганьковском кладбище и прогуливался с ним по главной аллее. Это было странное место для редких и столь желанных встреч отца и недавно вернувшегося с фронта сына. Но Казимир объяснил это довольно просто: «Работаю рядом. Да и тихо здесь, спокойно. Воздух чистый…» Антон не возражал. Отец всегда был заботлив и относился к нему с любовью. Правда, до войны часто видеться не удавалось: юноша учился, Казимир работал и, бывало, уезжал в командировки. Вернувшись с фронта, сын вдруг обнаружил, что отец здорово изменился. Во-первых, он постарел и сдал физически. Всего лишь четыре года назад – в середине 1941-го, когда прощались на Белорусском вокзале, – он выглядел подтянутым, осанистым и каким-то породистым. Настоящим кадровым офицером, если бы гражданскую одежду он сменил на военный мундир. Во-вторых, в характере отца появилась сентиментальность. Он тепло встретил Антона с воинского эшелона, разместил в заранее снятой и отремонтированной квартире, в первый же вечер сводил в ресторан, обеспечил приличными деньгами. И, главное, он готов был проводить с сыном по несколько часов хоть каждый день. – Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей работе? – спросил сын. – Обязательно. Вот выйду на пенсию и расскажу. – Это будет не скоро. Тебе ведь нет и пятидесяти. – Нет, так исполнится, – засмеялся Казимир. – Всего-то год остался. Обняв молодого человека, он повел его дальше – к скромной могиле с надписью на табличке: «Бринер Александра Николаевна». А заодно перевел разговор в другое русло: – Послушай, а как бы ты отнесся к предложению уехать из Москвы? – Куда? Надолго? – не понял Антон. – Навсегда. И подальше. Где тихо и нет толчеи. Где текут чистые реки и с гор струится хрустальный воздух.