Накануне Перемены в Москве было меньше тысячи таксофонов. Стояли они в таких местах, что многие москвичи про них вообще не знали и уж тем более никогда не звонили. Зачем, если в кармане даже у ребенка или старика есть сотовый? Но зато таксофоны были бесплатные. Теперь сотовой связи нет, телефонные будки вернулись в города (говорят, какой-то древний завод на этом озолотился), но надо платить за звонок. Я остановился у таксофона рядом с метро, вставил карточку в аппарат и набрал номер отдела «Экс». Хорошо помнить числа – это очень удобно, не нужно таскать с собой блокнот. Их производители, кстати, тоже выиграли от Перемены. Не знаю, сколько народа служит у Лихачева в подчинении, никогда там не был. Но вначале трубку взял мужчина с резким командным голосом, потом я добрался до какой-то юной девицы. И лишь потом мне позвали полковника. Чутье у него имелось. Впрочем, после недавних событий я бы очень удивился, откажись он от встречи. Я сказал, что подожду у Комка на Шлюзовой набережной, полковник ответил: «Буду через пятнадцать минут», и в трубке запикал отбой. – Полковнику никто не пишет, – сказала Наська, толкущаяся возле будки. – Полковнику все звонят. У нее очень медленно шла первая фаза мутации, она несколько лет провела неподвижно. Лежала и читала книжки, их на удивление много оказалось в Министерстве культуры. Читала, похоже, всё что попало, не только детские книжки или детективы. Может, поэтому немного странная. – Идем, – сказал я. – Подождем на месте. На самом деле мне не хотелось дожидаться полковника. И когда мы дошагали до Комка, и я там никого не обнаружил, меня это порадовало. В этом Комке я никогда не был. Он упал на уродливое невысокое здание, в котором размещался фитнес-клуб и какие-то государственные конторы. Кажется, даже почта, и это меня позабавило – на Мичуринской тоже «Почту России» накрыло падением Комка. Может, Продавцам когда-то посылку не доставили? Этот Комок был почти правильной формы, напоминал расплющенную каплю, или спелую фигу, ну или хинкали – если вы грузин… Прочие ассоциации я оставил за невоспитанной куколкой. На моих глазах к дверям Комка подошла молодая женщина. Дернула ручку. Удивилась. Подергала еще. Пожала плечами и пошла навстречу нам, к метро. Видимо, нечасто ей приходится продавать кристаллы, иначе удивилась бы сильнее. Серчеры знают, что Комки открыты всегда. – А нас пустят? – шепотом спросила Наська. – Меня пустят, – ответил я с уверенностью, которой не испытывал. Ночной разговор с Продавцом казался сейчас нереальным. Мелькнула мысль: а не зайти ли самому, оставив Наську снаружи? Но если она уйдет и заблудится? – Что именно тебе сказало Гнездо? – строго спросил я, когда мы подошли к дверям. – Что свершилось ужасное злодеяние! – с готовностью ответила Наська. – Кто-то убил Продавца! И тебе надо выяснить, кто, – тогда друзья покойного дадут тебе кучу всякого добра! – В целом верно, – признал я. – Ты не боишься увидеть мертвеца? Наська ответила не сразу и на этот раз очень серьезно: – Максим… Когда у нас Гнездо убили, я помогала Дарине тела носить. Только мне стражу или монаха тащить было тяжело, особенно если они остались целыми. Я носила куколок. Она помолчала секунду. – Своих подруг. Черт. Меня как под дых ударили. Вот эта ее веселость и энергия – они порой заставляют забывать, что передо мной куколка. Которую родная мать отдала в детстве в Гнездо. Которая несколько лет лежала, пока мутаген боролся в ней с опухолью. Обычно на это не нужно много времени, но тут что-то пошло не так. Дарина говорила, что к ней редко заходили другие куколки – дети не очень-то умеют сочувствовать. А потом, когда она все-таки поправилась и у нее появились друзья, их всех убили. – Извини, – сказал я. – Глупость спросил. – Ничего, – ответила куколка. – Это у всех бывает. Ты не бойся за меня, я не стану пищать. И ничего не буду хватать и лезть куда попало. Нас учат дисциплине. – Вот в этом я сомневаюсь, – признался я. Мы были уже перед дверью, а Лихачева еще не наблюдалось. Пробок в Москве нынче нет, слишком дорогой бензин, но ведь могло его что-то задержать? – Зайдем, – решил я и взялся за ручку двери. Дверь открылась легко. Комок действительно ждал моего появления. Я вошел первым, огляделся. Ну, всё как обычно. Глухая стойка прилавка из того же непонятного бугристого материала, что стены и потолок. За ней – метра два пространства, далее плотный занавес. Прохладно. – Эй! – позвал я. – Есть кто? Все-таки я не был уверен, что Продавец мертв. Тишина. Наська попыталась высунуться вперед, я придержал ее за плечо. – Можно войти? – снова позвал я. Нет ответа. – Пахнет, – сказала Наська. – Чем? – Я насторожился. У куколок чувства развиты куда сильнее, чем у людей. – Кровь? – Нет… химия какая-то. И озон. Я принюхался. Да, пожалуй, слегка пахло грозой. Химических запахов я не ощущал. – Хорошо, – решил я. – Стой пока тут. И двинулся вперед. Продавца я увидел, когда подошел к прилавку. Он лежал сразу за стойкой, вытянувшись в полный рост всей массивной тушей, замотанной в серые и песчано-коричневые тряпки. Из-под одежды, будто ноги, торчали толстые металлические штыри, с растопыренными, будто птичьи лапы, опорами. Под телом расплылась большая липкая лужа густо-синей жидкости. – Что за… – сказал я и, опершись на стойку, перепрыгнул к Продавцу. Наклонился, посмотрел в проглядывающее сквозь ткань лицо. Глаза были закрыты, лицо казалось мертвым. В общем, мертвым оно и было. За спиной легонько стукнуло – я обернулся, обнаружил, что Наська стоит на прилавке. Похоже, запрыгнула прямо с пола. – Мертвый, – сказала Наська. – Это он пахнет. Да, теперь я чувствовал идущий от Продавца запах. Он не был неприятным, он вообще казался неживым, это был запах сгоревшей электроники и разлившейся химии. – Вашу ж мать… – сказал я, глядя на торчащие из-под одеяний металлические «ноги». – Вы что, роботы? – Это механическая жизнь! – прошептала Наська с явным восхищением. – Перед нами сломанный автопродавец! Я осторожно приподнял подол одежды. Металлические ноги ожидаемо имели что-то вроде сустава в районе колена, а заканчивались в рифленом и явно металлическом цилиндре. Уже догадываясь, что увижу, я засучил Продавцу рукав. Кисть, на вид совершенно человеческая, в районе запястья была насажена на металлический стержень. В общем, если бы ребенка попросили изобразить робота – он бы примерно так и нарисовал. Не хватало разве что носа-лампочки. Наська спрыгнула ко мне, тоже наклонилась над телом (если, конечно, сломанную машину можно так называть). Протянула палец, потрогала разлитую синюю жидкость, прежде чем я успел ее остановить. Понюхала. Брезгливо поморщилась и вытерла об одежду Продавца. Сообщила: – Это оно воняет. Я тем временем обнаружил, что ткань на груди Продавца разрезана или прорвана. Развел края – и обнаружил тот же самый рифленый металл, только с узкой пробоиной, сантиметров десять-двенадцать длиной. Края пробоины торчали зазубринами, на них застыла синяя вязкая масса. – Зарубили топором, – сказала Наська. – Интересная версия, дорогой Холмс, – сказал я. – Но почему топором? – Элементарно, Ватсон! – Наська взглядом указала в сторону. Я глянул. У края занавеса лежал топор. Деревянная ручка, клиновидное лезвие – самый обычный плотницкий топор. Даже не какое-нибудь экзотическое боевое оружие. Как-то очень просто для всемогущих и самоуверенных Продавцов, нет? Тюк топориком в грудь – робот-пришелец отбросил коньки и протянул грабли. – Топор, – сказал я. – Мы же вроде не в Питере… Так, Наська. Говоришь, у вас дисциплина? Наська быстро спрятала палец, которым собиралась потрогать пробоину, за спину.