Произнести это вслух оказалось куда сложнее, потому что взбудораженное сознание никак не желало мириться с мыслью, что и ее, в числе прочих, разыграли, как пешку. Подставили, чтобы противник соблазнился на легкую добычу, поддался импульсу – и обнажил тылы. Боги, это было великолепно! Идеально, безупречно. И бессердечно. — Я использую всех, Киирис. Кого-то больше, кого-то меньше. – Дэйн, как и всегда, не отпирался от очевидного. Не считал нужным притворятся, чтобы хоть сохранить иллюзию человечности. – Ты не исключение. Разница в том, что я бы никогда не позволил кому бы то ни было причинить тебе вред. И предпринял некоторые шаги, чтобы обезопасить тебя. — То есть, мне следует сказать «спасибо» за то, что я жива? — Тебе следует сменить тон, мейритина, - предложил он. – Потому что, хоть все прошло в наилучшем виде, я все еще на взводе, и ты рискуешь отведать моего гнева. Мне бы этого не хотелось. Киирис рассмеялась прямо ему в лицо. Плеснула щедрую порцию обиды и горечи, чтобы увидеть, как лицо Дэйна окаменеет, как его непроницаемый взгляд станет темнее грозового неба. Вероятно, он прямо сейчас отдаст приказ передать строптивую рас’маа’ру в руки скраг, а уж те знают, как поучить ее смирению. Ну и пусть. Зато она всласть похохочет сейчас. Вырвет из себя мерзкое чувство опустошения. Вот только вряд ли этот трюк пройдет с чувствами, которые этот мужчина сумел в ней пробудить. Разве что она проткнет собственное сердце. — Торана не знала, что подносит мне яд? – Киирис не сомневалась, что права. – Ее ошибка была в том, что она доверилась змее. — Ее ошибка была в том, что она, равно как и ее гонористый папаша, решили, что императора нэтрезов можно поиметь, словно бордельного мальчика с раздолбаной жопой, - не потрудился подбирать выражения Дэйн. – То, что она попытается навязать себя мне, было известно с самого начала. И поэтому я не стал противиться, когда королева-мать решила устроить наш брачный союз. В конце концов, мать как никто другой подходила на роль свахи. — А я была цыпленком на веревке, которого ты заставил бегать перед голодными кошками. — И ты была безупречна, моя порочная рогатая бестия, - похвалил он. – Кроткая, кричащая: «Я слишком слаба, чтобы пренебречь попыткой меня убить». Киирис всем сердцем желала его возненавидеть. Но, как ни старалась, не могла. Потому что вопреки голосу разума, вопреки обиде за то, что ее, в который раз, использовали ради удовлетворения своих первобытных желаний, понимала – хозяин Нэтрезской империи убил одним махом сразу двух зайцев. И этот выстрел оказался безупречным. — Торана никогда бы не отважилась совать тебе яд в открытую. Это только одна из твоих душ может запросто прирезать человека на виду у всех, большинству же требуется какая-то внутренняя борьба, долгие споры с собой и прочая чушь, которой люди обычно оправдывают свое бездействие. А я не мог позволить, чтобы она задерживалась здесь дольше нескольких дней – и так едва сдерживался, чтобы не свернуть ей шею. Редкая женщина способна заставить меня испытывать такое острое чувство желать ей долгой и мучительной смерти. – Император брезгливо поморщился. – К счастью, Алура имела неосторожность трахаться с одним из моих гвардейцев. А потом заявила, что ублюдок, которого она носит – мой. — Я была уверена, что она врет про свою беременность, - пробормотала Киирис. — Теперь это не имеет значения: их обоих вздернули. — Не слишком ли много смертей для одного вечера? — В самый раз. Пусть мои болтливые гости на весь Рухан раструбят, какая я бессердечная тварь. Страх удивительным образом влияет на способность людей слушать и слышать. Никогда не понимал, отчего императора все непременно должны любить. Любят слабаков, которых потом же первыми ведут на бойню. И с этим нельзя было не согласиться. Хоть каждое его слово было самым настоящим надругательством над человечностью. — Алура знала, что Торана видит в тебе, а не в ней настоящую соперницу. А твое появление в ошейнике было слишком большим соблазном, чтобы папашина дочка не воспользовалась поводом унизить тебя. — Одна разыгрывает приманку, другая подливает яд, третья дает этот яд приманке, а ты получаешь предлог объявить войну, - закончила за него Киирис. — Я не мог напасть на засранца без более-менее стоящего повода. Не все касхары настолько безгранично мне преданы, чтобы встревать в войну, где за мной не будет ни одного доброго слова. — А так у тебя появилась целая куча свидетелей того, что Торана желала пронесла на торжество яд, желая отравить тебя, и лишь по счастливой случайности кубок попал в руки своей маленькой ручной обезьянки. — Моей маленькой рогатой бестии, - поправил он. – Которая, так уж теперь выходит, стала единственная женщиной в моей жизни. — И две предыдущих заплатили за это собственными жизнями, – сказала она скорее себе, чем ему. Дэйн отклонился, нахмурился. Он определенно ждал другой реакции. — Если ты начнешь лить по ним слезы, мейритина, значит, еще никогда в жизни я так сильно не разочаровывался в женщинах, - сказал он холодно. – Поэтому, пока я не продолжил, позволь узнать, что ты на самом деле думаешь. — И если мой ответ тебя не устроит, моя голова станет… - Она сделала вид, что подсчитывает в уме, - четвертым украшением твоего триумфа? — Ты прекрасно знаешь, что нет. – Теперь император выглядел озадаченным. Он даже встал и отошел в другой конец комнаты, разглядывая ее с видом вдруг прозревшего человека. – Я сказал, что никому не позволю причинить тебе вред. Насколько мне известно, с тех пор, как ты появилась в замке, тебя и пальцем никто не тронул. – Тут он потер лоб зажмурился, выуживая неприятные для него воспоминания. – Кроме тех случаев, когда ты сама была не против. Говорить о том, что было с Рунном и Раслером было последним, чего Киирис хотела в эту минуту. Если она переживет сегодняшнюю ночь – или уже утро? – то когда-нибудь эту тему нужно будет обсудить, но определенно не сейчас. — Я бы соврала, если бы сказала, что мое пребывание здесь было ужасным. — Тогда что не так? «Вероятно то, что ты одной своей прихотью убил весь мой народ», - мысленно ответила Киирис. — Это из-за проклятого Нерушимого Аспекта? – Проницательности ему было не занимать. – Только из-за того, что твой народ погиб по… - Дэйн скрипнул зубами. – Потому что они погибли по моей вине? — Теперь это не имеет значения, мой император. — Очевидно, Киирис, что имеет. Потому что, так уж вышло, что я решил, будто нашел то, что отчаялся отыскать. Решил, что ты – женщина, которая мне нужна. Сильная, смелая, единственная, кто не боится сказать правду мне в лицо. Закаленная в боли и страданиях, но не бессердечная. Бездушных сук, Киирис, мне предостаточно на псарне, и я у меня нет никакого желания держать в постели одну из них. Его слова отравляли соблазном. Возможно ли, что хозяин Нэтрезской империи только что сказал ей, бесправной наложнице, что нуждается в ней? Что она – его женщина? Боги, почему нельзя повернуть время вспять и заткнуть уши, чтобы не слышать его дурманящую откровенность? — Очевидно, что это всегда будет между нами, - сказал он глухо. – Ты не сможешь переступить через прошлое, а я не собираюсь извиниться за то, что сделал. Знаешь, почему? Потому что абсолютно все, что я делал, было осознанным взвешенным поступком. Кроме разве что той ночи, когда я выдрал тебя из рук Рунна. — Ты бы смог простить, мой император? – Оглушающая боль накрыла ее с головой. – Ты бы смог забыть хоть каплю пролитой кем-то крови тех, то тебе дорог? — Последнее, что я буду делать, Киирис, так это строить дурацкие предположения. Предпочитаю решать вопросы по мере их появления, а рассуждать о том, что было бы и чего не было – уволь. — Тогда хотя бы попытайся понять меня! — Это с самого начала была дурацкая идея. – Дэйн будто и не слышал ее слов. – Мне нужна война, Киирис. Дьяволов кусок земли у меня в тылу нужен мне целиком и на моих условиях, со скрученными в бараний рог всеми нежелающими мне подчиниться. И чем раньше я его завоюю, тем лучше будет для всех. У меня нет времени возиться с тобой, словно с ребенком, подтирать нос и утешать. Очевидно, что я слишком черств для этой ерунды. Киирис и не думала возражать: сочувствующий Дэйн казался такой же нелепостью, как и краснеющая шлюха. — Я не жду, что ты станешь подтирать мне нос, мой император, - сказала Киирис. — Тогда, демон все задери, в чем дело?! – Он порывисто сел на постели, ухватил пальцами за подбородок и вздернул ее лицо вверх, вынуждая полыхать под его гневным взглядом. – Мне казалось, несколько ночей назад, ты сказала, что любишь меня. И тогда это не было похоже на сладкую чушь, которую женщины постоянно мелют в постели. — Люблю, - не стала отпираться Киирис. – Люблю! Он придирчиво смотрел на ее рот, как будто искал в движении губ подтверждение правдивости ее слов. «Боги, Киирис, что ты творишь!» Любить императора – непростая задача, но любить беспощадное чудовище – настоящая пытка. Потому что это чудовище – воплощенный образчик силы, железной воли и истинной мужской харизмы. Он словно мощное дерево, в тени которого спокойно, тепло и безопасно. Любить Наследника луны, императора Дэйна – вот ее личное проклятие. Киирис порывисто подалась к нему, обняла за талию, и уткнулась лбом в ямку на плече. Она все еще была слаба и во власти головокружения, но вполне осознавала каждое слово и решение, которое собиралась принять. Самое сложное решение в ее жизни. — Меня сложно любить, Киирис, - Дэйн с несвойственной ему заботой, погладил мейритину по голове. – А еще сложнее принимать меня таким, какой я есть. Надеюсь, ты понимаешь, что я не стану меняться? Она мотнула головой, изо всех сил цепляясь в рубашку на его спине. Боялась, что стоит потерять эту опору – и она рухнет в пропасть собственных кошмаров, где всевидящий и всезнающий Поток проклинает ее на все голоса. — Ты должна верить мне, Киирис. – Дэйн не просил – требовал. – Верить безоговорочно. Я смогу тебя защитить. Даже от себя. — Знаю, знаю… - Она больше не пыталась подавлять рвущиеся из самого сердца рыдания. За столько дней их накопилось слишком много, а слова Дэйна лишь выпустили наружу их стремительный поток. – Никудышняя из меня рас’маа’ра, - пробормотала Киирис, когда император мягко отстранил ее от себя. – Совершенно не умею быть благодарной за то, что меня пожелал самый могущественный мужчина империи. Он что, улыбается? — Мое прекрасное рогатое проклятие и представить не может, что именно я желаю с ней сделать. Поэтому, - он уверенно смахнул слезы с ее лица, - сегодняшний день мы проведем только вдвоем. Будем делать все, что ты пожелаешь. — А завтра ты поедешь мечом и огнем приколачивать к империи еще один кусок земли? – прямо спросила она. — Война мне как мать, Киирис. Я обласкан ею куда больше, чем заботой женщины, которая носила меня в своем животе девять месяцев. И это тебе так же стоит принять. Но. проклятье, почему мы должны говорить об этом сейчас? Смею тебя уверить, у меня не часто случаются такие приступы идиотского романтизма. — Кто бы сомневался, мой император. — Поэтому, я желаю услышать, чем бы ты хотела заняться? – Тут он склонил голову на бок, и подарил ей самый красноречиво-развратный взгляд, который только мужчина может подарить женщине. – Кроме очевидного желания отдаваться мне снова и снова, потому что я намерен сделать так, чтобы тебе было о чем вспоминать, пока я буду, - как ты там выразилась? – приколачивать кусок земли к своей империи. Этот мужчина – воплощение самого большого ее греха. Греха слабоволия. Потому что Киирис бросило в жар от одних лишь многообещающих интонаций в его голосе. — Отвези меня туда, куда тебе самому хочется меня отвезти, - предложила она. Просьба его удивила и озадачила одновременно. — Хорошо, - наконец, согласился Дэйн. – А сейчас тебе нужно как следует выспаться, потому что впереди будет несколько часов пути верхом, и меня беспокоит, что ты до сих пор слишком слаба для подобных вылазок. — Не стоит меня недооценивать, мой император. — И в мыслях не было. – Упрек пришелся ему не по душе. – Я всего лишь беспокоюсь о тебе.