Утром в воскресенье мужики с рассветом свалили на рыбалку, а мы с Крутиковой расположились в шезлонгах, установленных на импровизированном газоне подле небольшого каркасного бассейна. Вообще весь дачный участок представлял собой поразительный микс из советского прошлого и современной огородной моды. — Хорошо здесь, — потянулась Лерка, подставляя солнцу свои идеально-бесконечные ноги. На ней был достаточно откровенный купальник, вызвавший во мне лёгкий укол зависти — мне с моей фигурой оставалось только мечтать о таком. Мой выбор для отдыха на природе пал на чёрные шорты и широкую зелёную футболку под цвет глаз. В последнее время едва ли не вся моя одежда принадлежала именно этой стороне палитры. — Хорошо, — согласилась с подругой. И даже не покривила душой. Впервые за долгое время мне действительно было… спокойно. Лера окинула меня оценивающим взглядом, словно решая, можно ли верить моим словам. После чего резюмировала: — А всё-таки здорово, что вы с Андрюхой помирились. Я задумчиво покивала головой, уже предчувствуя, что подруга взяла стойку и допроса мне не избежать. В итоге через каких-то полчаса Крутикова знала все подробности последних дней, начиная с неудачного ужина у Исаевых-старших. За это время её лицо успело сменить целую гамму эмоций. — И что, — подбоченилась Лера, — ты веришь тому, что у него с этой «Анечкой», — имя бывшей соседки Француза было произнесено с максимальной долей ехидства, — ничего не было? Потёрла кончик носа, собираясь с мыслями. — Я об этом думала все последние дни. — И что решила? — Что это не имеет значения. Бедная Лерка аж подавилась. — Как так?! — Было бы наивно полагать, что у Андрея к моменту встречи со мной нет никакого бэкграунда. — Да это понятно, — нетерпеливо махнула рукой Лера, — речь же не об этом… — Об этом, — твёрдо перебила её, не дав продолжить. — Его прошлое меня не касается… — Опять ты про ваши «не отношения», — изобразила она пальцами кавычки. — Да не в этом дело. Просто я тут подумала и решила, какой толк в том, что мы будем выяснять отношения? Или что я буду страдать из-за какой-то там Анечки, вынося ему мозг. Не хочет говорить, значит, не хочет. Нашему договору осталось два месяца. И я… хочу насладиться ими по полной. Лерка слегка насупилась, явно недовольная моим решением. Причём такое поведение было несвойственно нам обеим. Обычно я переживала из-за всего, видя подвох и знак в каждой закорючке, Крутикова же больше походила на ту стрекозу, что лето пропела и оглянуться не успела. Теперь же выходило диаметрально наоборот. — Ну хочешь, я у Серёжи про неё спрошу? — всё никак не унималась подруга. — Не хочу, — заявила уверенно. — Я тебе вообще в это лезть запрещаю. — О, — её губы удивлённо округлились. — А что, так можно было?! Если бы я раньше знала… — То продолжала бы и дальше по своему Литвинову страдать. А я не хочу страдать ни по кому. Я хочу наслаждаться моментом. Лера пожевала губами и недовольно фыркнула: — Только не приходи ко мне потом страдать! Мы обе напряжённо замолчали, думая каждая о своём. Глупо смотрели в разные стороны и делали вид, что ничего не произошло, но обе точно знали, что, скорее всего, так оно и будет: и что я приду, и что страдать буду — тоже. *** Мужчины вернулись ближе к обеду — без улова, зато потные, грязные и слегка навеселе. — Клёва не было, —в извиняющемся жесте развёл руками Серёга, кивая на пустое ведро. — Клёво как раз было, — пьяненько хихикнул Француз, пристраиваясь ко мне под бок. Шезлонг угрожающе затрещал, но выдержал. А я вдруг ощутила себя безгранично счастливой, убедившись в своей правоте. Пофиг, что будет потом, главное, что сейчас хорошо. И, не удержавшись, чмокнула Андрея в нос. *** Вечером был костёр, шашлык и песни под гитару в исполнении Литвинова. На какое-то время почудилось, что нам всем не за тридцать, а много меньше. Вспоминались студенчество, выезды за город, те же ночные посиделки и… острое чувство одиночества, которое испытывала, глядя на сверстников, разбившихся на парочки. Я даже краем глаза покосилась на свою «парочку», чтобы убедиться, что он мне не приснился. Исаев уже немного протрезвел, но всё ещё продолжал изображать из себя великого соблазнителя, то и дело норовя запустить руку мне под футболку. — Стукну, — пригрозила ему, когда наглая лапа в очередной раз добралась до застёжки бюстгальтера. — Жестокая женщина, — вздохнул Француз и неожиданно потянул меня вверх, вынуждая встать на ноги. — Пошли, что ли, тогда потанцуем. — Не-е-ет! — ужаснулась я, упираясь всеми своими немалыми силами. — Я не танцую. — Давно ли? — ехидно изогнул он идеальную бровь. — Или тебе напомнить про барную стойку? Сидящие напротив Лера с Серёгой фыркнули, я же залилась краской, как это бывало всякий раз, когда кто-то при мне упоминал обстоятельства нашего знакомства. — С тех пор и не танцую. — А я думал, что только не пьёшь. — Это связано. — Тогда в чём дело? Предлагаю по пятьдесят и… в пляс. Картина, мгновенно нарисованная воображением, ужаснула: всё-таки алкоголь порождает во мне слишком сильную тягу к приключениям. Пришлось подчиниться, лишь бы скрыться с чужих глаз. И если Лерка видела меня всякой, то перед Литвиновым всё ещё было неловко. В итоге мы зашли за дом, а потом и вовсе полезли куда-то через разросшиеся кусты малины, прочь от костра и лишних зрителей. На всякий случай уточнила: — А мы точно танцевать? — Можешь не сомневаться, — ухмыльнулся Андрей и, легко потянув меня за волосы, заставил поднять голову вверх. Восторженный возглас вырвался сам собой: в обрамлении веток деревьев нашему взору открылось абсолютно невероятное небо. Редкие полоски облаков светились в молочном свете огромной, идеально-круглой Луны, до этого скрывавшейся за крышей дома. Вид был настолько умопомрачительный, что я невольно задержала дыхание. В такие моменты я жалела, что ни разу не фотограф, красота нашей природы всегда вызывала во мне какой-то особый трепет; вспоминались Пришвин, Тютчев, Фет с их любовью к родным просторам и умением тонко передать словами всё очарование открывающегося мира. Я так не умела, хоть и старалась. Но сейчас мне казалось, что, если бы кто-то дал мне в руки что-нибудь пишущее или печатающее, я обязательно смогла бы сотворить что-то такое… трепетное и живое, чтобы дух захватывало. — Дыши, — шепнул мне на ухо Исаев, про которого я даже слегка успела позабыть, увлечённая этим единением со вселенной. Обернулась к нему и замерла, не в силах понять выражение его лица. Он улыбался, но не ехидно, как обычно. А… тепло и будто бы слегка неуверенно. И смотрел он на меня так, что на душе тут же стало тепло и уютно. Его рука неожиданно скользнула по моей щеке, утирая взявшуюся неведомо откуда слезинку. — Впервые вижу человека, который рыдает из-за Луны, — чуть циничнее, чем того требовала ситуация, заметил он. Но я не обиделась, вдруг чётко ощутив, что ему тоже неловко от всего этого потока эмоций, в последнее время бурлящего вокруг меня. Но как объяснить ему всю трудность жизни ранимого нутра в большом теле, я не знаю. Отчего-то окружающие предпочитают замечать исключительно мои габариты, силу и мощь, в их глазах я этакая Дуся-агрегат, и они даже не догадываются, что в душе я скорее ощущаю себя Дюймовочкой — беззащитной и уязвимой. Андрей этого тоже не видел, но иногда у меня возникало ощущение, что каким-то неведомым образом чувствовал… — Так, мне кто-то обещал танцы, — попыталась я не обращать внимания на смущение, бросив прощальный взгляд на Луну, которую потихоньку начинало затягивать облаками. — А сам меня увёл от музыки, ну кто так делает? — Так ты же не танцуешь. — Я передумала. — Женщина! — театрально закатил глаза. В этом его восклицании было столько всего, что я чуть не растеклась горячей лужицей у его ног. Как ни крути, но за последние годы жизни я абсолютно разучилась чувствовать себя женщиной. И образ учителя подходил для этого как нельзя лучше. — Хочу танцевать! — чуть капризно надула я губы, притопнув ногой и едва сдерживая улыбку. — Хочу совершать глупости сегодня. — А-а-а-а, ну если только так, — продолжил потешаться над ситуацией Исаев, но руку мне протянул. — Разрешите пригласить вас на танец. — Разрешаю, — с видом великого ожидания кивнула ему. — Только я без музыки не танцую. — Ничего, я тебе спою, — заверили меня, и в конце концов я оказалась прижатой к его груди.