— Что хоть читаешь… — начала было я, взглянув на странички книги через его плечо, и обомлела, с ужасом обнаружив знакомые имена и реплики. — Какого?! Сказать, что моё сердце ушло в пятки, — не сказать ничего. Не до конца осознавая причин своей паники, я едва ли не разрыдалась при мысли, что Исаев читает книгу, написанную МНОЮ. Мои отношения с писательством были сложные. Вернее, сам процесс я любила, а вот вся остальная околописательская тема откровенно ставила меня в тупик. И если с годами я ещё смирилась с необходимостью продвижения своего творчества, то совершать этакий каминг-аут в реальную жизнь я была не готова. Я Ленке-то призналась в своей авантюре, только когда уже имела в загашнике не одну написанную книгу. Крутикова тоже была посвящена в тайну далеко не сразу. Трубить о своих делах на весь остальной мир я не планировала. Ладно, Исаев уже был в курсе моей писательской «карьеры», но вдаваться в подробности и уж тем более давать ему почитать я не собиралась. Да и он до сегодняшнего дня не проявлял особого интереса к тому, что пару часов в день я тратила на стучание по клавишам ноутбука. И вот теперь он сидел на моей кухне, почитывая первый официально опубликованный роман молодой писательницы Карины Романовой. Можно было, конечно, сделать вид, что это не я, но интуиция подсказывала, что сей фокус с Французом не прокатит. Раздосадованно щёлкнув зубами, предприняла попытку вырвать книгу из лап этого гада. Но Андрей оказался проворнее, вывернувшись в полуприсяде из-под моей руки, и, подняв роман высоко над головой, неожиданно закружил по кухне, убегая от меня. — Светка, ну ты чего?! — то ли в шутку, то ли всерьёз полюбопытствовал он, видимо приняв происходящее за игру. — Ты не имел права! — обиженно процедила, предпринимая ещё одну попытку ринуться на него, но, к сожалению, в скорости реакции я сильно ему уступала. — Да ладно, — хмыкнул Андрей. — На самом деле это случайно вышло, я коробку уронил, — мы продолжали кружить по кухне, — у неё дно развалилось, ну и книги твои вывалились. Я сначала ещё подумал, зачем тебе двадцать одинаковых книг. А потом как поня-я-ял… Ты чего сразу не сказала, что так круто пишешь?! Вот тут-то я и не выдержала и, залившись пунцовым румянцем, поспешила скрыться в ванной. Мечтая только об одном — утопиться… Жгучее чувство стыда осело горьким комом прямо в горле. Спустить себя в водосток я не успела, ибо уже в следующее мгновение на пороге ванной комнаты материализовался Исаев. — Ну и чего ты опять тут себе в голову вбила? — с ходу начал он, уже привычный к моим тараканам. Но этот явно был пожирнее всех остальных. Упрямо молчала, не зная, куда деть свой взгляд. Мне, как обычно, хотелось всего и сразу — чтобы он догадался обо всём и чтобы никогда не узнал моих тайн. — Свет… — позвал негромко, осторожно коснувшись моего запястья. — Мне, правда, очень понравилось. Ты пишешь невероятно круто. Когда ты сказала, что увлекаешься любовными романами, я действительно подумал, что там будет что-нибудь про нефритовый стержень и мокрые трусики, но у тебя… про жизнь, что ли. Оч интересно и реалистично, мне даже начало казаться, что я лично знаком с героями… Вот последнее меня точно не обрадовало, и я помрачнела ещё сильнее. Андрей это почувствовал и с лёгкой ноткой раздражения воскликнул: — Ну как мне тебя убедить в том, что ты пишешь хорошо?! Вскинула на него недоумённый взгляд. — Вообще-то, я знаю, что пишу хорошо, — сообщила без лишней скромности, невольно скопировав его недовольство. — Тогда что? Тяжко вздохнула и… призналась. — Просто это всё слишком личное. Я не планировала устраивать перед тобой душевный стриптиз. Он ничего не понял, нахмурился и подвис. Впрочем, я тоже не спешила вдаваться в подробности, наивно надеясь, что, ещё может быть, тема замнётся сама собой. Но нет. — Хочешь сказать, что эта история про тебя?! — Андрей был настолько шокирован, что даже рукой в сторону кухни указал, как-будто я могла не сообразить, о какой такой истории он говорит. — Сюжетно нет. А вот эмоционально… Понимаешь, — ещё раз сделала я глубокий вдох-выдох, опираясь на край стиральной машинки, — многие мысли и чувства моих героев принадлежат мне. — И что в этом страшного? — В том, что обычно о таком не говорят вслух. О своих самых потаенных страхах, желаниях, надеждах, разочарованиях. Разве что только своему психологу. Раздражение на его лице сменилось растерянностью. Поэтому пришлось пояснять дальше. — Я и писать-то начала, потому что во мне было море невыплеснутой тоски и нереализованной любви. Хотелось хоть где-то и с кем-то разделить это. — Компенсация? — Можешь называть это так. Ну или закрытие гештальтов. Я пишу о том, что меня волнует, тревожит, но я не тождественна своим героиням, просто… просто многие наши чувства созвучны. На словах звучало нелепо, поэтому я тряхнула головой, пытаясь прийти хоть к какой-то логичности. — Но хуже всего, когда люди видят в прочитанном пересечения с моей жизнью и начинают понимать всё буквально, равняя всё под одну гребёнку. Как ты, когда предположил, что я написала про себя. Это реально проблема. Потому что каждый, не задумываясь, начинает проводить параллель и ставить знак равенства — между мной и моими героинями, между событиями в моей жизни и сюжетом… Знаешь, почему мои родители не читают мои книги? — Почему? — Потому что невольно видят в каждой строчке меня. Героиня обижена на родителей — они переносят это на себя, будто я им на всю страну претензии выкатываю. Героиня думает о сексе с мужчиной — их обуревает стыд, словно они узнали подробности моей интимной жизни. Ну и так далее. Наконец, мой пыл угас, и я обмякла, зажав переносицу пальцами. Исаев пожевал немного свою губу и странным голосом резюмировал: — Короче, это ты, но не ты. — Примерно. — Вот теперь понятно, — кивнул он и, встав со мной бок о бок, тоже пристроился к стиралке. — И тебе бы хотелось, чтобы я не ломал голову, где там ты, а где выдумка. — Я бы вообще предпочла, чтобы ты там не видел меня. — Почему? — Потому что это слишком личное, — повторила я, добавив про себя: для отношений, которые распадутся через полмесяца. Он ещё немного постоял рядом, после чего оттолкнулся от поверхности и с преувеличенной бодростью сообщил: — Ладно, я пошёл дочитывать. — Андрей! — Что Андрей?! Я, между прочим, на самом интересном месте остановился: Диана пытается сказать Данилу, что её дочь не от него. Я закатила глаза. Всё-таки, когда он очень хотел, он умел быть невыносимым. — А потом ты дашь мне интервью. — Интервью? — Да, и расскажешь мне всё-всё, что сочтёшь нужным, чтобы я понимал, что там про тебя, а что нет. — Андрей! — Не ссы. Прорвёмся. И, сказав это, он выскочил в коридор, прикрыв дверь прямо перед моим носом. *** Читал он до самой ночи, я же бледной тенью бродила по квартире, с ужасом пытаясь расшифровать выражение его лица и понять, что это всё означает. Моя нервозность была настолько сильной, что я даже забыла хорошенько рассмотреть остальные присланные мне экземпляры. В итоге, в полночь, не выдержала и решила сдаться, завалившись спать. Вернее, притвориться спящей, поскольку сна не было ни в одном глазу. Андрей пришёл минут через двадцать, зашуршав одеждой в темноте спальни, после чего матрас рядом со мной слегка прогнулся. Сначала не происходило ровным счётом ничего, а потом его губы вдруг коснулись в быстром поцелуе моего плеча и самый завораживающий голос в мире шепнул: — Свет, ты невероятная. *** История с книгой не прошла для меня даром, и к началу августа я обнаружила страшную вещь — я влюбилась. Симптомы были на лицо и на все остальные части тела: томные вздохи, бабочки в животе и мозги набекрень. — Это было ожидаемо, — беспощадно подвела итог Лерка, когда я ей пожаловалась, что не могу думать ни о чём, кроме Француза. Подавив очередной приступ меланхолии, подпёрла щёку ладонью, обиженно надув губы. — Лучше бы сказала, что с этим делать, — и, бросив на неё взгляд, полный скепсиса, решила немного постервозить: — Тебе напомнить, как сама в мае страдала, что не знаешь, что делать с Серёгой? Впрочем, разве её этим смутишь? — То я, а это ты. — Не вижу разницы. — А она, между прочим, очевидна, — фыркнула подруга. — Ты ж у нас идейная, без чувств и веры в лучшее не можешь.