Так кто же ей сказал, что Мезенский, её принц, женился на старой деве? Или она сама это придумала, потому что так считать ей было приятней? Да нет, всё-таки кто-то сказал из её заводских сослуживцев. Из тех, кто его знал, когда он работал на заводе начальником отдела ( и наверняка был осведомителем КГБ). А потом ушёл туда же в КГБ работать, высидев на заводе года два. А что такое вообще эта старая дева? Если девушке стукнуло уже двадцать четыре, то некоторые думают, что она – старая дева. Молодая дева – это от восемнадцати до двадцати лет, а дальше уже зрелая. Татьяна вспомнила, что во времена её молодости среди модниц был популярен журнал Таллиннского дома моделей “Силуэт”. Так вот, как-то листая его, она обратила внимание на одну интересную деталь. На одной из страниц, представляющих модели сезона, было написано: “Для молодых”. А буквально на соседней: “Для тех, кому за двадцать”. Она тогда показала журнал подружкам, которым только что перевалило за двадцать, они вместе посмеялись, решив, что это – неточный перевод с эстонского. А, может быть, так оно и есть? Зачем она так упорно старается вспомнить, кто ей двадцать с лишним лет назад сказал, что Мезенский женился на старой деве? Какая разница, кто? Хуже другое: разве ей самой не грела душу эта формулировка? Женился, мол, с горя, от несчастной любви, на первой попавшей, а любить продолжает другую. И не какую-нибудь абстрактную другую, а её, Татьяну. Ой, как стыдно ей сейчас за такие мысли! С чего бы ему её всю жизнь любить? Чем она лучше других? К моменту их встречи ей было почти двадцать восемь, она была уже замужем и с дитём. А он, видите ли, в неё влюбился. Почти. И она почти потеряла голову. Да просто скучно было ему сидеть на этом заводе, вот и надо было как-то развлекаться. Хорошо ещё, что она не поддалась соблазну и вовремя ему отказала. Не дала ему повод посмеяться над собой – вот это он и запомнил, поэтому и забыть её не может. Будущая жена лучшего кавалера на заводе не работала – она, как выяснилось, педагог. А если бы работала, то ещё неизвестно, кого бы он выбрал для приятных бесед. “Да, пожалуй, надо спокойно признать своё поражение”, – опять подумала Татьяна, но мысли продолжали вертеться вокруг этой пресловутой “старой девы”. “Да что я, ревную, что ли?” – подумала она. Да нет. Время для таких глупых чувств ушло. Возраст не тот. И всё же жена Мезенского, эта Марина Станиславовна, произвела на неё впечатление. Марина, Марина… Когда это имя вошло в моду? Пока Татьяна была ребёнком, оно было очень редким. Никого из её родных или знакомых так не звали. А потом в шестидесятые годы прошлого века, как дождь средь бела дня свалилась эта песня: Марина, Марина, Марина – Чудесное имя, друзья. Кого не спросите: Марина! Никак ошибиться нельзя! Она звучала буквально отовсюду, из всех углов, и пели её все. И все, особенно женщины, прямо-таки влюбились в это имя. Многие строили планы: “Вот если будет у меня дочь, назову Мариной!” И пошли тогда Марины косяком. Сколько лет тогда было Татьяне? Лет десять-одиннадцать. Так, значит, эта Марина Станиславовна может быть моложе её на целых десять лет? От такого открытия Татьяне стало не по себе. Она снова вспомнила красивое, запоминающееся лицо школьного завуча Мезенской. Да, такая женщина нарисована не мягкой пастелью, не прозрачной акварелью, а малярными красками. Это не женщина – утренняя прохлада, не ливень среди жаркого дня – она и есть этот самый жаркий, знойный день. Она не царица-ночь, хранящая свои тайны под тёмным покрывалом, а дочь Солнца, не имеющая тайн. Каштановые волосы, густые и блестящие, не потускневшие с годами… Женщина-вамп, мимо таких мужчины не проходят. Татьяна, имевшая вполне привлекательную внешность, показалась себе бледной поганкой. Она вспомнила, какими красивым и обаятельным был Александр Мезенский в молодости, как он смотрел на неё, а она была польщена, но не знала, что с этим делать. Ну и что же из того, что смотрел? Мало ему одной, даже очень красивой женщины, ему и Татьяну потерять жалко. Вот и помнит её для коллекции. Запретный плод ему подавай, без которого рай не рай. Сама Татьяна в запретных плодах не нуждается. Вот женился её друг Мезенский, стал запретным – ну и бог с ним. У неё муж есть, её вторая половинка – и ей с ним хорошо. Ни на какие запретные плоды она его не променяет. Да и яблоки для неё – не запретные плоды. А она их очень любит. В сезон у неё яблок полным полно, целый сад в Малаховке, воровать по одному не приходится. Их столько, что она ночами по ним ходит, и всё равно это для неё любимые фрукты. Если не очень занята, за день может ведро съесть, ни на какие бананы или гранаты не променяет. Вот вам и запретный плод! А для него запретным плодом, возможно, была как раз Марина. Увидел её пятнадцатилетней девочкой и влюбился без памяти. А потом терпеливо ждал, когда она повзрослеет… Или совсем не так, а наоборот. Надоела ему эта нарядная, разукрашенная кукла, в глазах рябит от ярких красок, голова болит от её мощной энергетики, отдохнуть хочется. Отдохнуть в обществе такой тихой, такой приятной женщины, как Татьяна. Пришёл же он в прошлом году по её приглашению на девичник, чтобы пообщаться её одинокими подругами и с ней самой! Почему пришёл, если не устал от своей гламурной жены? Марина, конечно, от скромности не умрёт. И в самомнении у неё недостатка нет. Считает, наверное, что Мезенский весь принадлежит ей, как говориться, с потрохами. Ей, небось, и в голову не придёт, что он может посмотреть ещё на кого-то. А разве у неё, Татьяны, меньше самомнения? Разве она не уверена так же в своём муже, как та женщина, да ещё и чужого себе приписала? Мезенская, конечно, из тех женщин, которые везде чувствуют себя хозяйкой. Хозяйкой жизни. А Татьяна не претендует на мировое господство, ник чему ей это. Вот и любит он их, таких разных, обеих. С Татьяной у него возвышенная романтическая любовь, она женщина-мечта. Ну, а Марина – мечта, воплотившаяся в жизнь, секс-символ. Если на то пошло, Татьяна даже рада за Мезенского – появляться с такой женой на официальных приёмах – одно удовольствие. Зависть окружающих обеспечена. Рядом с ней и он, наверное, поднимается в собственных глазах. И всё-таки есть в ней что-то нехорошее. Может быть, высокомерие? Племянницу обижает. Если бы не племянница Наташа, так и жила бы Татьяна в неведении, так и считала бы, что женился Александр Владимирович на старой деве – скучной, примитивной, неинтересной, каких в народе называют серой мышкой. Конечно, это же только мы интересные, а другие – нет. Другие женщины нам и в подметки не годятся. Татьяна снова задумалась, недовольная собой. Почему она раньше не узнала, на ком женился Мезенский, если уж этот человек ей интересен? Почему, в конце концов, у него самогоне спросила? Сделала вид, что не интересуется. При этом подразумевалось, что, на ком бы он ни женился, она не может быть лучше её Татьяны. Наверное, это она ему и внушала во время их нечастых и коротких встреч. И всё-таки, с чего она взяла, что это его жена? Может быть, сестра, племянница? Как бы не так! С такой красотой, в таком возрасте и не замужем, с девичьей фамилией? Нет, это невозможно. Но тогда – однофамилица, жена брата? Насколько она помнит, нет у него никакого брата, разве это двоюродный, троюродный. Чертовски ему, этому брату, повезло. Такая женщина! Но если это родственница, тогда и Александр Владимирович Мезенский должен её знать. И хотя бы иногда видеть. Любоваться ею. С его женой, этой старой девой, наверное, огромный контраст. Не повезло тебе, Саша, прямо из-под носа красавицу увели. Да что это она, в самом деле! Никакая Марина не родственница, а просто однофамилица. Ничего же не совпадает! Ей же ясно сказали ещё тогда, когда он женился: скромная учительница, старая дева. А по Маринке-то видно, что скромностью не страдает. Фамилия у Мезенского не частая, не распространённая в Москве. Но не один, же он с такой фамилией. Однофамилица, это ясно. Но внутренний голос (ох уж этот голос!) подсказывал, что это она, жена Мезенского, и есть! А сведения о ней были неверными, вот и всё. Конечно, любая скромная в прошлом учительница могла с годами дорасти до завуча, но чтобы стать красавицей, это мало вероятно. Да, мало, но всё-таки вероятно. Если в прошлом, в молодости девушка не нашла, не определила свой имидж, она могла быть и незаметной. А потом вдруг почувствовала себя уверенней, нашла своё лицо, и расцвела. Всё может быть. Но то, что это и есть его жена, Татьяна больше не сомневалась. И как бы она её не называла по-свойски: Мариной, Маринкой, ближе она то этого не становилась. Она не хотела сближаться с женой Мезенского. Что бы такое придумать, чтобы к ней больше не ходить? Сказаться больной или послать к ней Ирину Витушкину? Пусть именно она передаст завучу наш план выступления на празднике, познакомится с ней поближе. Одноклассница Ирина – человек очень живой и темпераментный, с ней не соскучишься. Пусть бы Мезенская почувствовала себя ущербной. Ущербной? Размечталась! Такие, как Марина Станиславовна, таковыми себя не почувствуют никогда. Скорее они с Витушкиной потеряются в её сиянии. Ну и пусть! Стоит ли из-за этого расстраиваться? Пожалуй, нет. И Татьяна, вспомнив, что они с мужем собирались после обеда поехать на дачу, быстро зашагала к метро. 9. Репетиция. Школьных подруг Татьяна собрала у себя дома на следующий день, в воскресенье. Пока без мужчин. От них всё равно толку нет, решим всё сами за чашкой чая, подумала она. Первой пришла Ирина ей-то она и рассказала про Мезенскую. Никак не могла удержаться. – Как? – опешила Ирина, – тот самый Мезенский? Не помню как его звали… – Александр Владимирович. – Да, да… Так ты говорила, что с женой он был тогда почти разведён. Обманывала подлая? Татьяна хотела было возмутиться. Она – и обманывала. Эта Ирина вечно что-нибудь ляпнет. Но что с неё возьмёшь? Да по сути так оно и вышло – обманула. – Нет, это он мне внушил такую мысль. – Мы должны его отбить! И точка! – заявила Ирина. – Так я же приглашала его на девичник. Или забыла? Вот тогда надо было отбивать! Не получилось? Ирина поморщилась, потом на минуту задумалась. И в самом деле, как это могло случиться, что она со своими способностями не смогла отбить мужа у жены. – Наверное, наши действия были неправильные, – сказала она, неторопливо растягивая слова и не снимая с лица маски задумчивости, – мы пойдём другим путём! Тут и Татьяна задумалась. Другим путём пойти, конечно, можно. Только не так много этих путей – раз, два, и обчёлся. Но Ирина явно нашла свой собственный неповторимый путь. Но раскрыть секрет не торопилась, начала издалека. – Ты помнишь, училка наша Елена Прекрасная, она же Викторовна, ушла из школы, не доучив нас год? Вернее, её “ушли”… Должна же быть причина, но мы до сих пор не знаем. Одни догадки… – Ну и что? Теперь-то уж всё равно, – пожала плечами Татьяна. Татьяна хорошо помнила, как они тяжело переживали этот уход. Кроме разлуки с любимой учительницей, им ещё грозило и расформирование класса. Начальство решило сократить количество выпускных классов, и раз уж классная руководительница уходит, почему бы не разбросать десятый-В по другим классам? Жестокое, несправедливое решение. И хотя их мнения никто не спрашивает, они на это никогда не согласятся. И букву свою – В – никому не отдадут. Они придут к выпускному балу только все вместе, придут десятым-В, и никаким другим классом. Тут же собрали совет класса во главе с Ниной Горлатых. Начали думать, кого из родителей можно подключить. У Татьяны – мама в райкоме партии, а у щуплого, никому не интересного Василия – аж в городском отделе образования. Уже неплохо! Выбрали пять человек делегатов и пошли к директору Михаилу Васильевичу отстаивать свои права. Он обещал подумать – и только. Тогда Вася повёл делегатов к своей маме. Её убедили быстро. Она обещала помочь. И в конце концов их класс не тронули. – Ты чего размечталась, Танька? Всё про Мезенского думаешь? – услышала она голос Ирины, которая продолжала свою мысль насчёт другого пути. – Ага, – ответила Татьяна, – о ком же ещё думать? – У тебя, между прочим, муж есть. Постыдилась бы! – Постараюсь. – Так вот, недавно мне сообщили ещё одну версию её ухода. Она вместе с директором присваивала себе школьное имущество – ковры там всякие, стулья… Татьяна посмотрела на подругу не только с удивлением, но и с негодованием.