– Ты что, белены объелась? – наконец вымолвила она. Ирина не успела ответить. Раздался звонок в дверь пришла Лариса. – Давай скорее проходи, – товарка, – заявила Ирина, изображая из себя хозяйку, – у нас тут жаркий спор. – О чём? – без особого интереса спросила Лариса, усаживаясь в кресло. Она не ждала от Ирины ничего серьёзного. – За что Елену Прекрасную вытурили из нашей школы в том незабвенном 1970 году? Располагаешь ли ты какими-нибудь данными? – сразу пошла в наступление Ирина. Лариса удивилась. С чего бы это вспоминать ту давнюю историю? Она уже давно никого не интересует. – Ирина полагает, что Елена с директором воровали школьное имущество. А потом он, подлец, всё свалил на неё, а сам сухим из воды вышел. – Это не я придумала, это мне люди сказали, свидетели того… Лариса улыбнулась и наконец ответила. – Скорее они с директором не имущество присваивали – зачем оно им – а честь свою… продавали. – Очень уж мудрёно выражаешься, – заметила Ирина. – Ты думаешь, у них был роман? – предположила Татьяна, – мне такая мысль тоже приходила в голову. Она вспомнила Елену Викторовну, запах её духов. Плохих духов у неё не водилось, плохих нарядов тоже. Стоило всё это, наверное, недёшево. Неужели приходилось приворовывать? Да нет, смешно даже об этом думать. Лариса – права. Скорее другое… – Помните, мы ходили поздравлять Елену с очередным юбилеем? Когда вспомнили Михаила Васильевича, она произнесла загадочную фразу: “Ах, как он любил женщин!”, – вспомнила Татьяна. – Она что же с ним, до сих пор?.. – ужаснулась Ирина, – ей же уже восемьдесят лет! – Да бог с тобой, его давно в живых нет. А вот память осталась. Подошли ещё девочки. То есть бабушки. У некоторых внуки уже учились в школе. Но бабушки-то они только для своих внуков, а для подруг – те же девочки. – Вот я вам скажу, девчонки, – вступила в разговор Дуся, – мужа своего Елена никогда не любила, вышла замуж по расчёту. – Какой ещё расчёт? – Давайте не будем вдаваться в арифметику, – резонно заявила Дуся, – её мужа я видела, плюгавенький такой мужичонка, но большой начальник, зарабатывал всегда хорошо, оттого и Елена выглядела всегда как конфетка. Но домой не торопилась, с нами ей было интереснее. И ещё кое с кем. Ирина молчала, слушая других – и пока было непонятно, зачем она завела весь этот разговор. Однако Татьяне она сделала выразительные глаза: не говори, мол, пока о Мезенском, пусть сюрприз будет. Подружки продолжали обсуждать учительницу Елену Викторовну. Тема оказалась близка всем. Вспомнили, что она позволяла себе многое, не чета другим учителям. Когда в школу приходили новенькие, она не брала в свой класс всех, кого ей давали, а выбирала. Поэтому в её классе было больше мальчиков, чем девочек. А школьный театр, который она возглавляла, только назывался школьным, а на самом деле был классным. Парочку парней из других классов она ещё могла пригласить, но девчонок никогда. На сцене блистали красавицы только из её класса! – Я помню, как в восьмом классе мы с Вадиком Калининым любовную сцену изображали, ушла в воспоминания Лариса Финк, тогда ещё Дёмина, – а Вадик, вы знаете, второгодник, двоечник, в восьмом классе таблицу умножения не знал, зато читал Чехова, Мериме, Золя… Короче, старше нас был Вадик, в каждом классе по три года сидел. Так вот, он играл любовь просто блистательно! И глазами сверкал, и ручку мне целовал… – Доигрался-таки! Единственный в классе профессиональный артист. А всё благодаря Лариске, – вставила Дуся. – Я ещё не всё сказала, – продолжила Лариса, – я к чему веду-то: Елена Прекрасная страшно злилась, когда он на меня влюблёнными глазами смотрел. Он ведь играл, а она злилась. Наверное, сама была в него влюблена. – Не исключено, – согласилась Татьяна, – парень был он видный и очень талантливый. Помните, какие Вадим декорации нарисовал к “Майской ночи” Гоголя? А мы только и смогли, что сплести настоящий плетень из прутьев. – Зато как он смотрелся на сцене! У Татьяны с Вадимом Калининым были связаны не очень приятные воспоминания. Они вместе выпускали классную стенгазету: он – художник, она – редактор, а Елена, естественно, верховодила всем. Содружество было вполне успешным, газеты выходили часто и всем нравились. Когда же этот ловелас Калинин попытался за Татьяной слегка поухаживать, за косичку дёрнуть – в восьмом классе она их ещё носила, но в девятом уже нет – то она резко воспротивилась. – Сиди и рисуй, не лезь, – сказала она. Он удивился – и послушался. Недели две не приставал. А потом опять. Таня рассердилась и ударила его. Да не по щеке ударила, а так, куда попадёт. И зачем только она это сделала? Таня потом долго себя ругала, потому что попала не туда. – Ты что же, Татьяна, без наследников меня хочешь оставить? – не на шутку испугался Калинин. Без наследников он не остался. Две жены, двое детей, театральное училище в каком-то провинциальном городке, а в итоге – многолетнее служение Мельпомене – в театре имени Гоголя. В театре не самом престижном, но всё-таки в Москве, не на периферии. – Если бы не Елена, он и восемь классов не закончил бы, – вспоминала между тем Лариса, – это она уговорила директора всё-таки выдать ему аттестат. А он, паразит, после этого и не позвонил ей ни разу. На встречи одноклассников он тоже не приходил, хотя его регулярно приглашали. Не было больше в классе артистов, вот и помнили Владика, хотя последние два года он в школе не учился. Когда одноклассники приходили к нему на спектакль – радовался. Если дарили цветы, готов был всех расцеловать. А вот не приходил… Наверное, стыдно ему было за его нерадивость в школе. – А меня он всегда рисовал голой, – сказала Ирина и приняла гордую позу, чтобы все увидели, как она хороша. Все посмотрели на неё с недоумением. И с недоверием, потому что Ирина могла и преувеличить действительность – это было её хобби. – Да, да, – не унималась Витушкина, продолжая смотреть на подруг свысока, – он сказал, что так меня видит. Женщины посмеялись, но оспаривать сказанное не стали. – Что-то мы отвлеклись. Надо поговорить по делу, – заметила Татьяна. – Все согласно закивали, и тут же начали готовиться к участию в юбилее школы. Обговорили, что скажут, кого пригласят. – Василий-то у нас жив? – Ещё бы! Он в юбилее участвует как спонсор. – А Нина где? Всё ещё в Париже? Могла бы приехать. – Не приедет. Здоровьем не хочет рисковать, – сказала Татьяна и вздохнула. Нина Горлатых, одна из самых ярких одноклассниц, уже несколько лет лечилась от рака лёгких. Периоды ремиссии неминуемо сменялись обострениями. – Зря она так, мы бы её к гадалке сводили, – вступила в разговор Ирина, – помните, в Краснргорск с ней ездили в прошлом году? Ей же тогда лучше стало. И муж её, этот красавец Фёдор Маховец, тогда с нами ездил. Я тогда его чуть не отбила. Интересно, где он сейчас? Её лицо приняло мечтательное выражение, а ладонь легла на сердце. Так Ирина изображала любовь. – Тебе бы только отбивать чужих мужей, – сердито посмотрела на Ирину Дуся. – Ну ты-то можешь быть спокойна. На твоего-то никто не позарится, – парировала Витушкина. Когда собрались уходить домой, Ирина шепнула Татьяне: Я эту Мезенскую выведу на чистую воду. Уж она-то ковры наверняка ворует. – Или спит с директором? – начала развивать тему Татьяна. Не хотелось бы плохо думать о Коле. Но надо проверить. На том и порешили. 10. Грех. Она знала, что совершила грех. Грех страшный, недопустимый, непростительный. Один из семи смертных грехов, заслуживающих кары божьей. Что с ней теперь будет? Смерть? Болезнь? Жизненные неудачи? Уже в который раз она перебирала в памяти события того прекрасного и в то же время страшного дня и ничего не могла понять. То ли ей стало плохо, и она потеряла сознание. То ли это был сон, а наяву ничего и не было. Или просто бог решил её наказать, а потому лишил разума. Господи, сделай так, чтобы это был только сон. За сны мы не отвечаем, они неподвластны человеку. Иногда во сне бывает всё совершенно натурально, ну точно так же, как в действительности. Проснёшься и удивляешься, что это был только сон. Иногда даже жалко, что наступило пробуждение. Во сне было так хорошо. Когда Наталья рассталась с Александром, он часто к ней приходил! Приходил во сне. Смотрел на неё, как прежде, говорил ласковые слова. Потом брал её за руку и клялся, что они никогда не расстанутся, потому что любовь – если она есть – не может закончится. Ей никогда не снились эротические сны. Не было у них с Сашей никакой эротики. Может быть втайне, втайне даже от самой себя, она и мечтала об этом. Но никогда бы не призналась. И вдруг такое… Ей уже двадцать четыре года. Два последних она работает в школе. И в институте, и на работе – женский коллектив. Жениха надо искать в другом месте. Но где? В библиотеке, на отдыхе, на свадьбе подруги? Бывает, конечно, что и повезёт, но редко. Легче знакомства завязываются по месту работы или учёбы. У неё же и тут, и там – полный облом. А ведь она уже созрела для замужества и хочет воспитывать не только чужих, но и своих детей. А что, если… Нет, нет! Её мама этого не переживёт. Да и ей самой не очень нравится перспектива матери-одиночки. Так что же такое с ней случилось? Что она сделала неправильно? Не надо было подходить к окну? Так ведь была такая ночь! Она представила, как её тёзка Наташа Ростова стояла вот так у окна в своей усадьбе Отрадное и говорила Соне: “Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало. Так бы вот села на корточки, подхватила бы себя под коленки… и полетела бы”. Кстати, надо бы съездить в Отрадное, туда провели уже ветку метро. Надо посмотреть, что это за место такое, где Наташа познакомилась с Андреем Болконским. А потом, ночуя в этом же доме этажом ниже, он невольно подслушал разговор двух подруг. Неужели в мире всё повторяется, только на другом витке цивилизации? Вот и сейчас её, Наташу Гончаренко, волею судьбы оказавшуюся за городом в лунную ночь сентября, тоже кое-кто подслушивал. Сколько времени она простояла у окна? Две минуты? Пять? Она наслаждалась тишиной – ни гула машин, ни музыки не было слышно – и вдыхала чистый, напоённый ароматами трав и цветов деревенский воздух, которого нет не только в Москве, но и в её родной Коломне. И вдруг хрустнула ветка, потом ещё – к окну явно кто-то приближался.