– В то время я был от нее без ума еще больше, чем раньше. Я достал из сейфа завещание, показал, а она взяла и сунула его за пазуху. Она сказала, что хочет показать матери. Теперь легко говорить, что я должен был сделать все возможное, чтобы ее остановить, но тогда я не мог. Она унесла завещание, и больше я его не видел. Через две недели мы объявили о помолвке. После я отдал на апробацию старое завещание Сидни, и это было полным безумием, потому что у меня было только слово Энн, которая сказала, что уничтожила новое, хорошо хоть секретарша, которая его печатала, вышла замуж и уехала. – Биб поднял руку, чтобы поправить пиджак. – Не скажу, что именно это излечило меня от страсти к Энн Сэвидж. Это… очень личное и достаточно глубокое, чтобы я вылечился. Я лишь хотел бы, чтобы это произошло раньше. Конечно, я не мог остановить апробацию, не погубив себя. В мае имущество разделили, и в том же месяце Энн вышла замуж за Нормана Хорна. Вот и все, подумал я тогда. Я получил урок, и урок был тяжелый. Он расправил свои узкие плечи. – После, через два года, грянул этот гром. Сидни оказался жив и вскоре должен был вернуться в Нью-Йорк. Можете себе представить, как я был потрясен… или не можете… В конце концов я понял, что у меня только два выхода: либо прыгнуть из окна офиса, либо все рассказать Сидни. В ожидании Сидни мне пришлось обсудить все с ними и выслушать все их безумные предложения. Только позавчера, в понедельник, я принял окончательное решение, а на следующее утро, вчера, позвонил Энн, и мы уговорились вечером встретиться с Сидни и все ему рассказать. Потом нам сообщили, что Сидни убит. Я не знаю, кто его убил. Знаю только то, о чем уже рассказал, но для меня и этого достаточно. – Он остановился, потому что у него перехватило горло, помолчал. – Как с адвокатом, со мной все кончено. Немножко меня разочаровал Норман Хорн. Вот от кого можно было бы ожидать быстрой и мужественной реакции на подобное обвинение в адрес своей очаровательной жены, но он даже не взглянул в сторону Биба. Он смотрел на нее, сидевшую рядом с ним, взглядом, далеким от обожания и веры. Хорошо, что она смотрела в другую сторону. Она не сводила глаз с Вулфа. – Теперь он закончил? – спросила она. – Вероятно, да, мадам. По крайней мере, на данный момент. Хотите прокомментировать? – Не хочу произносить речь. Не думаю, что это нужно. Скажу лишь, что он лжец. Просто лжец. – Сомневаюсь, – покачал Вулф головой, – что ваших слов достаточно. Тут не все была ложь, сами знаете. Мистер Карноу на самом деле составил новое завещание. Вы с мистером Бибом на самом деле объявили о помолвке и вскоре ее расторгли. Наследство на самом деле получили по старому завещанию, где вы фигурируете как одна из наследников. Мистер Карноу на самом деле вернулся живым и был убит здесь. Я настоятельно советую вам либо хранить молчание, даже если это выставит вас в невыгодном свете, либо говорить все как есть. Вы посоветовали мистеру Бибу быть осторожным в своей импровизации. Теперь я призываю вас прислушаться к собственному совету. Так как? Она бросила взгляд на мужа, но теперь тот смотрел только на Вулфа. Она повернула голову влево, в сторону матери, но и та не встретилась с ней глазами, тогда она посмотрела на Вулфа: – Вы просто артист, не так ли? – Да, – сказал он. – Полагаю, вы уже раскрыли всю правду. – Если так, ваши попытки что-то скрыть бессмысленны. – Я терпеть не могу бессмысленности. Да, вы правы, кое-что из того, о чем говорил Джим, правда. Он на самом деле рассказал мне о новом завещании, но не до, а после того, как стало известно о гибели Сидни. На самом деле достал его из сейфа и дал мне прочесть. По завещанию все на самом деле отходило Кэролайн. Джим сказал, что об этом никто не знает, кроме его бывшей секретарши, которая вышла замуж и уехала куда-то в маленький городок на юге, так что она нам не помеха. Сказал, что завещание в единственном экземпляре и Кэролайн ничего не знает, потому что она показывала ему письмо от Сидни. Джим сказал, что уничтожит завещание, и мы – я, моя мать и брат – останемся наследниками, но только если я выйду за него замуж. Вы хотите знать все, о чем мы говорили? – Только основные моменты. – В таком случае мне не нужно рассказывать, что я на самом деле чувствовала, согласившись выйти за него замуж. Ему я ничего не сказала. Я согласилась. Полагаю, вам все равно, о чем я думала, но я считала Сидни погибшим и считала, что было бы честно, если бы мы получили свою долю. Я согласилась, но я не собиралась за него замуж. Джим хотел, чтобы мы поженились немедленно, до подачи в суд завещания, но я уговорила его подождать, и мы лишь объявили о помолвке. Когда суд признал завещание, имущество было разделено и мы получили наследство, я вышла замуж за Нормана Хорна. Я не знала, уничтожил ли Джим новое завещание, но потом это не имело значения, потому что он не осмелился бы его показать. – Она махнула рукой. – Это все. – Не совсем, – возразил Вулф. – Была еще одна серия. «Возвращение мистера Карноу». – О да. – Судя по тону, можно было подумать, будто она случайно упустила небольшую деталь. – Убил его, конечно же, Джим. Если вам интересно, что я чувствовала, когда Сидни объявился живым, можете не поверить, но я была рада. Потому что он мне всегда нравился. Мне жаль было Кэролайн и Пола, потому что и они мне нравились, и я знала, что Сидни не будет пытаться отобрать у нас нашу долю. Был только один человек, который не посмел бы посмотреть Сидни в глаза. Хотя, конечно, Джим смотрел ему в глаза, когда пришел к нему в номер, но не тогда, когда стрелял – стрелял он в затылок. – Она повернулась к Бибу. – Ты рассказал ему о завещании, Джим? Могу поспорить, что нет. Могу поспорить, он так и не узнал об этом. – Она снова повернулась к Вулфу. – Тянет ли это на чистую правду? – Тянет на злонамеренную клевету, – пискнул Биб. Вулф обратился к представителю закона: – Мистер Кремер, я предпочел бы переадресовать вам вопрос о правдивости слов миссис Хорн. По-моему, это мистер Биб пытался исказить картину, а не она. Позднее, в зале суда, старшина жюри присяжных объявил, что решение вынесено единогласно. Справедливость – прекрасная вещь, но не всегда она бывает полной, и тот вечер тому подтверждение. Когда Кремер и Стеббинс увели Биба и все ушли, Кэролайн Карноу решила, что по такому случаю следует вернуть поцелуй, который достался ей в этом помещении двенадцать часов назад. Но прошла мимо меня, обогнула стол Вулфа, обняла его за шею и расцеловала в обе щеки. – Ошиблись адресом, – сказал я с обидой. Последний свидетель Перевод М. Гресько Глава 1 Мне и раньше приходилось сталкиваться с помощником окружного прокурора Ирвином Мандельбаумом, но я никогда не видел его в зале суда. В то утро, наблюдая, как он трудится, стараясь убедить присяжных взвалить вину за убийство Мэри Уиллис на Леонарда Эша, я подумал, что он весьма неплох и мог бы выглядеть даже лучше, если бы чуть-чуть принял спиртного. В его внешности не было ничего примечательного: толстоватый и низковатый, с огромной лысиной и оттопыренными ушами, он не производил особого впечатления. Но зато был деловит и самоуверен. К тому же он изредка прибегал к такому трюку: время от времени на секунду замолкал и смотрел на присяжных умоляющими глазами, как будто ждал, что кто-нибудь из них подскажет ему следующую фразу. При этом он неизменно поворачивался спиной к судье и защитнику, так что тем не было видно его физиономии. Но я-то со своего места в зале видел его прекрасно. Суд шел уже третий день. Мандельбаум вызвал своего пятого свидетеля, смертельно перепуганного, тщедушного человечка с длинным носом. Его звали Клайд Бэгби. Свидетель пробормотал слова присяги, уселся на свидетельское место и уставился бегающими карими глазками на Мандельбаума, как будто видел в нем свою последнюю надежду. Мандельбаум спрашивал доброжелательно, стараясь подбодрить свидетеля: – Род ваших занятий, мистер Бэгби? Свидетель сглотнул: – Я президент фирмы «Отвечает Бэгби, Об.». – Под «Об.» вы подразумеваете «Объединенная»? – Да, сэр. – Вы владелец фирмы? – Мне принадлежит половина акций, вторая половина у моей супруги. – Как давно вы занимаетесь этим делом? – Тридцать пять лет, даже тридцать пять с половиной. – Что это за бизнес? Пожалуйста, расскажите об этом присяжным. Бэгби скосил глаза, бросил мимолетный взгляд на присяжных, но тут же опять уставился на прокурора: – Ответы на телефонные звонки, только и всего. Вы знаете, что это такое. – Да, но, возможно, кто-то из присяжных не знаком с таким видом сервиса. Пожалуйста, поподробнее. Свидетель облизал губы: – Ну, вы владелец или представитель фирмы. Или у вас целая организация. И есть телефон. Но вы же не все время сидите на месте и, наверное, должны знать о тех, кто звонит в ваше отсутствие. Тогда вы и обращаетесь в бюро обслуживания, отвечающее на телефонные звонки. В Нью-Йорке таких контор несколько десятков, они расположены в разных частях города, имеют филиалы и в пригородах. У них огромная клиентура. Мое собственное бюро не такое мощное, потому что я специализировался на обслуживании отдельных клиентов, квартир и частных домов, а не фирм и организаций. У меня имеются четыре офиса в районе действия разных АТС: Грамерси, Плаза, Трафальгар и Рейнлендер. Я не могу работать из одного централизованного офиса, потому что… – Извините меня, мистер Бэгби, мы не будем вдаваться в технические проблемы. Находится ли одно из ваших бюро в доме шестьсот двенадцать по Восточной Шестьдесят девятой улице в Манхэттене? – Да, сэр. – Опишите свой офис, находящийся по этому адресу. – Ну, это мое самое последнее бюро, открытое всего лишь год назад, и самое маленькое, потому что не занимает помещения в каком-либо официальном здании, а расположено в обычном жилом доме. Так пришлось поступить в связи с трудовым законодательством. Я не имею права задерживать женщин на работе после двух часов дня в здании, отведенном под офисы, если только это не государственное предприятие. Ну а мне необходимо обеспечить своим клиентам круглосуточное обслуживание. Поэтому в бюро на Шестьдесят девятой улице у меня четыре оператора на трех коммутаторах, четыре девицы, и все живут тут же, в этом самом доме. Таким образом, одна из них дежурит с восьми вечера до двух ночи, вторая смена с двух часов и далее. После девяти часов утра дежурят сразу три девушки, каждая на своем коммутаторе, потому что днем самая большая нагрузка. – Коммутаторы установлены в одной из комнат жилого дома? – Да, сэр. – Расскажите присяжным, как выглядят ваши коммутаторы и как они работают. Бэгби метнул взгляд в сторону присяжных, чтобы тут же обратиться к прокурору: – По сути дела, они ничем не отличаются от коммутаторов в любом крупном учреждении. Шкаф с гнездами для штепселей. Конечно, телефонная компания обеспечила их проводной связью с аппаратами моих клиентов. Каждый коммутатор рассчитан на шестьдесят номеров. На каждого клиента заведена карточка с его именем, которая стоит также под небольшой лампочкой и гнездом в коммутаторе. Когда кто-то набирает номер клиента, загорается его лампочка, и одновременно со звонком аппарата у нас включается зуммер. Сколько звуковых сигналов должна оставить без внимания девушка, прежде чем вставить в гнездо штепсель, специально оговаривается клиентом. Одни просят, чтобы она подключалась после трех сигналов, другие требуют, чтобы ждала подольше. У меня есть один клиент, который определил паузу в пятнадцать сигналов! Это своего рода индивидуальное обслуживание, которое обеспечивается нашим клиентам. Огромное бюро с тысячами номеров просто не в состоянии пойти на такие условия. Обычно это большие коммерческие предприятия, они стараются обслужить без проволочек все поступающие звонки. Ну а для меня каждый клиент – свой, если можно так выразиться. Мы гарантируем качество обслуживания и сохранение тайны. – Благодарю вас, мистер Бэгби. – Мандельбаум повернулся к присяжным, выражая им приязнь своей обворожительной улыбкой. – Я не очень-то разбираюсь в тонкостях вашего бизнеса, поэтому заранее прошу простить меня, профана, если мои вопросы покажутся вам наивными… Когда на щите загорается лампочка вашего клиента и девушка отсчитывает условленное число сигналов зуммера, она вставляет штепсель в гнездо и подключается к линии, верно? Мне показалось, что легкомысленный тон Мандельбаума неуместен на заседании суда, где речь идет о жизни и смерти обвиняемого, и я повернулся, чтобы посмотреть, как на все это реагирует Ниро Вулф. Однако достаточно было одного взгляда на шефа, чтобы понять, что он твердо придерживается избранной им роли несчастного мученика и не желает поэтому обращать внимание на какие-либо действия прокурора. Пришло время объяснить, как мы с Ниро Вулфом оказались в суде. В этот утренний час в соответствии с раз и навсегда установленным расписанием Вулфа он должен был находиться в оранжерее, устроенной на крыше старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, и гонять садовника Теодора во славу своей знаменитой коллекции орхидей. В одиннадцать часов, помыв руки, он спустился бы на специальном лифте в свой кабинет на первом этаже, втиснул бы свое непомерно тучное тело в столь же непомерно огромное кресло за письменным столом, позвонил бы Фрицу, чтобы тот принес пиво, и принялся бы тиранить Арчи Гудвина, то есть меня. Он дал бы мне какие-то указания, которые показались бы ему своевременными и желательными. Это могло быть все, что угодно: от перепечатки делового письма на машинке до установления слежки за каким-нибудь типом, в результате чего наверняка увеличился бы вклад Вулфа в местном отделении банка и возросла бы его слава лучшего частного детектива к востоку от Сан-Франциско. А сам он в мое отсутствие обсуждал бы с Фрицем меню предстоящего ланча. Но все это не состоялось, потому что Вулф был вызван официальной повесткой в суд для дачи показаний по делу Леонарда Эша. Вулф вообще никуда не выходил из дому и тем более не собирался этого делать, чтобы занять место на скамье свидетелей. Но он был частным детективом, и ему приходилось мириться с подобными вызовами – одной из непременных и неприятных сторон своей профессии. С ними он не мог не считаться, если хотел получать гонорары от своих клиентов. Но в данном случае и это не оправдывало его явку в суд. Леонард Эш явился к нам примерно пару месяцев назад, чтобы нанять Вулфа, но тот выставил его вон. Так что в перспективе Вулфу не светили ни деньги, ни слава. Что касается меня, то я тоже был вызван повесткой, но только для подстраховки. Меня бы не пригласили, если бы Мандельбаум не решил, что показания Вулфа потребуют подтверждения и дополнения, в чем я сильно сомневался. На мрачную физиономию Вулфа было неприятно смотреть, поэтому я снова обратил свой взор на участников представления.