Отвечал Бэгби: – Да, сэр, она вставляет штепсель и говорит: «Дом мистера Смита», или «Квартира мистера Джонса», или то, что просил отвечать клиент. После этого она сообщает, что мистер Смит отсутствует, и спрашивает, не надо ли ему что-нибудь передать. И далее действует в зависимости от обстоятельств. Я уже говорил, что у нас специализированное обслуживание, так что очень часто оператор записывает то или иное сообщение для наших клиентов. Мандельбаум кивнул: – Я думаю, теперь мы имеем ясное представление о вашей деятельности. А сейчас, мистер Бэгби, прошу вас посмотреть на джентльмена в темно-синем костюме, сидящего рядом с офицером. Он обвиняемый в данном судебном разбирательстве. Вы его знаете? – Да, сэр. Это Леонард Эш. – Где и когда вы с ним познакомились? – Он пришел ко мне в офис на Сорок седьмой улице в июле. Сначала позвонил, потом явился сам. – Не припомните ли, какого числа? – Двенадцатого июля. В понедельник. – Что он сказал? – Спросил, как работает моя служба ответов на телефонные звонки. Я ему все растолковал. Он заказал нам обслуживание его домашнего телефона в квартире на Восточной Семьдесят третьей улице. Уплатил наличными за месяц вперед. Его телефон следовало прослушивать в течение суток. – Он настаивал на специальном обслуживании? – Мне он ничего не говорил, но через пару дней предложил пятьсот долларов Мэри Уиллис, если она… Свидетеля прервали сразу с двух сторон: защитник Джимми Донован, имя которого вот уже десять лет стояло первым в списке специализирующихся по крупным криминальным делам в Нью-Йорке адвокатов, который даже вскочил со стула, и Мандельбаум, поднявший руку ладонью вперед, чтобы остановить Бэгби. – Одну минуту, мистер Бэгби! Отвечайте только на мои вопросы. Стал ли мистер Леонард Эш вашим клиентом? – Конечно. У меня не было оснований отказать ему. – Какой номер его домашнего телефона? – Рейнлендер два-три-восемь-три-восемь. – Было ли отведено место для его имени и номера телефона на одном из ваших коммутаторов? – Да, сэр, на одном из трех, в офисе на Восточной Шестьдесят девятой улице. Это район Рейнлендер. – Кто обслуживал коммутатор, связанный с квартирой Леонарда Эша? – Мэри Уиллис. По битком набитому залу пробежал шумок, и началось легкое движение. Судья Корбетт повернул голову, грозным взглядом призывая присутствующих к порядку, но тут же возвратился к исполнению своих прямых обязанностей. Бэгби продолжал: – Разумеется, по ночам одна девушка обслуживает три коммутатора. Поочередно. Но днем каждая из них как минимум пять дней в неделю работает на своем коммутаторе, чтобы лучше запомнить клиентов. Иногда даже шесть дней. – И номер Леонарда Эша находился на панели Мэри Уиллис? – Да, сэр. – После того как Леонард Эш стал вашим клиентом и был определен коммутатор для его обслуживания, не заметили ли вы чего-нибудь особенного, что привлекло бы ваше внимание к нему самому или к номеру его телефона? – Заметил, сэр. – Что и когда? Сначала ответьте: когда? Бэгби на секунду задумался, понимая, что дает показания под присягой, и, очевидно, опасаясь допустить какую-либо неточность. – Это был четверг, через три дня после того, как Эш договорился об обслуживании. Пятнадцатого июля. Мэри позвонила мне в офис и сказала, что хочет поговорить со мной наедине об очень важном деле. Я спросил, можно ли отложить нашу беседу до шести часов вечера, когда она закончит работу, и Мэри согласилась. В самом начале седьмого я поехал на Шестьдесят девятую улицу и зашел к ней в комнату. Она рассказала мне, что накануне Эш позвонил ей и попросил о встрече якобы с тем, чтобы обсудить детали, связанные с обслуживанием его номера. Она ответила, что подобные разговоры следует вести с хозяином, но он настаивал… Тут свидетеля прервал приятный, но весьма твердый баритон Джимми Донована: – Считаю уместным напомнить, что свидетель не может давать показания, касающиеся беседы мистера Эша и Мэри Уиллис, если сам он при этом не присутствовал. – Безусловно, – сразу же согласился Мандельбаум. – Он сообщит нам то, что услышал от Мэри Уиллис при этом разговоре. Судья Корбетт подтвердил: – Этого следует твердо придерживаться. Вам понятно, мистер Бэгби? – Да, сэр… – Бэгби запнулся. – Я хотел сказать, Ваша честь… – Тогда продолжайте. Что сказала вам Мэри Уиллис и что ответили ей вы? – Ну, сказала, что согласилась с ним встретиться, потому что Эш – театральный режиссер, а она мечтала о карьере актрисы. Правда, тогда я не знал о ее тяге к сцене. Она отправилась в его офис на Сорок пятой улице, как только закончила дежурство на коммутаторе, и после недолгого разговора на общие темы он попросил ее прослушивать все телефонные разговоры по его домашнему телефону в дневное время. Иными словами, она должна была подключаться к его линии всякий раз, когда загоралась лампочка на его щитке. Когда лампочка гасла, это означало, что кто-то в доме поднял трубку. Ну а вечером она должна была звонить ему и отчитываться. По ее словам, Эш долго ее упрашивал. Он отсчитал пять стодолларовых купюр и предложил ей. Она долго не соглашалась, и он обещал добавить еще тысячу. Бэгби замолчал. Мандельбаум сразу же задал вопрос: – Она еще что-нибудь вам сказала? – Да, сэр. Сказала, что понимает, что была обязана наотрез ему отказать, но ей не хотелось портить с ним отношения, поэтому она решила поводить его за нос. Ему она заявила, что ей надо день-другой подумать. В разговоре она дала мне понять, что клиента интересовали звонки его жене и, помимо прочих соображений, она ни за что не согласилась бы за ней шпионить, потому что он женат на Робине Кин, ее кумире. Далее она сказала, что приняла следующее решение. Во-первых, сообщить мне о состоявшемся разговоре, потому что Эш был моим клиентом, а она работала у меня. Во-вторых, предупредить Робину Кин, потому что если не Мэри, то наверняка кому-то другому Эш поручит шпионить за женой. Мне пришло в голову, что истинной причиной ее намерения встретиться с Робиной Кин могла быть надежда… Мандельбаум вновь прервал его: – Ваши личные соображения не имеют значения, мистер Бэгби. Сказала ли вам Мэри, в чем заключалось ее третье намерение? – Да, сэр. Она собиралась рассказать Эшу о своем намерении сообщить все его жене. Она считала себя обязанной поступить именно так, потому что в начале разговора с Эшем обещала ему сохранить все в тайне, ну и, по ее мнению, было бы нечестно обмануть его доверие. – Сказала ли она вам, когда собирается осуществить свои намерения? Свидетель утвердительно кивнул: – Ну, во-первых, она сообщила о разговоре мне. Упомянула и о том, что позвонила Эшу и пообещала приехать к нему в офис в семь часов вечера. Это было довольно необдуманно с ее стороны, потому что в этот день у нее была вечерняя смена и ей следовало вернуться на работу к восьми часам. Кроме того, она лишила меня возможности отговорить ее от подобного поступка. Я поехал вместе с ней на такси до Сорок пятой улицы, где находилась контора Эша, по дороге стараясь ее переубедить, но у меня ничего не вышло. – Что вы ей сказали? – Пытался убедить ее отказаться от своих намерений. Если бы она осуществила все то, что хотела, то, скорее всего, это не принесло бы вреда моему делу, хотя определенно я не мог так сказать. Вот я и предложил ей мне самому поговорить с Эшем. Я бы ему сказал, что Мэри передала мне суть его предложения и поэтому я не желаю иметь его в числе своих клиентов, после чего можно было бы со спокойной совестью забыть обо всем этом. Но Мэри решила во что бы то ни стало предупредить Робину Кин, а чтобы это сделать, ей было необходимо взять обратно данное Эшу слово. Я не отставал от нее, пока она не вошла в лифт, чтобы подняться к Эшу, но мое красноречие на нее не подействовало. – Вы не поднимались с ней наверх? – Нет, это ничего не изменило бы. Она вбила себе в голову, что непременно должна поступить таким образом, и я был бессилен что-либо сделать. Так вот, значит, как оно было, подумал я про себя. Хуже быть не может. Я посмотрел на Вулфа, но у него были закрыты глаза, а потому я повернулся в противоположную сторону, чтобы выяснить, как воспринимает происходящее джентльмен в темно-синем костюме. Несомненно, Леонарду Эшу тоже казалось, что хуже быть не может. Глубокие морщины, избороздившие его смуглое лицо, и запавшие черные глаза послужили бы находкой для художника, которому требуется натурщик для изображения человека, приговоренного к смертной казни. Если дело и дальше пойдет такими темпами, то дня через три Мандельбаум вместе с присяжными сильно продвинут его в этом направлении. Смотреть на Эша не доставляло мне удовольствия, поэтому я отвел глаза, избрав объектом для наблюдения его супругу, сидевшую в первом ряду на скамьях для публики. Лично мне Робина Кин никогда не казалась идеалом, но она была хороша в своих шоу. Впервые оказавшись в суде, она держалась превосходно. То ли действительно была верной и преданной женой, то ли безукоризненно играла эту роль. Она была одета неброско и вела себя достаточно скромно, но в то же время не притворялась, будто позабыла о своей молодости и красоте. Можно было только строить догадки, каковы подлинные взаимоотношения этой куколки и ее немолодого и некрасивого мужа. По всей вероятности, и всех присутствовавших как раз и занимал этот вопрос. Высказывались самые разнообразные мнения. По одной версии, Робина боготворила своего супруга, так что с его стороны было безумием подозревать ее в каких-то левых связях. Противоположная точка зрения заключалась в том, что мисс Кин оставила сцену только для того, чтобы развязать себе руки и иметь больше свободного времени для случайных друзей, в отношении которых она проявляла полную неразборчивость, и только такой простофиля, как Леонард Эш, не мог этого сразу понять. Существовали и промежуточные мнения. Я не был подготовлен для подобных дебатов. Если судить по внешности Эша, можно было только диву даваться, как это она согласилась связать судьбу со столь невзрачным, жалким типом. Но, конечно, нельзя было скидывать со счетов то, что вот уже два месяца он находился под стражей и ему было предъявлено обвинение в убийстве. Мандельбаум добивался того, чтобы присяжные придали должное значение показаниям свидетеля. – Значит, вы не поднимались в офис Эша с Мэри Уиллис? – Нет, сэр. – Поднялись ли вы туда позднее, уже после того, как она вошла в лифт? – Нет, сэр. – Виделись ли вы с Эшем в тот вечер? – Нет, сэр. – Разговаривали ли вы с ним по телефону? – Нет, сэр. Посмотрев на Бэгби, а мне доводилось видеть множество людей под подобным артобстрелом, я решил, что либо он говорит правду, либо искусный лжец, но в последнее как-то не верилось. Мандельбаум продолжал: – Чем вы занимались в тот вечер после того, как Мэри Уиллис поднялась в лифте к Эшу? – Я поехал в ресторан, где условился пообедать с приятелем. Это ресторан «У Хорнби» на Пятьдесят второй улице. А после этого, примерно в половине девятого, отправился в свой трафальгарский офис на углу Восемьдесят шестой улицы и Бродвея. У меня там шесть коммутаторов. В этот день дежурила новенькая девушка. Какое-то время я понаблюдал за ее работой, потом сел в такси и поехал через парк домой на Восточную Семнадцатую улицу. Вскоре после возвращения домой мне позвонили из полиции и сообщили, что Мэри Уиллис нашли убитой в моем рейнлендерском бюро. Я немедленно поспешил туда. Перед домом стояла толпа, меня провел наверх офицер. – Бэгби замолчал, чтобы сглотнуть, выдвинул немного вперед подбородок и заговорил громче: – Они ее не трогали. Распутали и сняли с ее шеи шнур от штепселя, но она так и осталась лежать на коммутаторе лицом вниз… Они потребовали, чтобы я опознал ее, и мне пришлось… Свидетеля не прерывали, но я почувствовал толчок в бок и услышал голос шефа: