Ленц завел патефон. У него была коллекция негритянских песен. Он проиграл нам некоторые из них: о Миссисипи, о собирателях хлопка, о знойных ночах и голубых тропических реках. VI Патриция Хольман жила в большом желтом доме, отделенном от улицы узкой полосой газона. Подъезд был освещен фонарем. Я остановил кадилляк. В колеблющемся свете фонаря машина поблескивала черным лаком и походила на могучего черного слона. Я принарядился: кроме галстука, купил новую шляпу и перчатки, на мне было длинное пальто Ленца – великолепное серое пальто из тонкой шотландской шерсти. Экипированный таким образом, я хотел во что бы то ни стало рассеять впечатление от первой встречи, когда был пьян. Я дал сигнал. Сразу же, подобно ракете, на всех пяти этажах лестницы вспыхнул свет. Загудел лифт. Он снижался, как светлая бадья, спускающаяся с неба. Патриция Хольман открыла дверь и быстро сбежала по ступенькам. На ней был короткий коричневый меховой жакет и узкая коричневая юбка. – Алло! – она протянула мне руку. – Я так рада, что вышла. Весь день сидела дома. Ее рукопожатие, более крепкое, чем можно было ожидать, понравилось мне. Я терпеть не мог людей с руками вялыми, точно дохлая рыба. – Почему вы не сказали этого раньше? – спросил я. – Я заехал бы за вами еще днем. – Разве у вас столько свободного времени? – Не так уж много, но я бы как-нибудь освободился. Она глубоко вздохнула: – Какой чудесный воздух! Пахнет весной. – Если хотите, мы можем подышать свежим воздухом вволю, – сказал я. – Поедем за город, в лес, – у меня машина. – При этом я небрежно показал на кадилляк, словно это был какой-нибудь старый фордик. – Кадилляк? – Она изумленно посмотрела на меня. – Ваш собственный? – На сегодняшний вечер. А вообще он принадлежит нашей мастерской. Мы его хорошенько подновили и надеемся заработать на нем, как еще никогда в жизни. Я распахнул дверцу: – Не поехать ли нам сначала в «Лозу» и поужинать? Как вы думаете? – Поедем ужинать, но почему именно в «Лозу»? Я озадаченно посмотрел на нее. Это был единственный элегантный ресторан, который я знал. – Откровенно говоря, – сказал я, – не знаю ничего лучшего. И потом мне кажется, что кадилляк кое к чему обязывает. Она рассмеялась: – В «Лозе» всегда скучная и чопорная публика. Поедем в другое место! Я стоял в нерешительности. Моя мечта казаться солидным рассеивалась как дым. – Тогда скажите сами, куда нам ехать, – сказал я. – В других ресторанах, где я иногда бываю, собирается грубоватый народ. Все это, по-моему, не для вас. – Почему вы так думаете? – Она быстро взглянула на меня. – Давайте попробуем. – Ладно. – Я решительно изменил всю программу. – Если вы не из пугливых, тогда вот что: едем к Альфонсу. – Альфонс! Это звучит гораздо приятнее, – ответила она. – А сегодня вечером я ничего не боюсь. – Альфонс – владелец пивной, – сказал я. – Большой друг Ленца. Она рассмеялась: – По-моему, у Ленца всюду друзья. Я кивнул: – Он их легко находит. Вы могли это заметить на примере с Биндингом. – Ей-богу, правда, – ответила она. – Они подружились молниеносно. Мы поехали. Альфонс был грузным, спокойным человеком. Выдающиеся скулы. Маленькие глаза. Закатанные рукава рубашки. Руки как у гориллы. Он сам выполнял функции вышибалы и выставлял из своего заведения всякого, кто был ему не по вкусу, даже членов спортивного союза «Верность родине». Для особенно трудных гостей он держал под стойкой молоток. Пивная была расположена удобно – совсем рядом с больницей, и он экономил таким образом на транспортных расходах. Волосатой лапой Альфонс провел по светлому еловому столу. – Пива? – спросил он. – Водки и чего-нибудь на закуску, – сказал я. – А даме? – спросил Альфонс. – И дама желает водки, – сказала Патриция Хольман. – Крепко, крепко, – заметил Альфонс. – Могу предложить свиные отбивные с кислой капустой. – Сам заколол свинью? – спросил я. – А как же! – Но даме, вероятно, хочется, что-нибудь полегче. – Это вы несерьезно говорите, – возразил Альфонс. – Посмотрели бы сперва мои отбивные. Он попросил кельнера показать нам порцию. – Замечательная была свинья, – сказал он. – Медалистка. Два первых приза. – Ну, тогда, конечно, устоять невозможно! – воскликнула Патриция Хольман. Ее уверенный тон удивил меня, – можно было подумать, что она годами посещала этот кабак. Альфонс подмигнул: – Значит, две порции? Она кивнула. – Хорошо! Пойду и выберу сам. Он отправился на кухню. – Вижу, я напрасно опасался, что вам здесь не понравится, – сказал я. – Вы мгновенно покорили Альфонса. Сам пошел выбирать отбивные! Обычно он это делает только для завсегдатаев. Альфонс вернулся: – Добавил вам еще свежей колбасы. – Неплохая идея, – сказал я. Альфонс доброжелательно посмотрел на нас. Принесли водку. Три рюмки. Одну для Альфонса. – Что ж, давайте чокнемся, – сказал он. – Пусть наши дети заимеют богатых родителей. Мы залпом опрокинули рюмки. Патриция тоже выпила водку одним духом. – Крепко, крепко, – сказал Альфонс и зашаркал к твоей стойке. – Нравится вам водка? – спросил я. Она поежилась: – Немного крепка. Но не могла же я оскандалиться перед Альфонсом. Отбивные были что надо. Я съел две большие порции, и Патриция тоже ела с аппетитом, которого я в ней не подозревал. Мне очень нравилась ее простая и непринужденная манера держаться. Без всякого жеманства она снова чокнулась с Альфонсом и выпила вторую рюмку. Он незаметно подмигнул мне, – дескать, правильная девушка. А Альфонс был знаток. Не то чтобы он разбирался в красоте или культуре человека, он умел верно определить его сущность. – Если вам повезет, вы сейчас узнаете главную слабость Альфонса, – сказал я. – Вот это было бы интересно, – ответила она. – Похоже, что у него нет слабостей. – Есть! – Я указал на столик возле стойки. – Вот… – Что? Патефон? – Нет, не патефон. Его слабость – хоровое пение! Никаких танцев, никакой классической музыки – только хоры: мужские, смешанные. Видите, сколько пластинок? Все сплошные хоры. Смотрите, вот он опять идет к нам. – Вкусно? – спросил Альфонс. – Как дома у мамы, – ответил я. – И даме понравилось? – В жизни не ела таких отбивных, – смело заявила дама.