– Элла? Ханна, с трудом передвигая внезапно отяжелевшие ноги, нехотя приблизилась к кровати и, стараясь быть храброй, осторожно вытянула вперед руку. Когда ее голень коснулась края кровати, она увидела, что лицо Эллы заливает смертельная бледность. Не помня себя от страха, Ханна потянулась к ее руке: да где же, черт возьми, следует искать этот пульс? – А-ах! Рука Эллы среагировала на ее прикосновение. Черт! Слава богу, она жива! От испуга и моментально пришедшего облегчения Ханна вскрикнула, ее крик подействовал заразительно, и вот уже обе женщины кричали в ночи до тех пор, пока не упали друг другу в объятия. Никогда прежде Ханна не испытывала такой благодарности. Она содрогалась всем телом. – Какого дьявола, что это было? Ханна попыталась взять себя в руки. Элла яростно затрясла головой и залопотала по-исландски, по-видимому ругаясь. – Они убрались. Я видела, как они уезжали. Элла выпрыгнула из постели так, будто, побывав на грани смерти, она стала на десяток лет моложе. Значит, в нее не попали – это уже хорошо! Ханна спустилась вслед за ней в гостиную; они зажгли свет и стали осматривать ущерб. Кроме одного высаженного окна разбитым вдребезги оказался стеклянный шкаф с фигурками слонов, и в диване появилась масса маленьких дырочек. – Дробовик? Элла с отсутствующим видом кивнула, вынула из руин шкафа своего любимого слона и принялась рассеянно крутить его в руках. Он не пострадал. Ханна поежилась – сквозь отсутствующее стекло в дом заползала по-зимнему холодная ноябрьская ночь. – У тебя есть что-то, чем можно это заткнуть? И еще, ты сможешь сама позвонить в полицию? Элла посмотрела на нее так, будто в одночасье разучилась понимать датский язык. Ханна повторила: – Полиция. Виктор. Ханна взяла телефон и протянула его Элле, которая пришла в себя и поставила слона на прежнее место. Затем набрала номер полицейского участка. Ханна на мгновение подумала: если трубку возьмет Маргрет, значит, этот звонок ее разбудил и отвлек от ночных видений. Нет, вряд ли. Она прогнала от себя эту мысль и вышла по указанию Эллы в дровяной сарай, чтобы отыскать там хоть что-то, что смогло бы защитить их от исландского ночного ветра. Маленькая, затянутая паутиной лампочка давала недостаточно света, чтобы полностью осветить сарай. Ханна впервые после стрельбы ощутила мощный выброс адреналина, сделавший ее непривычно деятельной. Как будто ее рептильный мозг полностью переключился на процесс выживания, в то время как сознание впало в спячку, и пропасть, образовавшаяся между потребностью сделать что-то и отсутствием способности понять, побуждала ее к небывалой физической активности. Вероятно, такое случалось с людьми на войне. Ханна зябко поежилась. Ветер врывался внутрь сарая сквозь широкие щели в стенах. Пора было возвращаться. Ей удалось найти доски и гвозди, молотка же нигде не было видно. В доме Элла только что закончила говорить по телефону, вероятно с Виктором, и ходила по гостиной, собирая в ведро осколки стекла. Ханне пришло в голову, что они ведут себя так, будто опасность уже позади. Может, им следует продолжать бояться? Вероятно, все это из-за того, что они еще не поняли, что произошло и что все это означает. Однако она сама видела, как машина уезжала. Кто бы это ни был, но все выглядело как будто нападавшие добились своего – насмерть напугали обитателей дома. Ханна перевела взгляд на коллекцию старинных инструментов, красовавшихся у Эллы на стене гостиной. Она вспомнила, что там был молоток, однако теперь его не было – только пустой крюк, на котором он, по-видимому, и висел. Вместо этого она решительно сняла со стены мотыгу и сразу же почувствовала тяжесть старинного железа и приятную гладкость резной рукояти. На ручке были вырезаны инициалы «Т» и «Й». Если бы только все произведения искусства были такими функциональными! Тупым концом мотыги Ханне удалось довольно плотно заколотить окно; она еще не закончила свою работу, когда, примерно минут десять спустя, к дому подлетел полицейский автомобиль Виктора. Ханна решила игнорировать их последнюю встречу в надежде, что эпизод со стрельбой все же гораздо важнее, чем ползанье по саду. – Стоп! Виктор ворвался в гостиную так, будто стрельба все еще продолжалась и он обращался к нападавшим. Сделав предостерегающий жест, он первым делом поспешил к Ханне. – Что? Ханна застыла, сжимая в одной руке доску, а в другой мотыгу. – Ты не должна была это заколачивать! Теперь мне будет практически невозможно выяснить, что здесь произошло. – Я сама могу прекрасно рассказать тебе, что здесь произошло. Какие-то психопаты проезжали мимо и расстреляли дом, как будто это какой-то долбаный глиняный голубь на столбике. Ехидный тон не вполне соответствовал ситуации. Ханна и сама не знала, что больше склоняло ее к гражданскому неповиновению – тупая полицейская логика Виктора, ее собственное смущение или же тот факт, что он женат на Маргрет. У Виктора был такой вид, будто еще немного – и он ее ударит. Ханна демонстративно спустилась со стула, действительно не на шутку гордясь своей плотницкой работой. Во всяком случае, ей осталось доколотить всего один или два гвоздя, и сбитый ею щит хотя и не был полностью закреплен, но уже практически закрывал окно. Элла подошла к Виктору и заговорила с ним по-исландски – наверняка вкратце рассказывала ему о случившемся. Ханну раздражало, что она ничего не понимала, а также что не она первая излагает ему свою версию ночной драмы. Далее последовал опрос свидетелей и бесконечное фотографирование места происшествия. Потом Ханна закурила и увидела, как автомобиль Виктора отъезжает от дома. До того он обратился к ним с абсолютно очевидным и излишним призывом запереть дверь на ночь. На лужайке он обнаружил три гильзы, которые указывали на то, что выстрелы были произведены из охотничьего ружья. Которое имелось практически в каждом доме в деревне. Элле удалось убедить его, что они не нуждаются ни в какой защите. Она сама будет сидеть и сторожить со своим дробовиком, надеясь, что преступники вернутся. «Тогда я выстрелю им прямо в яйца», – написала она на клочке бумаги, когда Ханна вопросительно воззрилась на нее. Ханне же вовсе не улыбалась перспектива сидеть и бодрствовать в ожидании, когда тебя кокнут возвратившиеся гонщики-стрелки, или поймать шальной заряд дроби из ружья Эллы. Она уже была чуть жива от усталости и, после того как пожелала спокойной ночи доблестной охраннице Элле, отправилась к себе наверх спать. 23 Трудно просыпаться, когда ты практически не спала. После нескольких беспокойных часов, проведенных под одеялом, Ханна все же решилась и проковыляла вниз в гостиную, где холод поселился словно гость, который никак не хочет уходить. Камин был зажжен, а Элла, закутавшись в толстое одеяло, сидела на простреленном диване; нанесенный ему накануне ущерб при дневном свете оказался процентов на сорок больше. – Нам нужно починить окно. Ханна зябко поежилась и взяла лоскутное одеяло. – В деревне есть стекольщик? Элла вопросительно посмотрела на нее, нос у бедняжки совсем посинел. Ханна указала на дощатый щит, который, как она сама прекрасно видела, долго не продержится. Одна планка уже отвалилась. Она завернулась в одеяло. – Кто-нибудь, кто может вставить стекло? – Einmitt já[30]. Элла кивнула. – Нужно будет вызвать их сегодня. Ханна опустилась в кресло-качалку, чувствовалось, что в доме объявлено чрезвычайное положение. Фигурки из стеклянного шкафа были аккуратно расставлены на маленьком столике, а сам шкаф чудесным образом сдвинулся на полметра. – Ты что, сама пыталась вынести стеклянный шкаф? Да ведь это смертельно опасно! Элла пожала плечами; на самом деле Ханна прекрасно ее понимала – ей просто хотелось стереть из памяти все, что напоминало о ночном нападении. Она встала, отыскала старые газеты и начала оборачивать ими торчащие острые стекла. Потом им совместными усилиями удалось вытолкать шкаф из дома на задний двор, где Элла окинула его горьким взглядом, а потом отвернулась с видом человека, который больше никогда не желает видеть эту вещь. Они еще раз пропылесосили гостиную, чтобы избавиться от последних мелких осколков, а Элла положила циновку у камина поверх прожженной в ковре дыры. Стекольщик, который, как Ханна поняла, на самом деле был плотником, но мог также и стекло вставить, обещал прийти в тот же день. Элла обещала быть дома и дождаться его. – У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, кто это мог быть? С дымящимися кружками кофе обе женщины устроились на диване. Дырки от дроби были тщательно прикрыты пледом, так что за исключением закрывающего окно уродливого самодельного щита и отсутствующего шкафа гостиная выглядела как обычно. Напряженный взгляд льдисто-зеленоватых глаз Эллы был сфокусирован на чем-то вне времени и пространства. Она выглядела человеком, принявшим какое-то решение, но никому не говорящим об этом. – Это кто-то, кого ты знаешь? Может, тебе известны вероятные мотивы? Ханна прекрасно понимала, что уподобляется Виктору или же какому-то детективу из плохого американского сериала (а может, и тому и другому), однако разбиравшее ее нетерпеливое любопытство не позволяло ей вести свой допрос более изобретательно. Поделись со мной этим прямо сейчас! Ханна, пристально глядя на Эллу, подумала, что сейчас, вероятно, похожа на человека, использующего гипноз с целью добиться от собеседницы ответов. Но ни вопросы, ни гипноз, похоже, не помогали – Элла упорно сохраняла молчание. И все же Ханна рискнула попытаться снова: – Элла, у тебя есть враги? Пронзивший Ханну ледяной взгляд дал ей ясно понять, что каких бы врагов в этом мире у Эллы ни было, имена их останутся ее тайной. Что ж, ладно. Попробовать все же стоило, да и, кроме того, Ханне удалось-таки выяснить одно немало удивившее ее обстоятельство: очевидно, у Эллы были с кем-то старые счеты. Обычно пожилая дама вела себя уж если не как сама обходительность, то, во всяком случае, как женщина, принявшая пилюлю счастья. Но только не сегодня. Ханна не могла понять, напугана ли Элла, рассержена чем-то или просто задумалась. Быть может, всего понемногу. – Ничего, если я немного пройдусь, или ты?.. Ты сможешь посидеть дома одна? Элла усмехнулась. Кивнув, она написала на клочке бумаги: «Я не бояться оставаться одна». Ханна кивнула ей в ответ, допила свой кофе и оставила пожилую даму коротать досуг в одиночестве на своем прострелянном диване. Дождь помог стрелявшим замести следы – Ханне так и не удалось обнаружить колею от колес их машины на лужайке перед домом. Интересно, а Виктор сумел сфотографировать этот след сегодня ночью? К целому коктейлю чувств, которые Ханна испытывала к местному участковому инспектору, добавилось еще одно – чувство сдержанной благодарности. Лишь теперь она начала понимать, насколько тактичен он был, ни словом не упомянув о ее сорвавшемся вчерашнем трюке – попытке войти в контакт с Йонни. Строго говоря, он ей даже нравился. Ведь это вовсе не его вина, что должность полицейского заставляет его скрывать ответы, которые хотела бы получить Ханна, и он равным образом не виноват, что женат на женщине, у которой с Ханной… А собственно говоря, что у них? Неважно. Нужно помнить, что следует относиться к Виктору с бóльшим уважением и большей любезностью. По дороге к дому Эгира Ханне пришло в голову, что ей самой, по всей видимости, стоит опасаться. Кто-то же все-таки в нее стрелял, а она при свете дня знай разгуливает себе по деревне, как самая настоящая живая мишень. Успокаивала она себя лишь тем, что мысленно повторяла свою собственную гипотезу о том, что эти выстрелы были всего только предупреждением. Если бы кто-то действительно хотел их убить, то мог бы когда угодно проникнуть в незапертый дом Эллы и попросту зарезать их спящих. Ханна была убеждена, что Элла знает, кто именно стрелял в них этой ночью. А у нее самой были сильные подозрения, кто бы это мог быть, – и через некоторое время она собиралась ознакомить этих подозреваемых со своей гипотезой. Дверь открыла Вигдис, казалось, она стала меньше ростом, чем была еще вчера. Неужели горе может убавить несколько сантиметров? Ханна извинилась за беспокойство и стала объяснять, что Элла прислала ее узнать, не может ли она чем-то помочь. Вигдис смотрела на нее, демонстрируя полное непонимание. Черт! Ханне пришло в голову, что на ее месте она, пожалуй, вела бы себя так же. Убогое и путаное объяснение! Ханна прокашлялась. – Ладно, честно говоря, Элла меня к тебе не посылала. И я прекрасно знаю, что в данный момент никаких особых забот у тебя нет. Просто я хотела сообщить тебе, что сегодня ночью кто-то обстрелял дом Эллы. Из охотничьего ружья. Вигдис прикрыла рот ладонью. Ханна не решалась даже представить себе, как разозлится Элла, если узнает, что она, Ханна, явилась сюда и нагружает скорбящую мать рассказами о ночном обстреле. К счастью, реакция Вигдис указывала на то, что Элла еще ей не звонила и не успела ничего рассказать. Это был плюс с точки зрения той липовой истории, которую выдумала Ханна, и минус, если подумать о той ярости, в которую придет Элла, как только все вскроется. – Я просто подумала, что ты захочешь знать об этом. Ведь у Эллы не так много близких. Конечно же, разыгрывать пафосную сцену было довольно банально, но Ханна понимала, что козырей у нее немного. Вигдис поблагодарила, видно было, что она рада получить информацию. Она осведомилась, все ли в порядке с Эллой. Ханна ответила утвердительно и, в свою очередь, попросила Вигдис, чтобы они с Эгиром не сообщали, от кого получили эти сведения. Могут просто сослаться на то, что слышали об этом в деревне. Вигдис кивнула. – Если для вас это будет не слишком обременительно, мне бы очень хотелось переговорить с Эгиром – вдруг он сможет посоветовать, как нам обезопасить дом? Мгновение Вигдис колебалась, но затем распахнула дверь перед Ханной, которая ощутила облегчение и в то же время легкое раздражение: ну почему обращение женщины к мужчине о помощи всегда считается убедительным аргументом? Человек-статуя сидел перед огромными панорамными окнами и созерцал горы. Когда Вигдис по-исландски представила Ханну, его взгляд скользнул по ней. Ханну слегка удивило, что, судя по выражению глаз Эгира, он абсолютно ее не узнал. Вполне понятно, что он не запомнил ее на церемонии прощания с Тором, однако можно было ожидать, что, по меньшей мере, ее имя заставит его хоть как-то отреагировать, раз уж он стрелял в нее, проносясь в кромешной тьме мимо их дома. К большому облегчению Ханны, Вигдис извинилась и вышла, но тут Ханну охватило странное тревожное чувство. Неожиданно поставленная перед собой задача стала казаться ей не столь простой, какой казалась поначалу. Она в волнении присела на указанный ей стул. Что-то во взгляде Эгира ее сильно смущало. Он больше не был пустым – за иссеченным морщинами хмурым лбом, очевидно, шла напряженная работа. Какая именно, понять трудно было, однако это вселяло в Ханну изрядную нервозность. Или, скорее, даже страх. Она постаралась придерживаться намеченного плана, надеясь, что Эгир не попытается свести ситуацию к неопределенности, а также что ее собственный голос будет не слишком дрожать. – Я знаю, это был ты. Эгир смотрел на нее невозмутимым взглядом тихого психопата. Ханне показалось, что он видит ее насквозь и анализирует. – Сегодня ночью. Я видела заднюю часть твоего автомобиля. Ханна блефовала, строго говоря, она вовсе не была уверена, принадлежат ли задние фонари машине Эгира, ведь его автомобиль был далеко не единственным внедорожником в деревне. Она просто знала это. Знала, и все. – Не представляю себе, о чем ты говоришь. Каменное лицо человека-статуи не выражало ровным счетом ничего. Он показал ей жестом, что она может говорить по-датски. Ханна обратила внимание на руки Эгира – большие, грубые. Вздутые жилы выделялись как провода на его мускулистых предплечьях. Седые волосы поражали своей густотой. Он не только когда-то был, он и теперь оставался красивым мужчиной. Ханна опустила глаза, не желая, чтобы он догадался о сделанном ею открытии. Она знала, что он лжет. Кроме всего прочего, Ханна достаточно разбиралась в исландском, чтобы понять: Вигдис вкратце передала ему сообщение об обстреле дома. Он прекрасно знал, о чем она сейчас говорила. Так зачем же все отрицать? К чему эти игры? – Просто ты должен усвоить, что меня так легко не запугаешь.