Кинув взгляд на Йорна, Ханна подумала, что вообще-то он мог бы и повременить минуту или две, прежде чем нанести удар по ее самолюбию. Тем не менее на лице его не было ни следа злорадства или сарказма. Скорее выражение, странным образом напоминавшее восхищение. – Нет, я серьезно. Я всегда испытывал к тебе огромное уважение. К тому, как ты пишешь. К твоей вере в то, что литература может быть чем-то большим, чем просто развлечение. К твоей манере всегда стремиться к самому высокому уровню. Это на самом деле потрясающе. Ханна не верила своим ушам. Неужели же Йорн ее хвалит? – Ты читал мои книги? Йорн кивнул. – Все до единой. Ханну наполнило странное чувство гордости с легким оттенком стыда. Действительно ли она настолько недооценивала Йорна? В самых буйных своих фантазиях она и представить себе не могла, что он в состоянии, не уснув, осилить хотя бы главу из любой ее книги, а уж о том, чтобы прочесть все… На лице ее появилась было неуверенная улыбка, которая, впрочем, сразу же исчезла, стоило ей подумать о том, что, скорее всего, с его стороны это всего лишь слова, попытка подольститься, чтобы нащупать ее наиболее уязвимые места. – Должна сказать, я поражена. Чтобы ты прочел все мои книги… Я и не думала, что… – Что я умею читать? – Что ты читаешь меня. Ханна внимательно посмотрела на него. Что ж, маску он держит неплохо. – Что ты думаешь по поводу «Летние ночи, которые мы потеряли»? Йорн улыбнулся, он понял – она его проверяет. Однако, судя по его виду, он собирался с честью выдержать экзамен. – Если честно, меня немного разочаровала концовка. Мне не особо понравилось, что собаке обязательно нужно было умереть, и хотелось бы узнать больше о том, что произойдет, когда они достигнут Северного моря. Зато я буквально влюбился в то, как ты изображаешь женщин из клуба вязальщиц. Все эти нюансы, которые скрываются под банальной болтовней… Очень хорошо написано. Теперь пришел черед Ханны быть потрясенной. Это было как раз то, над чем не раз задумывалась и она сама, тогда как ни рецензенты, ни читатели не обратили на это ни малейшего внимания. Наверняка это были его собственные мысли. – Проницательно подмечено. – Вообще-то я умею анализировать. – Почему же тогда?.. Ханна оборвала фразу не закончив. Йорн, однако, прекрасно понял, что она имела в виду. – Почему же тогда я не пишу по-другому, так, как, на твой взгляд, было бы лучше? Ханна замялась, она бы очень хотела отвесить ответную похвалу в адрес творчества Йорна, однако, кроме признания того, что у него большая читательская аудитория, ничего действительно похвального на его счет так и не пришло ей в голову. Йорн, похоже, это понял. – Я пишу, как могу. Если бы я мог делать то, что делаешь ты, разумеется, мои книги выглядели бы совершенно иначе. И это вовсе не потому, что я не утруждаюсь и не работаю. Просто я не пытаюсь быть тем, кем на самом деле не являюсь. Я предпочитаю быть хорошим Йорном Йенсеном, чем плохим Шекспиром. Ханна не смогла сдержать улыбку. Это звучало так глупо и в то же время так умно. Она была просто поражена глубиной и правдивостью его самооценки. И почему ей самой никогда не приходило в голову, что он пишет такие книги, поскольку именно они получаются у него лучше всего? Да и, собственно говоря, с чего она взяла, что они плохи? Их читают с огромным удовольствием, и это, по крайней мере, гораздо лучше многих других развлечений. Например, плохих фильмов и сериалов. Может, Йорну даже удастся заставить своих читателей обратить внимание на иные жанры, нежели тот, который он сам разрабатывает. К примеру, в ожидании его следующего шедевра им захочется прочесть что-то другое – кто знает, возможно, даже одну из ее книг? Ханна обрадовалась этой мысли, но тут же почувствовала и некоторое смущение: наверное, зря она оценивает творчество Йорна лишь через призму того, что оно может пробудить симпатии к ее собственному. Может, вполне нормально, что читателям просто нравится Йорн Йенсен и они вполне удовлетворены его манерой письма? – Мне бы хотелось извиниться. Удивительно, но Ханне как-то поразительно легко дались эти слова. – Ты знаешь, я никогда не была слишком высокого мнения о твоей работе, хотя сейчас мне очень хочется сказать в ответ такие же добрые слова, которые ты сказал обо мне… В общем, по всей видимости, вряд ли я когда-нибудь сумею высоко оценить то, что ты пишешь. Однако я испытываю, и говорю об этом совершенно серьезно, глубокое уважение к тому, что тебе удается найти путь к людям. Заставить их стоять в очередях. Что раз за разом ты создаешь нечто, приносящее им истинную радость, и никогда не разочаровываешь толпы своих фанатов. Думаю, это требует огромной концентрации в работе, чего я прежде не замечала. И… Ханна слегка замялась: сказать последнее оказалось немного сложнее. – Возможно даже, я тебе отчасти завидую за умение завоевать симпатии столь широкой аудитории читателей. Говоря это, она призвала на помощь всю свою женственность и заставила себя смотреть ему прямо в глаза, чтобы он не сомневался в искренности ее слов. Йорн не улыбался – взгляд у него был серьезным, даже почти грустным. Ханна поняла, что он по-настоящему тронут. Он приложил руку к сердцу на манер необуддиста, что ее всегда в нем нервировало, но тем не менее жест этот показывал, что он действительно принял ее слова близко к сердцу и оценил по достоинству. – Спасибо. Это единственное произнесенное им слово наполнило всю атмосферу, как бы знаменуя собой итог торжественного примирения сторон. Йорн, по-видимому, хотел сказать что-то еще, однако в этот момент дверь в бар с треском распахнулась. На пороге в хлопьях падающего снега возникла женщина с собакой, объятая жуткой паникой, она вскинула руки и прокричала: – Gisli er dáinn. Hann liggur við fótboltvöllinn![42] Возникла долгая пауза, как будто присутствующим понадобилось время, чтобы понять услышанное. Однако вслед за тем раздался грохот отодвигаемых стульев, куртки взметнулись на плечи, а пиво оказалось допито одним глотком. Ханна и Йорн также оказались невольно вовлечены в эту неразбериху. Поначалу они ничего не поняли, затем, когда кто-то перевел слова женщины на английский, ужаснулись и, наконец, вместе со всеми вышли из бара в объятия морозной зимней ночи, чтобы убедиться в том, что сказанное – правда: Гисли мертв. 45 Он сам зарезал себя ножом. К такому выводу единодушно пришли все члены небольшой компании посетителей бара, окружившие окоченевшее тело Гисли. На запястье его левой руки отчетливо выделялись тонкие ручейки подмерзшей крови. В отличие от тела Тора вид Гисли вовсе не был умиротворенным, напротив, жуткий взгляд широко распахнутых глаз свидетельствовал о том, что последними чувствами, которые он испытывал, испуская дух, были боль и страх. Ханна не выдержала и отвела глаза в сторону. Подумать только, улегся в снег, прислонившись к грязным футбольным воротам, и вскрыл себе вены! Она поежилась, чувствуя себя абсолютно беззащитной под лучом одинокого прожектора, горевшего над полем и вырывавшего из густой окружающей тьмы небольшое освещенное пятно. – Það var Hrafn sem fann hann[43]. Женщина показала на своего пса, ей приходилось изо всех сил натягивать поводок, чтобы удержать собаку, которая старалась подойти поближе и лизнуть труп Гисли. Кожаный Жилет в очередной раз доказал, что является своего рода неформальным лидером деревни: повернувшись к собравшимся, он поднял руки, как бы защищая собой тело Гисли. Повысив голос, он властно прокричал несколько непонятных слов. Насколько Ханна смогла понять, речь шла о том, чтобы держаться подальше от трупа. Проявить уважение. В любом случае, все не торопясь отошли на несколько шагов, а некоторые даже развернулись, собираясь уйти совсем. Теперь, когда они стали свидетелями случившегося, им будет о чем поговорить за очередной кружкой пива. Ноги у Ханны в тонких кожаных полусапожках уже закоченели, а куртка толком не застегивалась из-за закованной в гипс руки, которая не пролезала в рукав. Она несколько раз переступила с ноги на ногу, снег под ней захрустел. Кожаный Жилет обернулся к ней и Йорну. – Поезжайте к Виктору и как можно скорее привезите его сюда! – Почему мы? Последнее, чего сейчас хотелось Ханне, так это ехать к Виктору и сообщать ему дурные новости. – Потому что вы здесь самые трезвые. Йорн кивком дал понять, что берется за порученное им дело. – Поторопимся изо всех сил. Он уже направился к машине. Ханна мгновение колебалась, однако потом все же решила, что лучше вернуться в теплую машину Йорна, чем оставаться в темноте на морозе или же сидеть в «Браггине» над недопитым бокалом нагревшегося красного вина наедине со своими мыслями. Менее чем за пять минут они добрались до дома Виктора и Маргрет. Йорн застучал кулаком в дверь с такой силой, будто им самим угрожала опасность. – У нас еще одна смерть! Пожилой господин, судя по всему, покончил с собой там, на поле. Дверь открыл Виктор. Ханна почувствовала раздражение из-за того, что новость озвучил Йорн. Кроме того, черт возьми, зачем стоило так орать?! Между прочим, из них двоих он в гораздо меньшей степени владеет информацией. Ханна принялась поправлять Йорна. – Это Гисли. Он лежит за футбольным полем. – Давай, садись ко мне – у меня полный привод и подогрев сидений. Хоть Йорну явно нравилось разыгрывать из себя героя, Ханна даже не стала раздражаться по этому поводу. Она наблюдала за Виктором, который, не сказав ни слова, с озабоченным видом натянул сапоги и подхватил в охапку куртку. Он прокричал вглубь дома несколько слов, и прежде, чем дверь за ним захлопнулась, Ханна успела заметить внутри силуэт Маргрет. После этого странная троица мушкетеров поспешила к предварительно прогретой огромной машине Йорна. Однако, устроившись на своем месте, Ханна почувствовала, что силы ее вконец иссякли. Сами мысли о том, что она снова будет стоять и созерцать замерзший труп Гисли либо, что еще хуже, продолжит прерванную беседу с Йорном в «Браггине», сразу же вызвали у нее сильнейшую головную боль и приступ озноба. – Эй, ты в порядке? Йорн встревоженно посмотрел на нее, быстро, но в то же время абсолютно уверенно направляя машину к месту преступления. Откуда же у него все эти таланты? – Ты какая-то больно бледная. Ханна сдалась. В сознании ее все еще мелькали фрагменты мыслей, что неразумно было бы перепоручать Йорну свою роль гражданского помощника следователя, однако сосредоточиться на этом она была не в состоянии. Ей вдруг стало безразлично все – и дело, и книга, и сам Йорн. Единственное, чего она хотела в данный момент, – это очутиться дома в постели и просто уснуть. Она повернулась к Йорну, чуть ли не с мольбой взглянула на него и странно робким голосом попросила: – После того как высадишь Виктора, не мог бы ты отвезти меня домой? В доме царила мертвая тишина. Не зажигая света, Ханна осторожно прокралась наверх, чтобы, не дай бог, не привлечь внимания Эллы и не вступить с ней в нескончаемый разговор о жизни и смерти. С замиранием сердца она переступила порог своей крохотной мансарды, где не была с тех пор, как Гисли вытолкнул ее из окна. Никаких следов их борьбы здесь уже не осталось: все аккуратно прибрали, пол, очевидно, пропылесосили, окно было закрыто и даже кровать застелена покрывалом. Чего, признаться, Ханна не делала ни разу за все время своего пребывания в доме. Видно было, что здесь не обошлось без Эллы. Ханну захлестнула волна горячей благодарности к пожилой даме, а опрятный вид комнаты снова пробудил в ней спокойствие и уверенность. Тем не менее на всякий случай она все же заперла дверь на ключ. С огромным трудом она почистила зубы левой рукой и с еще большим трудом стянула с себя одежду. Наконец, проглотив пару таблеток обезболивающего, она забралась в кровать и тут почувствовала себя тысячелетней. Почему же все вдруг пошло не так? Только теперь Ханна поняла, что смерть Гисли ее по-настоящему расстроила. Несмотря на то, что он напал на нее, на Виктора и, вероятно, на Тора, тяжкое чувство жалости к этому человеку буквально впечатало ее в матрас и, что случалось крайне редко, даже увлажнило глаза слезами. Какая печальная судьба! Быть одаренным человеком, семьянином, с прекрасной карьерой, в одночасье лишиться всего и провести последние годы жизни бездомным пьяницей, прийти к тому, чтобы убить молодого человека, что, в свою очередь, привело еще к нескольким преступлениям и, наконец, к самоубийству. Прийти к тому… Ханну больше всего поражала случайность этих событий. Как все то, что казалось трагическим стечением обстоятельств, взаимодействуя друг с другом, превращается в череду несчастий, захлестнувших всю деревню, чего, кстати, вполне можно было избежать, если бы в ту ночь Тор не столкнулся у моря с Гисли. Последнее, о чем с немалым облегчением Ханна подумала перед тем, как уснуть, было, что со смертью главного подозреваемого дело, по-видимому, закончено. Однако в ее беспокойных снах по-прежнему то и дело возникали образы Тора, Гисли, Маргрет, Эллы, Виктора и прочих обитателей деревни, переплетающиеся в самых невероятных комбинациях, которые порождали сложные вопросы. Среди ночи Ханна проснулась от пульсирующей боли в загипсованной руке. Хотя она, согласно всем предписаниям, спала на спине, подложив под больную руку подушку, у нее было такое чувство, что руку поместили в пресс и расплющили. Включив ночник, Ханна убедилась, что все части ее тела на месте. Плечо отчаянно ныло. Ханна с трудом выбралась из кровати и принялась искать обезболивающее, пока не вспомнила, что оставила таблетки в ванной. Сонная, она вышла в коридор, однако после первого же шага застыла на месте. В кабинете Эллы горел свет. Был ли он зажжен, когда она ночью вернулась домой? Ханна была уверена, что тогда дверь была плотно закрыта. Затем она услышала тихий голос, вернее шепот, с оттенком едва сдерживаемого гнева. Ханна затаила дыхание, попыталась прислушаться, но различила звуки лишь одного голоса. Это был голос Эллы. Время от времени голос смолкал – Элла явно разговаривала по телефону. Ханна замерла в нерешительности. Если она продолжит свой путь, то наверняка привлечет внимание Эллы, и тогда разговор между ними в той или иной форме станет неизбежным. С другой стороны, Ханна не представляла себе, как сможет обойтись без своих таблеток. Собравшись с духом, она прошмыгнула мимо полуоткрытой двери кабинета, схватила по-прежнему стоявший на раковине пузырек с таблетками и поспешила в свою комнату с чувством победителя, успешно выполнившего свою миссию и избежавшего столкновения с опасностью. Однако не успела она закрыть за собой дверь, как в темном коридоре возникла фигурка Эллы. Она стояла на пороге своего кабинета, и падавший оттуда свет оставлял ее лицо в тени, так что Ханне было непонятно, видит ее хозяйка дома или нет. Некоторое время они стояли так в гробовом молчании, как два призрака, посетивших один и тот же дом. – Привет. Я проснулась, потому что мне понадобилось вот это. К сожалению, ночного разговора избежать не удалось. Ханна продемонстрировала белый пузырек с таблетками. – Для руки. Просто невозможно больше терпеть. Элла продолжала стоять, не говоря ни слова, и это вызвало у Ханны беспокойство. Здоровой рукой она попыталась нащупать выключатель на стене, однако тщетно, и в этот момент Элла внезапно оказалась прямо перед ней. Ханна инстинктивно отшатнулась, однако Элла просто включила свет – оказалось, что выключатель был у Ханны прямо за спиной. Несколько мгновений Ханна щурилась и мигала – ощущение было такое, как бывает в ночном клубе, когда внезапно включается свет и ты с испугом видишь, какими все вокруг выглядят на самом деле. Ей показалось, что теперь эффект был аналогичным – они снова стали такими, какими и были на самом деле. Элла была старой и усталой. Она даже, кажется, стала немного ниже ростом, или же пижама была ей немного великовата. Как бы там ни было, она выглядела хрупкой, маленькой старушкой, седой и беззащитной. У Ханны внезапно возникло острое и абсолютно необычное для нее желание – ей захотелось обнять Эллу. Проявление нежной заботы было настолько чуждым для нее чувством, что противиться ему, как оказалось, она не смогла. Охватив здоровой рукой худенькие плечи Эллы, Ханна притянула ее к себе. Элла, казалось, как будто ждала этих объятий. Ханна почувствовала, как тело Эллы расслабилось. Как будто она была ребенком, который наконец-то ощутил себя в безопасности. Они простояли так минуту, а может, и целых пять, и в душе Ханны попеременно возникала то нежность, то нарастающая тревога из-за того, что она никак не могла понять, что именно происходит с ее квартирной хозяйкой. Лишь одно она знала точно: ей ни в коем случае не стоит спрашивать Эллу о том, с кем она сегодня ночью шепталась по телефону. 46