Ты веришь в Деда Мороза? Я наблюдаю как, возвращается гарсон. Он последовательно выставляет передо мной чашку кофе, виски и наконец, снабжает меня информацией. Из кухни проглядывают любопытные головы. – Говорят, она живет в меблирашках на Флай-роуд, но где именно никто не знает, мистер, – говорит он тихо. Я кладу на стол двадцатку, которая исчезает мгновенно. Похоже, что я еще вижу ее призрачную проекцию, хотя это всего лишь обман зрения. – Фамилия есть у нее? – интересуюсь я и закидываю в себя виски. Почуяв запах, старичок в углу шевелится, значит, он еще жив. Я заказываю ему порцию за свой счет. Паренек мнется, пытаясь рассмотреть сквозь плотную ткань кармана мое удостоверение, за деньги он готов поделиться сокровенным знанием о своей клиентуре, но на дополнительные сведения нужны аргументы. Некоторое время я раздумываю, показать ли пластик со своей физиономией или обойтись очередной двадцаткой и выбираю первое. Из жадности. Расследование становится накладным для короны, даже моя широкая душа этого не принимает. Государство тратит на малую частицу информации больше, чем человек может заработать за всю жизнь. И тратит быстрее, чем успевает нашарить в карманах налогоплательщиков, простых парней читающих газеты начиная со спортивной страницы. Оно вынуждено просить в долг у богатых, а недостающие средства отнимать у бедных. Министры финансов со слезами принимают очередную медаль «За мудрую экономию» выраженную в затягивании поясов обитателей богаделен, премьер – министр сурово сдвигает брови, изображая «крайнюю озабоченность». А завершает этот спектакль инспектор-стажер Макс Акиньшин, у которого полный карман этих фантиков и еще больше желающих их получить. Хотя все же можно обойтись малой кровью. Как говорит достойный человек мистер Мобалеку: потратив сто монет, узнаешь меньше, чем показав свою простату. – Фойгт, – помогает следствию халдей. Взамен я награждаю его своей признательностью – зачем – то жму ему руку. Он моргает. Понятливый малый, по сути, никогда не знаешь, чье уважение тебе понадобится в следующую секунду. Судьи, палача, уборщика в супермаркете, полицейского, учителя или Господа бога. Недаром хитрые американцы написали на своих купюрах «Верим тебе, Господи», уважение, как и признательность, совершенный вид валюты. Разменная монетка, за которую можно получить больше чем планировал. Я выхожу из романтической «Рио Бланки» и тут же возвращаюсь. Потому что дал пенку от радости. Не учел того обстоятельства, что Флай-роуд – пятимильная улица пронизывающая летающий цирк с востока, от побережья, на запад в сторону гор. А времени на осмотр хилых достопримечательностей криминального района у меня нет. Халдей торчит у стола, собирая посуду. – А где именно? – беззаботно спрашиваю его я, словно бы и не выходил из заведения. Он пожимает плечами. – Никто не знает, мистер. Пока я обдумываю это его – «никто не знает, мистер». Дедушка в углу оживает в надежде на вторую порцию. Но второго подарка ему сегодня не обломится. Я хмурю брови. Черт побери! Бль! С. ка, ну, что за жизнь? И начинаю раздражаться. Загадки меня заводят. Полтора дня, из которых осталось чуть, тают на глазах. Пять миль Флай-роуд никак не поместятся в оставшиеся часы. Что я буду делать? Стучаться в каждую дверь? Кричать: Марта, это я, Макс! Выгляни на пару секунд? Где ты, милая? Осторожно, двери закрываются, поезд следует в депо. Стоять на платформе вглядываясь во тьму тоннеля, глупее занятия еще никто не придумал. Пожевав нижнюю губу, я продолжаю надеяться. – Давно она тут была? – Недели две назад. – Одна? – Да, – чувствуется, что мой собеседник, как подкапывающий кран начинает забиваться окалиной, ручейки информации превращаются в редкие бессмысленные капли. – Соберись, мек, – говорю ему я и заботливо отряхиваю несуществующие пылинки с его грязного жилета в пятнах. – Что ела, сколько пробыла у вас. Во что была одета. Не замолкай. Поговори со мной. – Я не помню, мистер, – он правильно оценивает мое состояние и в меру сил начинает соображать. – Я могу посмотреть в программе. Она сидела за третьим столиком, у окна. Вон там. Он медленно клюет карточкой грязное и поцарапанное стекло монитора. Медленно, как старатель, промывающий пятую тонну пустого песка в надежде на то, что вот сейчас блеснет крупинка золота. Я беспокойно заглядываю за его плечо. Пять минут из полутора дней утекли безвозвратно. – Нет, не то, – халдей бормочет себе под нос, – не то, это шестой, угу. Не то. А! Третий стол. Вот, третий стол, Девятнадцать пятнадцать. Заказ: салат, фалафель, белое вино. – Фалафель, мек? – меню не сильно питательное на мой взгляд. Его величество сдох бы на такой диете. – Да, зеленый фалафель. Мы добавляем туда зелень и… Я прерываю его жестом. Вся рецептура, включающая в себя древнее масло для жарки, грязные от жира вытяжки и тараканов на кухне уже сложилась в моей голове. Я рассматриваю выделенный красным прямоугольник на экране. Время девятнадцать пятнадцать, третий стол, салат, фалафель, белое вино один бокал. Все. Пять миль Флай-роуд меньше суток на поиски иголки в стогу сена. Моему разочарованию нет предела. Что же я могу вытянуть из этой информации? Что? Где ты Марта Фойгт? – Была у нас, наверное, час, судя по заказу, – мой верный Санчо Панса продолжает бессмысленно мне помогать. В ответ, я ободряюще хлопаю его по плечу. – Ты – гений, мек! Я поговорю с твоим хозяином, что бы тебе подняли зарплату, ты достоин большего. – Спасибо, мистер, – он глупо хлопает ресницами. А я машу ручкой и расстроено направляюсь на свою пятимильную Голгофу. За стеклянной дверью маячит деревянный крест в виде Трабанта Рубинштейна. – Тут еще! – радостно кричит из темноты он, – Слушайте, мистер! Есть еще кое-что! – Что? – я останавливаюсь в дверях, он что-то вспомнил и, судя по виду, существенное. Сегодня я катаюсь на американских горках, меня мотает по трассе, вызывая то восторг, то тошноту. И главное в это деле, по мнению моего невозможного толстого друга не обделаться от восторга. – Она еще заказывала кофе, его нет в заказе. И доплатила наличными. – Наличными? – в моей голове начинает вертеться хилая идея. Что-то неуловимое, что я пока не могу поймать. Я возвращаюсь к экрану. Наличными. Она доплатила наличными. За кофе, которого нет в заказе. Наличные. Монеты, филки, башли, капуста, бабки, хрусты. Я верчу это все в голове. Кинула на блюдце для чаевых пару монет за кофе. Надо соображать быстрее. Заплатила наличными. Я почти вижу, как блестят на старом фаянсе деньги: два фунта двадцать пять пенсов монетами. На экране по-прежнему горит красным прямоугольник и счет: салат, фалафель, вино. И тут, я, наконец, ловлю свою неопределенную мысль за хвост и спрашиваю: – Мек, а чем она заплатила за салат? – Картой, мистер, – я задумчиво смотрю в его пустое лицо. Официант чешет лоб. – Картой, мек? Картой! Слипы остались? – он смотрит на меня в недоумении. – Данные карты остались у вас?! Он молчит, соображая. – Данные ее карты у вас остались? – мягко говорю я выделяя каждое слово, чтобы он понял. Попутно пытаясь сконструировать дальнейший план действий. Мои надежды повисают в секундной тишине. – Да, данные карты можно посмотреть в программе. – Ты знаешь анекдот про девочку и бидон, мек? Бидон, я произношу на русском, и он отрицательно мотает головой. Мама сказала в бидоне. Кажется, речь шла о сметане и плате за нее. Два фунта двадцать пять пенсов на блюдце для чаевых. Я смеюсь, все наши тайны можно просто подсмотреть в программе. – Нет, мистер. А про что там? – интересуется мой собеседник. – В анекдоте? – Не бери в голову, смотри мне данные ее карты, – из моего кармана появляется двадцатка, он ее заслужил, чемпион. ЭлБиДжи, Марта Фойгт, последние четыре цифры карты пять четыре три семь. Я старательно записываю под его диктовку. – Восемнадцать фунтов пятьдесят пенсов, за весь заказ, – продолжает собеседник и устало замирает, сегодня он превзошел себя. Я награждаю его за труды и отчаливаю, сейчас мне необходимо все обдумать и сделать пару звонков. *** – Говорю тебе, последние четыре цифры: пять четыре три семь. Старый Рубинштейн кашляет в трубку. – Нам это скажут только по запросу. Ты же знаешь порядок. Пишем докладную на графиню, три – четыре дня, потом запрос в банк. Нет, это невозможно. – Моз, мне нужно сейчас. Мы уже близко, – я рассматриваю часы на панели своего деревянного Мессершмидта, начало восьмого. Банки уже закрыты. Он вздыхает и просит меня подождать полчаса. Которые я провожу, наблюдая, как в «Рио Бланку» набиваются местные пьяницы. Две. Нет, три сигареты и тикающие на панели часы. Из дверей ресторана вылетает первый набравшийся посетитель. Возможно, одновременно с ним так же вылетают миллионы бедолаг по всему миру. Он растерянно садится на грязном тротуаре, а потом встает, держась за стену и, покачиваясь, уходит. Наконец телефон пиликает. Пришло сообщение, а следом звонит окаменелость. – Макс, я сбросил тебе выписку по ее карте. Это было нелегко. Представь у нашего директора филиала ЭлБиДжи тоже ишиас! Не, ну ты понимаешь, что это может значить? – Ему нужно прикладывать теплые камни к заднице? Он не обижается на глупую остроту, понимая тот охотничий азарт, в котором я нахожусь. И отключается, пожелав удачи. ДиВи комньюнити, Флай-роуд семнадцать, оплата по счету. Сорок фунтов. Я поворачиваю ключ, мой Росинант злобно взвизгивает. Салат, фалафель, бокал вина. Оплата картой. Марта, я еду. Карманная артиллерия мисс Фойгт Флай роуд семнадцать, в шести кварталах от океана. По улицам как вода на сахаре медленно расползается темнота, в жирном чреве которой копошатся аборигены. Их смутные силуэты попадают в пятна света зажегшихся фонарей. Делаю круг почета по району, замечая на углу пару скучающих дилеров, для клиентуры еще слишком рано. Но пройдет полчаса, и к ним выстроится очередь за нирваной. Они лениво обсуждают вечернюю торговлю, когда я медленно проезжаю мимо, Аля беспокойно возится в голове. «Когда мы вырастем, у нас все-все будет, да?» «Обязательно домик и двое детей» Я отрицательно качаю головой и вздыхаю. Нет, ничего не будет, Аля. Все в прошлом. Иногда оно просто невыносимо. И некому сказать тебе: Все. Стой, приятель. Все, что могло случиться, уже случилось. Аминь, брат. В свете фар колеблются тени. Я бессмысленно смотрю на них. Итак, Марта Фойгт, рыжая бестия, со смуглой кожей. Она где-то там, в серой неизвестности между пятен света. Останавливаюсь на площадке у супермаркета, из витрин которого льется слепящий свет, у конурки моей таинственной курочки мест нет. Старый отель окружен машинами, как осажденный замок неприятелем. Из-за этого, приходится растрясти жирок, пройдясь сотню метров до входа. На общем фоне я не выделяюсь, вид у меня помятый, как раз для клиентуры подобного рода ночлежек. Я вообще не обращаю внимания на внешний вид, разве что причесываюсь и чищу ботинки. Сейчас эта лень играет на руку, сидящий за стойкой таракан принимает меня за очередного клиента. Единственное, что его удивляет, что я прибыл один, а не с подружкой. Вид у него самый что ни на есть нерадостный: серая рубаха навыпуск, шлепанцы, сальные волосы, собранные в хвост и порнографический журнал, который он с интересом изучает. «Горячие бабушки» написано на обложке. Я могу порекомендовать ему одну пламенную бабулю по имени Лина. Так, просто из расположения к этому несчастному крабу. Та лечит наложением губ. К ней тянутся цветущие бугенвиллии, слепые прозревают, паралитики восстают из кресел. Полностью или по частям! Астматики дышат без перханья! Тромбозы пробиваются закипающей кровью! Вот, что она несет на хрупких плечах, эта медицинская Мадонна. Но рекомендации не мой стиль, я молчу. Каждый, должен жить своим умом. Политики с попами этим правилом не пользуются, а зря. Им все время кажется, что все живут неправильно, не так как надо. И они учат нас жить, забывая, что их самих некому учить. В итоге мир уже превратился в болото никому не нужных советов, над которым развевается большой, многоцветный флаг человеческой глупости. Количество ее таково, что с каждым новым проповедником критическая масса вот-вот может случиться. И тогда, все наше общество: с доктринами, нотами протеста, кодексами чести, рекламой, святыми угодниками, всеобщим враньем, выложенным добрыми намерениями, фондами спасения людей от самих себя, подслушиванием, скандалами, коррупцией и прочими изобретениями, рванет, как передутый шарик. А после, на фоне фонарных столбов с фигурками прошлых святых выползет новый блаженный, который пробормочет первый совет, приближая и без того близкий конец света. Мне кажется, что участвовать в этом глупо. Любитель зажигательного рококо выдерживает стиль: не выражает ко мне никакого интереса. Жизнь его мало интересует, он перешел в другое измерение – пошлых фотографий и эротических, опоздавших лет на тридцать, иллюзий. – Салют! – доброжелательно говорю я, – Как дела? – Что надо? – он нелюбезен, этот затхлый старьевщик с длинным волосом. Я отрываю его от дел. Сам по себе факт моего существования в этой Вселенной его раздражает. Так же, как пятно на скатерти раздражает помешанного на чистоте. – Кое-кого ищу, – я продолжаю ослепительно улыбаться. Он по-рачьи приподнимает глаза над стойкой и остро шутит. – Неприятностей? – Ты будешь смеяться, мек. Но я ищу человека.