— Нет, ты все-таки расскажи. — Зачем? — Во-первых, тебе все равно надо об этом кому-нибудь рассказать, а во-вторых, я никому не проболтаюсь. Она улыбнулась, закурила и три раза выпустила дым, молча глядя на древесные разводы, тянущиеся по стойке. — Отец умер пять лет назад от опухоли в мозгу. Целых два года мучился, просто ужас. Мы на него все деньги истратили, начисто. Вдобавок вымотались до того, что семья развалилась. Хотя это обычное дело. Я кивнул. — А мать? — Живет где-то. На Новый Год открытки присылает. — Не любишь ты ее, похоже? — Похоже… — А братья, сестры? — Одна сестра. Мы близнецы. — И где она? — За тридцать тысяч световых лет отсюда. Сказав это, она нервно засмеялась и уложила свой стакан набок. — И чего это я про семью гадости говорю? Даже тоскливо становится. — Да ничего особенного. У каждого есть что-нибудь этакое. — И у тебя есть? — И у меня. Бывает, обниму любимую игрушку — и плачу… — А какая у тебя любимая игрушка? — Крем для бритья. Тут она засмеялась уже веселее. Как не смеялась, наверное, уже несколько лет. — Слушай, — сказал я, — что ты пьешь какой-то лимонад? У тебя сухой закон? — Хм, вообще-то я сегодня не собиралась… Ну да ладно! — Так что ты будешь? — Белое вино, только похолоднее. Я подозвал Джея и заказал еще пива и белого вина. — Скажи, а как себя чувствуешь, когда у тебя есть близнец? — Странное ощущение. Одинаковое лицо, одинаковый интеллектуальный индекс, одинаковый размер лифчика… Надоедает это. — Вас часто путали? — Часто. До восьми лет. Потом у меня стало девять пальцев, и нас больше никто не путал. Сосредоточенно и аккуратно, как пианистка перед концертом, она положила рядышком обе руки. Я взял левую, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Маленькая рука, прохладная, как стакан коктейля. Четыре пальца на ней смотрелись красиво и совершенно естественно — как будто их и было четыре с самого рождения. Такая естественность казалась чудом. По крайней мере, шесть пальцев выглядели бы гораздо менее убедительно. — В восемь лет я сунула мизинец в мотор пылесоса. Оторвало тут же. — А где он теперь? — Кто? — Мизинец. — Не помню. — Она засмеялась. — Такого вопроса мне еще не задавали, ты первый. — А это беспокоит, когда мизинца нет? — Если перчатки надеваю — беспокоит. — И все? Она покачала головой: — Нельзя сказать, что совсем не беспокоит. Но не больше, чем других беспокоит толстая шея или волосы на ногах. Я кивнул. — А чем ты занимаешься? — спросила она. — В университете учусь. В Токио. — На каникулы приехал? — Ага. — И что ты изучаешь? — Биологию. Животных люблю. — Я тоже люблю. Допив остатки пива, я взял горсть картофельных чипсов. — А вот знаешь… В Бхагалпуре был знаменитый леопард — за три года он съел триста пятьдесят индусов. — Неужели? — Далее: английский полковник Джим Корбетт по прозвищу «Гроза леопардов» за восемь лет застрелил, считая этого, сто двадцать пять леопардов и тигров. А ты все равно будешь любить животных? Она потушила сигарету, отпила вина и восхищенно посмотрела на меня: — Нет, ты оригинал! Глава 21 Пару недель спустя после смерти моей третьей подруги я читал «Ведьму» Жюля Мишле[8]. Великолепная книга. Там был такой пассаж: «Верховный судья Реми Лоренский отправил на костер восемьсот ведьм и очень гордился своей политикой устрашения. Один раз он сказал: «Я славен своей справедливостью настолько, что шестнадцать схваченных на днях пленниц удавились сами, не дожидаясь палача».» «Я славен своей справедливостью»… Просто потрясающе! Глава 22 Зазвонил телефон.