– Ну естественно, были бы! Когда человека обвиняют в совершении какого-то ужасного преступления, а он держит рот на замке и предпочитает не говорить присяжным, что он невиновен, вам не показалось бы это подозрительным? – Конечно же показалось бы, мистер Прайор, – сказал Дейл. Обаяние Прайора явно не знало границ. Он подошел прямо к свидетельскому месту, хлопнул Дейла по плечу и сказал: – Спасибо вам за готовность исполнить свой гражданский долг, мистер Дейл. Передайте Марте Мэри мои наилучшие пожелания. Развернувшись и двинувшись обратно к столу обвинения, он бросил судье через плечо: – Ваша честь, кандидатура мистера Дейла отводится, с указанием причины. Он не способен вынести беспристрастный вердикт. – Принято, – отозвался судья. Кейн подумал, что Прайор, вероятно, один из лучших адвокатов, которых он когда-либо видел – пусть даже со стороны обвинения. У него на глазах тот только что отвел благосклонного к защите присяжного, используя их собственную тактику. Единственное, что имеет значение, когда дело доходит до отбора присяжных, – это беспристрастность. – Я сделал что-то не так? – спросил явно смущенный Дейл, широко раскинув руки. – Посидите пока в приемной, мистер Дейл. Я уверен, что пристав вам все потом объяснит, – сказал судья. – И просто как напоминание оставшимся кандидатам в присяжные, явившимся исполнить свой гражданский долг: я ведь уже объяснял, что подсудимый не обязан ничего доказывать. Если он решит не давать показаний, на что имеет полное право, вам не следует делать из этого его решения никаких выводов. Один из приставов подошел к Дейлу и мягко увел его со свидетельской трибуны. Кейн тихонько вздохнул. А ведь он уже был почти готов присвоить себе личность Брайана! Теперь Кейн не чувствовал ничего, кроме облегчения от того, что не придется этого делать. В конце концов, как раз эта Марта Мэри и стала решающим фактором. Это была тетка почти шести футов ростом и весом около трехсот фунтов, на фоне которой Брайан казался просто-таки карликом. Кейн понимал, что все равно не смог бы затолкать в ванну сразу обоих. – Следующие кандидаты в присяжные заседатели, пожалуйста – по порядку, – объявил судья. Кейн встал и вслед за приставом направился к свидетельской трибуне. Глава 20 По дороге в нью-йоркское отделение ФБР на Федерал-Плаза Харпер вкратце рассказала нам о том, что такого мог обнаружить ее бывший напарник Джо Вашингтон. За рулем сидел Холтен, Харпер – на переднем пассажирском сиденье, а я – сзади. Я подался вперед, чтобы получше слышать. Пытаться убедить присяжных в том, что ваш клиент не совершал убийства, – это одно. Но куда проще доказать, что он этого не делал, когда есть возможность ткнуть пальцем в кого-то другого. Харпер больше обращалась к Холтену, не знакомому с ситуацией. Я просто слушал. – Я рассталась с Бюро не слишком-то по-дружески. В отличие от моего напарника Джо. Он всегда умел хорошо ладить с людьми. Короче, он позвонил одному из своих старых приятелей и попросил его провести поиск через ПУЗНП и НИЦУП. Ничего так и не нашлось. И по какому-то наитию этот его приятель предложил поговорить с кем-нибудь из ППА-2. Вдруг это им что-нибудь напомнит. Оказалось, есть агент, у которого может найтись что-то полезное. Подразделение поведенческого анализа ФБР номер два занимается серийными убийствами взрослых людей. Эта команда знает о серийных убийцах больше, чем практически любая правоохранительная структура на планете. Программа учета задержаний по насильственным преступлениям – ПУЗНП, и Национальный информационный центр учета преступности – НИЦУП, располагающие целым набором федеральных баз данных, регулярно подключают правоохранителей к расследованию нераскрытых преступлений по всей стране. – И кто этот агент? – спросил я. – Она скорее аналитик – Пейдж Дилейни. Джо говорит, что в прошлом месяце она работала в нью-йоркском офисе Бюро. Помогала местным с делом Убийцы с Кони-Айленда, – объяснила Харпер. – И какое отношение она имеет к нашему делу? – не отставал я. – Может, и никакого. А может, какое-то и имеет. Единственное, что мне не понравилось на этом месте преступления, так это его стерильная чистота. Если убийца – Роберт Соломон, то для первого раза он проделал буквально адову работу. На телах – ни следа постороннего ДНК, защитные раны отсутствуют, на нем самом – ни царапин, ни порезов. Два человека убиты совершенно чисто. И после этого он оставляет во рту у Карла долларовую купюру со своим отпечатком пальца и ДНК? Я на это не куплюсь. Что-то тут не то – хотя, опять-таки, в историю нашего клиента я тоже не особо верю. – Да вообще многое в этом деле не поддается никакому объяснению – подумай хотя об орудиях убийства, – сказал я. – Каким-то образом, не выходя из дома, Бобби прячет нож, которым убил Ариэллу, но оставляет биту, которой убил Карла, прямо на полу спальни – со своими отпечатками пальцев, – а затем звонит копам и сообщает, что только что нашел тела? Что-то тут не сходится, согласна? Но сторона обвинения так это не изобразит. Эта бита принадлежит Бобби. На ней уже изначально имелись его отпечатки пальцев. Они могут подать это так, что он, мол, не хотел, чтобы место преступления выглядело совсем уж идеально. Чтобы никто не заподозрил, что все это от начала до конца постановка. А бабочка здесь, вероятно, лишь для того, чтобы отправить копов искать ветра в поле, или же это какое-то нездоровое послание с его стороны. Только вот он малость прокололся и оставил на ней свою ДНК. Типа, просто ошибочка вышла. В любом случае они будут уверять, что Бобби все это заранее спланировал. Уткнувшись затылком в подголовник, Харпер подняла глаза к потолку машины и задумалась. – Такое тоже возможно, Эдди. Как я уже говорила, не исключено, что копы взяли как раз того, кого надо. Давайте посмотрим, что скажет Пейдж. Я отправила список того, что могло быть «подписями» убийцы, и что-то в этом списке привлекло внимание ФБР, иначе они не согласились бы на встречу. Высадив нас на Федерал-Плаза, Холтен нашел место для парковки и присоединился к нам в вестибюле здания, известного как Джейкоб-Кей-Джавитс-билдинг. Он решил подождать нас внизу. Я забрал у него лэптоп – Холтен пришел к заключению, что здесь достаточно безопасно. После тщательного досмотра, когда мою обувь и лэптоп прогнали через багажный рентгеновский сканер, нам с Харпер разрешили подняться на двадцать третий этаж. Я пропустил ее вперед. Она проработала в этом здании пару лет и хорошо знала местную обстановку. Однако это не помешало ей заработать пару-тройку презрительных взглядов от каких-то агентов в приемной, пока мы дожидались, когда же нас соизволят принять. Мы все ждали и ждали. Когда через двадцать минут я был уже готов плюнуть на все и уйти, к нам подошла женщина в линялых серых джинсах и черном свитере. Выглядела Пейдж Дилейни лет на пятьдесят с небольшим, хотя для своих лет сохранилась неплохо – явно находилась в хорошей физической форме, и возраст ее выдавала лишь легкая седина, которую она не трудилась закрашивать. На ее тонком носу пристроились очки, а уголки рта чуть загибались вверх, придавая ей приветливый вид. Они с Харпер обменялись рукопожатием. Я получил в качестве приветствия лишь взгляд – такого рода взгляд, к которому адвокаты защиты в конце концов привыкают. Мы прошли вслед за ней по длинному узкому коридору в конференц-зал, где на столе лежал закрытый лэптоп. Мы с Харпер уселись за стол с одной стороны, Дилейни – напротив, перед лэптопом. Сняв очки, она положила их на стол. – Ну и как вам жизнь частного детектива? – первым делом спросила Дилейни. – Хорошо, когда сама себе начальница, – ответила Харпер. Я помалкивал. Это был не мой мир. У правоохранителей – свои собственные узы. Вот пусть Харпер и творит свое волшебство. – Вам привет от Джо Вашингтона, – добавила Харпер. – Он всегда отличался галантностью манер. Я рада, что вы работаете с ним. Джо – отличный парень. Ладно – думаю, у вас не так уже много времени, так что давайте сразу к делу. Я тут взглянула на эти ваши «подписи», – ответила Дилейни, открыв лэптоп и повернув его боком, чтобы нам обоим было видно электронное письмо Харпер. – Большинство из них вообще-то не классифицируются как «подписи» для целей поиска. Мы собираем информацию о как можно большем количестве отдельных деталей с мест преступления – но лишь в том случае, если имеем дело с чем-то достаточно четким и значимым. Например, если убийца всякий раз использует определенный тип оружия, или оставляет какие-то метки на телах, или пишет какого-то рода послания, или следует некоему определенному сценарию – все это может рассматриваться как «подпись», или преступный почерк. По таким «подписям» мы вычисляем жертв серийных убийц и рецидивистов. Иногда такие «подписи» намеренны: убийца воплощает в жизнь какие-то свои фантазии. В других случаях это чисто подсознательный акт. Если прослеживается некая закономерность или это может навести на какие-то мысли касательно личности преступника, мы рассматриваем все это как потенциальную «подпись», которая попадает в ПУЗНП. – В нашем случае в ПУЗНП ничего не нашлось, – заметила Харпер. – Система далеко не идеальна. И ее используют не все правоохранительные органы. Те же копы, к примеру, – отнюдь не прирожденные сетевые администраторы. И, конечно, убийцы могут менять модели поведения. В основном система основана на том, что детективы или агенты вводят в нее данные и проверяют системные оповещения о новых преступлениях. Кроме того, если преступление раскрыто, оно вообще не попадает в систему. Она предназначена в первую очередь для того, чтобы помочь полиции поймать совершивших насильственные преступления, идентифицировать неизвестных лиц и разыскать пропавших без вести. Мы не размещаем в ней сведения о преступниках, которых сразу же поймали и осудили. И в этом ее главное слабое место. Харпер откинулась назад, скрестив руки на груди. – Как это может быть слабым местом? – спросила она. – Естественно, закрытые дела об убийствах уже не так важны. – Система не допускает неправомерных обвинительных приговоров, – вмешался я. Впервые с тех пор, как мы оказались здесь, Дилейни наконец меня заметила. Немного помолчав, она кивнула. – Он прав. Исследования, проведенные Национальным реестром реабилитаций, показывают, что из каждых двадцати пяти человек, осужденных и приговоренных к смертной казни в Соединенных Штатах, как минимум один невиновен. Ежегодно отменяется от пятидесяти до шестидесяти обвинительных приговоров за убийство. Это множество дел, которых нет в наших базах данных и которые не отслеживаются на предмет «подписей», – и это не считая тех невиновных людей, у которых нет адвоката и которые не могут подать апелляцию на отмену своих приговоров. Агент, с которым общался Джо, знает меня. Он подумал, что кое-что из того, что вы мне отправили, может представлять интерес. Я пока не знаю, так ли это, но рада, что вы сейчас здесь. Эта последняя «подпись» в вашем списке – долларовая купюра… Дилейни резко умолкла. У меня сложилось впечатление, что она хотела сказать больше, но поняла, что нельзя. Чувствовалось, что обе сидящие рядом со мной дамы отличаются редкостной упертостью. Когда у Харпер возникала версия по какому-нибудь делу, она была готова в лепешку разбиться, но проверить, к чему та способна привести. Соображала она быстро и обладала физической энергией, которая словно вливалась во все, что она делала. В Харпер был огонь, в то время как Дилейни, похоже, была более глубоким мыслителем. Тем, кто спокойно размышляет и взвешивает. Словно жесткий диск, который лишь тихо жужжит, решая какую-то проблему. Харпер молчала. Я тоже не произнес ни слова. Мы пассивно подталкивали Дилейни к чему-то большему. Она нам так ничего и не дала. Я понимал, что она пытается выкачать из нас как можно больше информации, ничем с нами толком не поделившись. Харпер тоже это понимала. Совершенно стандартная практика ФБР. – Мне нужно увидеть долларовую купюру, о которой идет речь, – наконец подала голос Дилейни. – У нас только фотографии, – отозвалась Харпер. – Они у вас с собой? Харпер кивнула и, чтобы еще больше обозначить свою позицию, положила обе руки на стол, сидя совершенно неподвижно. Я предпочел во все это не влезать. Это была игра, правила которой были Харпер хорошо известны. Никто так и не пошевелился. Никто не произнес ни слова. В конце концов Дилейни покачала головой и улыбнулась. – Так можно их увидеть? Иначе я не смогу вам помочь, – произнесла она. – Давайте заключим сделку. Мы показываем вам фотографии. Если они актуальны, вы делитесь с нами всем, что у вас есть. Каждый выкладывает карты на стол. – Я не могу этого сделать. Я участвую в одном очень деликатном расследовании, и… Я шумно встал, позволив ножкам стула скрежетнуть по кафельному полу. Харпер тоже приподнялась на дюйм со своего места, но тут Дилейни подняла руку. – Ладно, погодите… Да, я могу рассказать вам кое-какие подробности. Но далеко не все. И то если сочту, что это имеет отношение к делу. Я не знаю, над каким делом вы сейчас работаете, и если эта долларовая бумажка не укладывается в схему, мне и не нужно этого знать. Пожалуйста, сядьте. Дайте мне взглянуть на фотографии, и если это то, что я ищу, то я расскажу вам столько, сколько смогу. Мы с Харпер обменялись взглядами. Опять сели. Я открыл лежащий передо мной чемоданчик, достал из него лэптоп и включил его. Нашел снимки бабочки, сложенной из долларовой купюры, и развернул лэптоп, чтобы всем было видно. Дилейни потребовалось всего пять секунд, чтобы сказать: – Нет, не похоже, что есть какая-то связь… А у вас нет фотографий этой купюры в развернутом виде? Сердце у меня слегка упало. Я видел, как Харпер сдувается прямо у меня на глазах. Плечи у нее поникли, а подбородок уперся в грудь. Я тяжко вздохнул. На секунду у меня возникла слабая надежда, что у нас появится что-то, что уверит меня в невиновности Бобби Соломона… – Конечно же есть, – отозвался я. Положил палец на трекпад, открыл два окна и позволил Дилейни на них взглянуть. Харпер пробормотала мне: – Прости, но мы, по крайней мере, закрыли тупиковое направление. Я кивнул, и тут мое внимание привлекла Дилейни. Кожа вокруг ее глаз и лба натянулась. Губы беззвучно шевелились, когда она все ближе и ближе склонялась к экрану. Потом полезла под стол и вытащила оттуда блокнот для рисования, на вид старый и потрепанный, с загнутыми уголками страниц. Открыла его где-то посередине, нашла нужную страницу и нетерпеливо посмотрела на экран. – Мне нужно знать о деле, над которым вы работаете, абсолютно все. Прямо сейчас, – объявила она. – Что? Вы что-то нашли? – оживилась Харпер. Проигнорировав вопрос, Дилейни достала из сумки карандаш и начала что-то чиркать в альбоме, то и дело поглядывая на экран. Оставив без внимания вопрос Харпер, задала собственный: – Что вы знаете о серийных убийцах? Я почувствовал, как по коже у меня пробежал холодок. – Только то, что читал в газетах. Не так уж много, – ответил я.