– Успокойся. Я опять откинулся на диван и прикрыл глаза. Дал мозгам чутка поостыть. Я понимал, что уже на пределе. Брак мой наконец рассыпался в пыль, организм был готов последовать его примеру. Если я не обрету контроль над собственной головой, то окончательно ее потеряю. Через пару минут боль в черепе малость поутихла. А вот в боку – нет. Похоже, Грейнджер успел пнуть меня туда напоследок, когда меня огрели по башке дубинкой и я повалился на тротуар. Они хотели просто меня проучить. Не убить. Один хороший пинок в ребра, и Грейнджер отозвал свою кодлу. Мне это тоже не нравилось, но я понимал, что мне повезло. В бумажнике у меня лежало фото Эми с Кристиной. Мне хотелось вытащить эту фотку и посмотреть на нее. А потом разнести свой офис на куски. Но я лишь выпил еще скотча. Понимая, что нужно опять поразмыслить над делом. Кристину теперь требовалось затолкать в самую глубину головы. По крайней мере, на данный момент. А потом, когда получится наконец продохнуть после суда, это не будет настолько свежо, как обнаженная рана. Мне требовалось время. И ей требовалось время. Тогда, в ресторане, она надолго задумалась, прежде чем положить кольцо на стопку банкнот. Может – всего лишь может, – получится отговорить ее. Может, все еще остается шанс вернуть ее. Но придется подождать, пока я не разделаюсь с этим судебным процессом. Процесс… Стараясь двигаться помедленней, я поднял голову и открыл глаза. – Тебе нельзя здесь находиться. Окружную прокуроршу удар хватит, если она об этом прознает. – Мириам Салливан в курсе, что я здесь. Я ей предварительно позвонил. Мы ведь с тобой не собираемся обсуждать дело, и ты до сих пор официально не представлен суду в качестве адвоката защиты. Она и сама недавно развелась; понимает, что к чему. Насчет Мириам не переживай. И она не позволит Арту Прайору этим воспользоваться. Короче, не заморачивайся. Не хочешь поговорить про Кристину? – спросил Гарри. Я не хотел. Просто не мог. Через какое-то время я произнес: – Это Мириам Прайора на дело подрядила? – Она. Знаком с ним? – Нет. Знаю лишь его репутацию. Конторы окружных прокуроров забиты делами от пола до потолка, и когда отвлекаешь своего первого заместителя от его обычной бумажной работы, поручив ему громкий и сложный судебный процесс, обычно это влечет за собой катастрофические результаты. Им бы со своими делами кое-как разделаться, не то что найти время на какое-нибудь громкое дело. Так что либо контора подряжает кого-то со стороны, либо выкручивается своими силами, практически смирившись с тем фактом, что даже сильные обвинители могут все просрать – только из-за того, что просто не могут уделить делу достаточно внимания. А потом, когда кто-то из таких заместителей вдруг вытаскивает счастливый билет и выигрывает громкое дело, через пару лет он вполне может подсидеть свое начальство, и сам наметившись в окружные прокуроры. Единственный более или менее безопасный путь – привлечь какого-нибудь вольного стрелка. Арт Прайор был одним из лучших. У него имелась лицензия на осуществление адвокатской деятельности почти в двадцати штатах. Участвовал он лишь в процессах по делам об убийстве. И всегда в качестве обвинителя. Если цена устраивала, Арт мог приехать куда угодно. Окружной прокурор мог спокойно оставить своих заместителей заниматься их собственными делами, разве что приставить парочку в помощь Арту. Тот выигрывает дело, надевает шляпу и уезжает в какой-нибудь другой город, где намечается столь же громкий процесс. И волки сыты, и овцы целы. Тем более что Арт и вправду был хорош в своем деле. Долго не рассусоливал – раз, два и получайте свой приговор: много лет отсидки, а то и «вышка». У большинства обвинителей по делам об убийстве от свидетелей просто не протолкаться, тут тебе и копы, и профайлеры, и криминалисты со всякими-разными экспертами – все, что только в голову может прийти. Если кто-то из копов вдруг подъехал на место преступления к своим дружкам и подвез им пончиков, поскольку они, бедолаги, проработали там четыре часа без продыху, можете поставить свой последний доллар на то, что окружной прокурор и его вызовет в качестве свидетеля. Арт Прайор – совсем другое дело. Был у него процесс по делу об убийстве лет десять тому назад. Суд был рассчитан как минимум на шесть недель. Арт добился вердикта «виновен» всего за четыре дня. Вызывал лишь существенных свидетелей и никогда долго не мурыжил их на трибуне. Многие адвокаты считали это рискованной практикой, и все же у Прайора всегда выгорало. Впервые я услышал об этом деле от одного молодого обвинителя, который сказал, что хочет попробовать и собезьянничать стиль Прайора. Называл его революционным. Я просто не смог удержаться от того, чтобы малость не притушить пыл этого малого. Понимаете, Прайору платили твердую ставку. И неважно, сколько протянется суд – шесть недель или шесть месяцев. Гонорар-то тот же самый. Так зачем же валандаться шесть месяцев, когда за те же деньги все можно проделать вдвое быстрей? Арт Прайор не был артистом, охочим до зрительского внимания. Он был бизнесменом. – Я в курсе, какая у Арта репутация с точки зрения добросердечных судей. Все дело в его южном выговоре. В Нью-Йорке это любят. Но не покупайся на это. Арт может сколько угодно изображать из себя эдакого мудрого деревенского дедушку, но он башку тебе откусит, если понадобится. Доказательства по делу я обсуждать с тобой не имею права, но обязательно спроси у Руди, как он сегодня кандидатов в присяжные одного за другим вышибал. Было на что посмотреть. Этот мужик – реальный профи, – сказал Гарри. Я еще раз приложился к стакану. Боль понемногу стихала. Гарри схватил пустой стакан, убрал подальше. – На сегодня более чем достаточно. Не забывай про наш уговор: это я говорю тебе, когда надо остановиться. Я кивнул. Гарри был прав. С парой стаканчиков я вполне могу управиться, но только в его присутствии. И вдруг я перестал даже думать про виски – мозг полностью переключился на Прайора. – Он лучше меня? – спросил я. – Наверное, скоро мы это выясним, – отозвался Гарри. Среда Глава 26 Кейн все никак не мог заснуть. Предвкушение было слишком уж сильным. Наконец часам к четырем он оставил попытки забыться сном. Пару часов поупражнялся. Пятьсот отжиманий. Тысяча приседаний. Двадцать минут растяжки. Потом встал перед зеркалом. Голова и грудь были у него все в поту. Не спеша изучил свое отражение. Дополнительный вес вроде набрал. И переживать по этому поводу не было смысла. Он просто играл очередную роль, только и всего. Пощупал твердые, сильные бицепсы. С восемнадцатилетнего возраста Кейн просто не вылезал из спортзалов и «качалок». Благодаря особенности своего организма он не чувствовал боли, работая с весом. Правильно питался, ежедневно усердно тренировался. Через пару лет набрал форму, необходимую для своих целей. Сильный, хорошо сложенный, ни капли жира. Следы растяжек по всей груди поначалу его раздражали – он наращивал мускулы быстрей, чем успевала растягиваться кожа. Они служили напоминанием о его достижениях. Опустив взгляд на грудь, Кейн почесал самый недавний шрам. От полудюймового пореза, прямо над правой грудной мышцей. Шрам оставался красным и все так же выступал над кожей. Еще с полгодика, и он потускнеет, как и все остальные. А вот воспоминания об этом порезе все еще не тускнели. Он даже улыбнулся. Раздернув занавески, Кейн уставился в ночь. Теплился рассвет. На улице внизу – ни души. Окна здания напротив оставались темными и молчаливыми. Наклонившись, он щелкнул задвижкой и открыл окно. Студеный воздух нахлынул на тело, словно холодная волна с Атлантики. Некоторой заторможенности от бессонной ночи вдруг как не бывало. По всему телу пробежала дрожь. Он и сам не знал – от морозного ли ветерка или же от того, что стоял сейчас, голый и свободный, перед спящим городом. Кейн позволил Нью-Йорку полюбоваться собой. Своей истинной сущностью. Без грима. Без крыльев. Просто самим собой. Джошуа Кейном. Он давно уже мечтал наконец открыть себя миру. Показать ему свое истинное «я». Он знал, что до него подобных людей не существовало. Он изучал психологию, психиатрию, неврологические дисфункции… Кейн не вписывался в аккуратный набор диагнозов. Он не слышал голоса. У него не было видений. Ни шизофрении, ни паранойи. Ни эпизодов насилия над ним в детстве. Может, он психопат? Кейн не чувствовал других людей. Доброта и сопереживание были ему неведомы. По его представлениям, во всем этом не было нужды. Ему не требовалось испытывать к людям какие-то чувства, потому что он был не таким, как все остальные. Все они были ниже его. Он был особенным. Припомнилось, как это постоянно повторяла его мать. «Ты особенный, Джош. Ты иной». «До чего же она была права», – подумалось Кейну. Он был единственным в своем роде. Хотя сознавалось это далеко не всегда. Гордость этого определения пришла не сразу. Он никуда не вписывался, ни с кем не мог сойтись. Даже в школе. Если б не его талант к подражанию и перевоплощению, в школе ему пришлось бы тяжко. Лишь очередное представление в стиле Джонни Карсона[18] позволило ему заслужить свидание на выпускном балу с симпатичной светловолосой девчонкой по имени Дженни Маски. Она была очень милая, даже несмотря на брекеты. Дженни частенько пропускала школу из-за тонзиллита. А когда возвращалась после болезни, обычно подхрипывала, отчего заслужила прозвище Хаски-Маски[19]. В вечер бала, в машине матери и во взятом напрокат смокинге Кейн подкатил к дому Дженни и стал ждать. Внутрь заходить не стал. Довольно долго сидел, не выключая мотор и борясь с желанием немедленно уехать. Физической боли он не знал, но такие вещи, как тревога, смущение, стыд и неловкость, были ему хорошо знакомы. Даже слишком. Наконец он выбрался из машины, позвонил в дверь. Ее отец, крупный мужчина с сигаретой в зубах, строго потребовал от него как следует присматривать за его драгоценной дочуркой, а потом чуть не лопнул со смеха, когда Дженни попросила Кейна изобразить Джонни Карсона. Ее папаня оказался большим поклонником программы «Сегодня вечером». До школы доехали в основном молча. Кейн не знал, что сказать, а Дженни, которая поначалу тарахтела, как пулемет, вдруг заткнулась, а потом нервно заговорила снова, прежде чем Кейн успел уложить в голове ее первые слова. Кейн любил книги. И вот в чем было дело: Дженни не любила чтение. И не читала его любимую книгу – «Великий Гэтсби». – А что это за Гэтсби? – спросила она. Наверное, исключительно от смущения, вызванного последовавшим за этим неловким молчанием, она спросила его, как ему удаются такие перевоплощения. Кейн ответил, что и сам не знает – он типа как изучает людей, прежде чем что-то сказать, или вдруг слышит что-то, что составляет суть того или иного человека. До нее явно не дошло, но Кейна это особо не задело. Единственное, что его волновало в тот вечер, – это что она красивая и что она с ним. Кейн вошел тогда в школьный зал рука об руку с Дженни. Она была в голубом платье, а он – в плохо сидящем смокинге. Они взяли напитки, попробовали каких-то дрянных закусок и через полчаса разделились. Кейн никогда не танцевал и до бала неделями переживал, как же это он будет танцевать с Дженни в этот знаменательный вечер. Ему так и не выпала возможность сказать ей, что танцевать он не умеет, да и вообще не хочет. Он был доволен и тем, что может просто поговорить с ней. Прошло еще с полчаса, прежде чем Кейн опять увидел ее в толпе – она целовалась с Риком Томпсоном на танцполе. Дженни была девушкой Кейна. Ему захотелось решительным шагом подойти туда и оторвать Дженни от Рика. Но он не смог. Лишь выпил приторного пунша, уселся на пластиковый стульчик и весь вечер наблюдал за Дженни. Увидел, как она уходит с Риком. Как они садятся в его машину. Он ехал за ними, держась на почтительном расстоянии, пока они не остановились на какой-то пустынной автостоянке в тени высоких деревьев. Кейн посмотрел, как они занимаются любовью на заднем сиденье машины. И вот тогда-то решил, что больше не хочет ни на что смотреть. …Кейн закрыл окно к нью-йоркской ночи и к своему прошлому. Вернулся в спальню и открыл набор с гримом. Кое-какую одежду он уже заготовил. У человека, жизнь которого украл Кейн, гардероб оказался небогатый, но такие вещи его не особо заботили. Все начнется всего через пару часов. Тот судебный процесс, которым он грезил чуть ли не всю свою сознательную жизнь. Особенный процесс. Внимание прессы было просто-таки невероятным. За рамками самых невероятных его мечтаний. Все, что происходило до этого, было лишь простой репетицией. Все, что привело его к этому этапу. Он дал себе обещание ни в коем случае не проколоться. Глава 27 Бо́льшую часть вечера Гарри безуспешно пытался пристроить к моей голове пакет со льдом. Это было слишком уж болезненно. Мы проговорили несколько часов. В основном про Кристину. Про меня. Это было последним, что мне хотелось бы на тот момент обсуждать, – но разговаривать о деле мы не имели права. Около двух часов ночи Гарри позвонил своему клерку, который приехал на такси и отвез Гарри домой на его зеленом кабриолете, оставленном напротив моего офиса. Уже привык откуда-то забирать судью – и Гарри не забывал расплачиваться услугой за услугу. С утречка нам с Гарри явно предстояло проснуться с дурной головой. Хотя и по разным причинам. Пробудился я в пять, по-прежнему на диване в своем офисе. Достал свежего льда из мини-холодильника возле письменного стола, приложил его к шишке на затылке. Опухоль немного спала, и боль окончательно пробудила меня, едва только первый кубик льда коснулся черепа. Потом я довольно долго лежал на диване, размышляя о жене и дочери. Я сам был виноват. Во всем. Это я сам просрал свою собственную жизнь. Опять подумалось, не лучше ли будет Кристине и Эми совсем без меня. Кристина заслуживала кого-то получше моей собственной персоны. Эми тоже. Потянулся к бутылке с виски. Обычно Гарри забирает ее с собой, но в этот вечер, видать, запамятовал. Подхватив ее, я отвинтил крышечку. Но не успели первые капли виски упасть в стакан, мысленно нажал на паузу. Опять закупорил бутылку, оставив стакан пустым. Люди полагались на меня. Бобби Соломон. Гарри. Руди Карп. А еще Харпер, в некотором роде. Даже Ариэлла Блум и Карл Тозер. Перед ними я был в долгу больше всего. Их смерти требовали отплаты, в том или ином виде. Если Соломон виновен – он должен понести наказание. Если нет, то копы обязаны найти настоящего убийцу. Осуществить правосудие. В соответствии с должной процедурой. Все это была полная херня. Но это была лучшая херня, которая у нас имелась. Я медленно встал, направился в ванную и наполнил раковину холодной водой. Опустив в нее лицо, держал там, пока не защипало щеки. Это окончательно меня разбудило. Зазвонил мой мобильник. На дисплее высветился знакомый абонент – «Отсоси». – Харпер, а ты почему не спишь? Нарыла что-нибудь? – произнес я вместо приветствия.