– Хочу, чтобы твоя личная справедливость была восстановлена. Здесь. Сейчас. – Не понимаю… – Понимаешь. – Он знал: она начинает догадываться. – Тебе никогда не хотелось меня ударить? Хорошенько так приложить. – Иди к черту… Мне эти твои методы… – Отказываешься от боя со мной? – он усмехнулся холодно, цинично, зная, что её это мгновенно взбесит. – Напомнить тебе, как ты висела у меня дома на цепях? На этих… Он соткал их из воздуха намеренно. Светящиеся кандалы, чуть ржавые, провисшие – иллюзорное железо звякнуло, как настоящее. И тогда он впервые увидел то, что хотел, – как налилась тьмой её аура. Как зажглась на запястье черная руна. Отлично. – Зря ты провоцируешь меня… – Давай, покажи мне, на что ты способна, маленькая мара… – Он даже «маленькая мара» произнес тем тоном, каким однажды плюнул ей в лицо: «маленькая тварь». – Или опять создать вилку, приказать тебе… Полыхнул в глазах Маризы красный отсвет. А после раздался душераздирающий воинственный крик – у Аркейна мгновенно заложило уши. Глава 20 Он не знал, что все начнется так быстро, так яростно. Да, он заранее выставил щиты, но они прогнулись уже под первым её ударом. И понеслось. Сидд не бил – он защищался. Делал вид, что тянется через поле щупальцами, старается дотянуться до шеи – иллюзия. Он не успевал даже удержать её, сконцентрироваться – через его броню уже пробралось заклятие удушья, и моментально выбило из легких воздух. А дальше – ледяные иглы, огонь в лицо, удар справа, удар слева – мара дралась достойно. Он нейтрализовал одно, второе, третье заклятие, но она уже использовала четвертое, пятое. Приходилось прыгать, уворачиваться, нагибаться, изменять траекторию ужасающих, летящих в него шаров. Сидд такого напора не ожидал – пришлось включить свой настоящий боевой режим, его легкая «демо-версия» не прокатила. – Ну держись… – Он дразнил её своим рыком, делал вид, что пытается скрутить, и даже иногда сжимал тело соперницы, провоцируя новые крики ярости. Что ж, ему нужны были её черные чувства, её настоящий гнев – не детская игра, не полумеры. Она должна была бить по-настоящему… И Мариза била. Эти инферно, эти пожирающие плоть черные сгустки – не будь он Инквизитором, будь обычным бедолагой без магии, давно лежал бы уже кучкой отбросов на собственных ботинках, похожий на гнилые листья. Бах – слева, бах – в грудь! У него слезились от какой-то едкой дряни глаза, он восстанавливался параллельно чужим выпадам, формировал новую защиту – прочнее предыдущей. Пусть мара выдохнется, пусть иссякнет её бешеный фонтан. Что-то опалило его волосы и ухо, что-то взорвалось у плеча – он опять не успел отбить. Она двигалась как разъяренная кошка, как настоящая черная ведьма со стажем, – черными от темного огня были ее ладони, все еще блестели красным глаза. Удар, удар, удар… Сидд наращивал мощность обороны, отрастил, кажется, еще три пары внутренних глаз. Двигался и реагировал молниеносно, на автомате: давно, оказывается, не сталкивался нос к носу с сестрой по крови тем товаркам, которых истребляли его предки. Жуткие в прошлом, должно быть, были столкновения. Еще одно проклятие – не заклятие даже – он отвел от себя, едва успев не дать проникнуть под кожу, зато после ощутимо промялись ребра. Давай, бей, девочка, еще, еще, еще… Аркейн не знал, в какой момент все закончилось – Мариза стояла напротив него, опустив руки, дышала тяжело, как бегун. А сам он, кажется, разучился смотреть не в триста сторон разом; вился над выжженной поляной, оседая, пепел. Тишина. Бой завершен? Передышка? Наверное, ей нужна минутка. Или же уловка… Одно Сидд знал наверняка – защиту снимать нельзя. Мариза Весь этот бой, вся эта ни к чему не приводящая «резня» – мне хватило. Да, гнев уходил, но его место заполняла собой пустота. И не поймешь, что лучше. Мне надоело ткать огненные шары для того, кто мог погасить любой из них, кто, кажется, этим шоу лишь выставил напоказ собственное благородство – мол, давай, девочка, выпусти пар, я дам тебе такую возможность. – Хватит. – Я больше не собиралась в это играть. – Побыл рыцарем? Замечательно. Закончили. Пустое. Аркейн медленно выдохнул. Его помяло – да, но не настолько, чтобы вечером у телевизора он забыл о том, что «поединок» вообще случался. Благородный Инквизитор – смешно. Даже про цепи мне напомнил, чтобы разозлить, сказал про вилку… Наверное, мне должно было стать легче, но почему-то стало противно. Меня намеренно раздраконили, как цирковую обезьянку. Он подходил все ближе, и не поймешь, отчего так мрачен его взгляд. Подошел, остановился рядом. – Я просто хотел… И замолчал. – Хотел, чтобы я выпустила пар? Я его выпустила. Все, поехали назад. – Мариза … Он протянул к моей щеке руку – я дернулась, увернулась от его касания. – Что тебе нужно от меня, Сидд? – спросила с ощущением, что меня ранили опять. – Хватит меня «лечить». – Я просто хотел, чтобы этой боли внутри тебя не осталось. У него настоящий, искренний тон тихого голоса – такому легко поверить, вот только думать об этом не хотелось. – Я… был не прав тогда. Не мог вести себя иначе. Мне жаль. – А сейчас сыграл в благородство? – Подумал, это поможет тебе избавиться от того чувства униженности, беспомощности. – Что ты знаешь о беспомощности?! Ты? – вдруг заорала я в новом приступе злости. – Ты, который щелчком пальца мог на самом деле уложить десяток таких мар, как я! Это было правдой, он знал. Аркейн – самый сильный из потомков Древних Инквизиторов. И все эти его: «О, ты меня почти ударила, ты почти пробила мою защиту» – противны. – Я терпеть не могу игры! – Вот теперь из моей раненой души по-настоящему пошел наружу гной. – Ты обесточил меня тогда, девчонку. Ты издевался надо мной – беспомощной, неспособной тебе слово в ответ сказать! Ни двинуться, ни защитить себя! Что ТЫ знаешь о беспомощности?! Он смотрел на меня тяжело. Мне почему-то вспомнился лес, вспомнилась Топь. Те дни, когда для меня не существовало ни единой родственной души. А Сидд тем временем погасил щиты – я не увидела этого, почувствовала. Деактивировал их полностью, один за другим, будто снял с себя доспехи. – Ты права, – произнес глухо. – Я ничего не знаю об этом чувстве, и это неправильно. Я лишь хмыкнула, меня опять душила ярость. Та самая, беспомощная – этот гад умел толкать меня в болото раз за разом, даже когда старался что-то делать «для меня», а не против. Он погасил в себе магический потенциал, будто вытащил изнутри октановый стержень. Сначала боевой, после нейтральный. – Что ты делаешь? – мне просто хотелось уехать и забыть обо всех моментах, когда мы с ним пересекались. – То, что должен был сделать с самого начала. Сейчас он стоял передо мной совершенно обычным человеком, и ни одна руна не была на его теле активирована – ни боевая, ни защитная. – Теперь я такой же, как ты тогда? Беспомощный. Давай, бей. Он думал, я не ударю? Прорвалась вдруг наружу вся боль, корнями вросшая в самую душу, – в один слой за другим, до самого дна. Как мне надоели его игры, его визиты, собственные чертовы воспоминания. Чужая отстраненность, холодное безразличие и придавившее как надгробный камень ощущение собственного ничтожества! Кто взрастил его во мне? Кто не единожды вытер об меня ноги? Я полосовала мужскую грудь невидимыми когтями, как безумная кошка, – рубаху в клочья, кожу рассекло в нескольких местах, хлынула кровь. Сколько можно издеваться надо мной? Дразнить, как обезьянку? Надоело! НАДОЕЛО! Я, как обезумевший от издевательств бессердечных опекунов ребенок, перестала себя контролировать, помнить и понимать, знала только, что обидчик должен быть наказан. Должен, должен, должен! Кажется, я начала рыдать… Торс Аркейна стал холстом безумного художника-абстракциониста, детищем ополоумевшего маньяка – раны одна поверх другой, лохмотья кожи, кровь… А после я шибанула поверх рваной рубахи огнем Гази – едкой смесью, частицами лавы, которая пожирает кожные покровы медленно, сантиметр за сантиметром. Огонь Гази – это адова боль, это пытка. Он жжется углями, он снимает с человека верхний телесный слой, и его не погасить водой, прижатым одеялом, его не погасить ничем, кроме магии… Аркейн был похож на ноговоднюю елку с зажженной поверх гирляндой – запах горящей плоти, брюки залиты кровью, как и земля у ног. Он не издал ни звука, не отступил ни на шаг, лишь взгляд его стал взглядом человека, испытывающим агонию. Замутненным, как у раба, в которого горящими факелами тыкает толпа. Наверное, этот взгляд вернул меня к жизни, заставил остановиться. Взгляд, направленный не на меня, но внутрь себя – я вдруг поняла: он умрет здесь с таким взглядом, если я продолжу. Он упадет, поверженный, но не активирует ни единой руны. И застыла, чувствуя, как рвется наружу плач. – Что ты делаешь? – спросила срывающимся голосом. – Что… ты… делаешь? Он молчал.