От его рубахи осталось одно название. Сильные мышцы иссечены так, будто на них практиковался неумелый, но очень злой хирург. Я видела, как грудь медленно съедает огонь, кожа плавится, как бумага. Как переливается оранжевый, зловещий отсвет магических углей. – Ты понимаешь, что я – нестабильная я, мара, которой держать свои чувства в узде еще учиться и учиться, – могу ударить тебя по-настоящему? Я могу рассечь тебя… пополам… Он посмотрел на меня. Посмотрел как человек, который, решаясь на свой финальный поступок, знал, что может умереть. Великий Инквизитор… Цепочка погашенных рун на груди порвана ранами, частично сожрана пламенем. Он ничего мне не скажет, он не вернет щиты – «бей, если хочешь». Он был к этому готов. И я вдруг поняла, что ему в этом мире тоже не за что держаться. Что мы чем-то похожи, мы всегда, вечно одиноки, мы окружены людьми, но не наполнены любовью. Впервые во мне не осталось ни капли гнева, а место пустоты заполнило что-то еще… Осознание? Сострадание? – Так нельзя, – прошептала я и сделала шаг вперед. Даже сквозь рукав водолазки был виден свет белой руны, сейчас скорее зеленоватый, залечивающий. Я положила ладонь на страшные раны на груди Сидда, приложила – и он не удержался, зашипел. Излечивающий холод обжег сейчас сильнее, чем огонь. Я дрожала. Я стояла посреди поля, далеко от города – здесь ни фонарей, ни гула машин, – я лечила того, кто позволил мне в порыве ярости сотворить с собой все. И это «все» выглядело страшно. От правой стороны к левой, выше, к шее… Пламя Гази остывало под пальцами, стягивалась кожа – Аркейн смотрел чуть в сторону. Внутри меня не умещалось тяжелое удивление – он был готов умереть здесь. Умереть, но позволить мне выпустить наружу черноту, обиду, гнев… Уже не игра, не театр, не роли. И эти эмоции впервые ушли из меня по-настоящему. Мы молчали все то время, пока я латала глубокие порезы от невидимых когтей, осторожно сращивала рисунок из рун. Рун, любая из которых – я чувствовала – могла создать обезглавливающее меня заклинание. Что у нас за связь такая? Почему, встретившись, мы не можем уйти друг от друга? И, кажется, в этой жизни я напортачила снова… Спустя несколько долгих минут грудь Сидда была цела, а взгляд его оставался темен, печален и нечитаем. – Пойдем к машине, – попросила я тихо. И он, с залитой кровью рубахой, болтающей у пояса лоскутами, повисшей обрывками на плечах, достал ключи. В салоне мы сидели молча. А потом он произнес: – Тебе стало легче. – Утверждение, не вопрос. Абрис подвесного инквизиторского креста, подвешенный на зеркале. – Стало. – Мне было тоскливо, я жевала губы, смотрела в сторону. – Если ты хотел извиниться, ты извинился. Сейчас он отвезет меня домой и оставит одну. Все, извинения приняты, грехи отпущены – можно по домам. – Мариза… – Этот оттенок теплоты погладил меня внутри, там, где плакало. – Я делал это не для того, чтобы извиниться. – Нет? – Не… только. – Для чего тогда? Он вывернул меня наизнанку, как носок. Все то черное, что во мне осталось, что саднило, что кололось. Вот только теперь было тяжело. – Для того чтобы дальше мы могли идти вместе, а не врозь. Я не верила тому, что слышала. – Если ты благодарен мне за то, что я вылечила тебя тогда, я услышала. Если ты восхитился мной, принесшей себя в жертву на благо новому ходу событий, я услышала. Я тоже рада, что Лира жива, что все… хорошо. Но тебе не обязательно идти со мной дальше… рядом. – Я так хочу. Я не удержалась, повернулась к нему – жалобно покоились на его коленях обрывки ткани от белоснежной некогда сорочки. – Ты, наверное, не соображаешь… «… с кем связываешься… Ты же видел, что я только что сделала…» – Я тот, с кем ты можешь быть любой. Опять туда, где мягко, где слишком чувствительно для любых последующих ударов. – Не делай так больше, – попросила я глухо. – Никогда не снимай свои щиты. – Если ты однажды захочешь завершить то, что не закончила сегодня, – нанести фатальный удар… – Не смей… – спазм перехватил горло. – … я предоставлю тебе такую возможность. – Нет. Для него это не игра, не позерство, не декоративная жертвенность, но осознанный выбор. Отчего-то очень сложно понимать, что кто-то готов доверить тебе решение – жить ему или умирать. – Обещай мне, что не сделаешь так больше… – Я сморгнула чертовы слезы, обжигавшие веки. – Не буду. Он был непреклонен. Он был все так же тяжел, силен. – Ты хочешь со мной вместе… – Я же не ослышалась?– … как друг? – Нет, не как друг. – Как враг? Я рассмеялась сквозь хлюпанье носом. Как враг – это хотя бы привычно… – Как тот, кто всегда рядом. В любой момент времени. Для тебя. Как мой… мужчина? Я давно перестала верить в то, что это возможно. Неужели в это начал верить он? – Когда… все изменилось для тебя? – Я не могла не спросить. – Тогда, когда я показала тебе воспоминания из прошлого? – Прошлое не имеет для меня значения. Только настоящее. Водитель завел мотор. Не глядя на меня, добавил: – Просто ты кое о чем забыла. Я? Забыла? Я не хотела, чтобы он сейчас уходил, оставив меня у подъезда, я вообще больше не знала, чего именно хотела. Но машина уже тронулась. И вот подъезд моего дома – меня проводили до двери. Я могла смотреть на его лицо вечно, я опять проваливалась в его слишком глубокий взгляд. Как никогда страшила мысль о том, что он больше не придет: я сама заставила его пообещать. Но у нас еще есть пара секунд, он пока не уходил. Смотрел на меня долго, и из глаз его ушла тяжесть – в них появилось что-то новое, незнакомое. Отсвет удовлетворения? Азарт? – Так ты согласна идти по дороге жизни вместе? Кажется, я слышала насмешку. Какое-то время не отвечала, мялась. Попыталась в итоге свести все к шутке: – Если ты хочешь учить меня управлять своей силой, чтобы я больше случайно не разрушала здания, так и скажи. Он ответил серьезно. – Если ты хочешь познать собственную силу, ее границы и пределы, я помогу тебе с этим. Если ты попросишь об этом. – О чем еще мне стоит тебя попросить? Прошла мимо деловитая пожилая женщина, взглянула на рубаху Сидда с осуждением, перекрестилась. Стоящий напротив меня человек плевать хотел на чужие взгляды и мнения. – О том, чтобы я напомнил тебе главную причину… – Причину чего? – Моего желания быть с тобой вместе. – Напомни… ее мне, … пожалуйста… Я боялась того, что он сделает, и мечтала об этом – Аркейн меня поцеловал. Сначала взял мое лицо в свои ладони, позволил обмереть от предвкушения того, что случится через секунду. А после коснулся губ, и мне слишком многое стало ясно. Что моя макушка не перестала тлеть от его касаний. О том, что стоит им случиться, и я забываю о том, что было – прошлое, даже настоящее остается за кадром. Остаются только его губы, его запах и мое желание продолжать…