Фирсов точно в назначенное время вошёл в кабинет следователя, конечно, без стука, была у него такая привычка. Оба кивнули друг другу, обмен рукопожатиями между ними был невозможен: один знал, что протянутую руку жать не будет, второй — что рукопожатия не дождётся. Усевшись на стул так, чтобы от Семёнова его отделял письменный стол, Егор Юрьевич начал: — Олег Александрович, появилась хорошая зацепка в деле Костомарова. — Какая же? — Как я и сказал по телефону — подозреваемый. — Степан Фёдоров? Сам-то веришь в это? Зачем наследнику миллионов убивать наркодилера? — В этом-то и суть. Когда это дело передали мне для работы, я сразу привлёк к работе знакомых из отдела по борьбе с наркотиками. Слава Богу, те работают хорошо, агентура наработана. — Чего от них хотел? — Я решил, что необходимо установить клиентскую базу Костомарова, предположив, что среди потребителей дряни, которую тот реализовывал, были и должники и недовольные. — Разумно. — пока Семёнов не проявлял видимого интереса к словам опера. — Вот одного из таких ко мне и приволокли — Костина Игоря Ильича. — Что за человек? — Наркоман со стажем, нигде не работает, был на побегушках у убиенного. Сам из себя ничего не представляет, но определённой информацией обладает. — Этой информации можно доверять? — Если её проверить, чем я сегодня и занимался. Смотри, что получается. Со слов Костина, в квартиру Костомарова заходили только проверенные и очень обеспеченные клиенты. Элита. Остальных, тех, кому толкал синтетическую дешёвку, он даже на порог не пускал. Я исходил из следующего: Костомарова убили в своей квартире, входная дверь не взломана. Значит, убил кто-то из своих, кто-то, кто имел доступ в квартиру или тот, кого убиенный допускал в своё жилище. Я с Костиным ещё вчера поработал. Сначала он назвал мне завзятых «наркош», в причастность к убийству которых я не очень верил: Иншаков, Косой, — на вопросительный взгляд оперуполномоченного, уточнил, — фамилия Косоротов, Разгуляев. У всех оказалось железное алиби. Мало того, я не поленился, пообщался с их окружением — невыгодно было им убивать. Кроме них, назвал мне Костин ещё несколько фамилий, среди которых мелькнул и Фёдоров. — Хорошо. Что это нам даёт? Я так понимаю, в списке все птицы того же полёта, что и наследник заводов? — Да. — Фирсов ещё и утвердительно кивнул. — Есть даже лица, которые иногда и тобой и мной руководят. — Интересно. — Ничего интересно. Я ещё поработать хочу. — Заработать ты хочешь, а не поработать. — Семёнов жёстко поставил опера на место. — Ладно тебе, Олег Александрович, — примирительно начал Фирсов, — одно дело делаем. Давай неприязнь откинем в сторону, она мешает. — Ладно, — нехотя ответил следователь, — продолжай. — Итак, Костин назвал мне достаточное количество известных фамилий, чтобы наше уголовное дело превратилось в кошмар для них и для нас. Поэтому я из сети интернет скачал их фотографии и направился к дому, где произошло убийство. — Сам? — саркастически спросил Семёнов. — Сам. — спокойно ответил опер, решив, видимо, не реагировать на подначки следователя. — Прошёлся я с фотографиями по квартирам и нашёл одного свидетеля, вернее, свидетельницу. Бабулька, давно живёт в доме, всех знает. Вот она мне и рассказала, что видела Фёдорова в день убийства, днём, он заходил в подъезд, где квартира Костомарова располагалась. — Что дальше? — Дальше — всё. Сейчас у нас с тобой есть свидетель Костин, который говорит, что Фёдоров был вхож к Костомарову и свидетельница, которая видела его входившим в подъезд, где жил убиенный в день убийства. — Хорошо. Но это всё косвенные улики. У твоего Фёдорова будут такие адвокаты, денег у него хватит, они от нас с тобой мокрого места не оставят. — Я уже подумал об этом и вот что решил, — увидев вопросительный взгляд следователя, поправился, — предлагаю. У Костина я взял два объяснения. В одном отразил всё, что он сказал мне: фамилии всех перечислил. Вот оно. — Фирсов протянул Семёнову бланк объяснений, после чего продолжил. — Во втором я исключил многие фамилии, указав, что Костин их просто не знает или забыл. — он протянул второе объяснение. — Решай сам, какое ты приобщишь к делу. Рапорт об опросе бабушки из дома Костомарова я тебе завтра направлю, не успел оформить. — Егор Юрьевич, — Семёнов впервые обратился к оперу по имени и отчеству, — ты понимаешь, что это незаконно? Ты берёшь два разных объяснения с человека, в одном из которых подводишь всё к тому, что у нас остаётся один подозреваемый. — Ошибаешься, — спокойно отреагировал тот, — я зафиксировал слова Костина дважды, они абсолютно правдивы. Только в одном случае я решил сузить круг подозреваемых. — До одного? — с усмешкой отреагировал Семёнов. — Может и до одного, какая разница. Я же его проверил. Не нравиться, вшивай в дело первое объяснение, а затем сам допрашивай всех этих чиновников, бизнесменов, своих и моих начальников на вопрос их причастности к убийству. Я человек маленький, свою работу сделал, тебе и карты в руки. — Ммм. — задумался Семёнов и замолк, периодически посматривая на лежащие перед ним объяснения Костина. Пока следователь молчал, Фирсов смотрел на него и ещё раз убеждался, что не изжил он ещё себя, способен проблемы решать. Опер просчитал Семёнова, сыграл на его слабых сторонах, а тот и ведётся, прямо как ребёнок. Жалко даже, ожидалось, что борьба будет более интересной. На самом деле Фирсов взял три объяснения с Костина: в третьем, самом последнем, он среди элитных посетителей Костомарова указал лишь одного Фёдорова; во втором — Фёдорова и несколько мелких сошек из руководства СК РФ и МВД РФ; в первоначальном — все фамилии. Все объяснения опер датировал одним и тем же числом, только время поставил разное, в обратном порядке (от третьего объяснения к первому, «Мало ли, ничего не выгорит, всегда можно сказать, что трижды опрашивал наркомана, который каждый раз давал новые сведения»). Первое, самое нужное оперу объяснение лежало у него в сейфе, и не в том, который стоял у него в кабинете. Два остальных он так смело передал Семёнову, потому что был уверен, что тот одно сам уничтожит, а второе вошьёт в дело. Вот тогда и будет всё хорошо. Семёнов тоже думал, было о чём. Поведение Фирсова с этими опросами одного и того же человека, ему не понравилось — вдруг он не реального убийцу ему подставляет, а пустышку. Пока интерес старого опера не проглядывался, но на то он и старый, и битый жизнью, чёрт знает, какие у него там планы. С другой стороны — всё можно достаточно быстро проверить, допросить Костина, провести обыск в квартире Фёдорова, задержать его, поколоть. А вдруг не пустышка? Если ничего не выгорит, отпустим его, а с Фирсовым разберёмся по-своему, думаю, со стороны руководства препон не будет. Так Семёнов поставил точку в судьбе Фёдорова. — Знаешь, Фирсов, ты тот ещё мошенник. — начал следователь. — как ты себе видишь всю картину? — Не мне тебя учить, Олег Александрович. Я клиента нашёл, тебе и решать. — По такому делу Фёдорова следовало бы изолировать, сомневаюсь, что он сразу даст признательные показания. Для этого мне нужен рапорт по поводу опроса твоей свидетельницы, которая видела его у дома в день убийства. И мне нужен этот, как его, — Семёнов посмотрел в бланк объяснений, как будто забыл фамилию, — Костин. Нужен как можно быстрее, нужен разговорчивым и готовым к сотрудничеству. — Будет. Когда? — Давай через час. Я пока согласую всё с руководством. Нелегко это будет. — Хорошо, — Фирсов встал, понимая, что разговор подошёл к концу, — буду через час со свидетелем. Может отдашь один, лишний, бланк его опроса? — он протянул руку за документом. — Я их оставлю у себя, мало ли что. — спокойно ответил Семёнов, после чего поставил точку в разговоре. — Будь завтра готов к работе, на задержании и весь последующий день ты мне понадобишься. — Договорились. — Фирсов глубоко вздохнул и вышел из кабинета. 4 После нескольких дней неудачных попыток дозвониться до Инны Сергеевны, я не выдержал и решил съездить к ней в дачный посёлок, деревню Акишино — не люблю ждать, ехать же недалеко от города. Встаю я рано, поэтому уже к 09 часам подъехал к небольшому сельскому домику, в котором летнее и осеннее время проводила время Селемякина. На самом деле дачным её дом можно было назвать с большой натяжкой — это был добротный сельский дом в два этажа, старой постройки. Жилым был лишь второй этаж, первый отведён под хозяйственные помещения. Земельный участок вокруг дома был огорожен забором из деревянных штакетин. Вероятно, раньше в этом доме жили её родители. Дом и сейчас ещё смотрелся очень презентабельно, хотя признаков проведения каких-либо ремонтных работ я не обнаружил. Так как моего приезда никто не ждал, я не слишком надеялся на добрый приём. Припарковав автомобиль несколько в стороне от дома, на обочине, у какого-то пустыря, я неторопливо направился к дому, покуривая и прикидывая, как выстроить разговор со свидетелем. Чего-то толкового в голову не шло, Селемякина уже засвидетельствовала всё, что было необходимо стороне обвинения, вытащить её в суд, чтобы она изменила показания невозможно, никто не позволит этого сделать. Честно говоря, я сам не понимал, зачем мне с ней разговаривать, но интуиция требовала этого. Подойдя к калитке, я обнаружил, что она не заперта, несколько раз постучал и, не дождавшись, ответа, вошёл внутрь. Входная дверь в дом оказалась направленной на восток, калитка же смотрела на юг, из-за чего мне пришлось пройти по утоптанной тропинке вокруг. Выйдя за угол дома, я увидел Селемякину, последняя что-то делала на грядках, которых здесь оказалось множество. Я сразу же дал о себе знать: — Доброе утро. — Доброе. — растерянно ответила свидетельница, которая в этот момент наклоняясь что-то делала с морковкой. Она бросила свои дела, встала и продолжила. — Ищете кого-то? — Да. Мне бы встретиться с Селемякиной Инной Сергеевной. — А вы кто? По какому вопросу? — Я адвокат Талызин, зовут меня Вячеслав Иванович. Являюсь защитником Фёдорова Степана, которого обвиняют, извините, — я поправился, — которого суд осудил за убийство вашего соседа — Костомарова Ильи. — Я же уже всё рассказала и в суде, и следователю. — голос Селемякиной ощутимо похолодел. — Чего вы от меня хотите? — Инна Сергеевна, не волнуйтесь. У меня работа такая — беседовать с людьми, за это мне платят. Мне прекрасно известно, что вас неоднократно допрашивали, просто у меня возникло несколько вопросов и был бы вам признателен, если вы на них ответите. Заставить вас разговаривать никто не может, всё на добровольной основе. Мало того, я вам разъясняю, что в соответствии с законом, вы в любой момент можете прекратить нашу беседу, указав мне на дверь. — Да? — успокаиваясь спросила Селемякина. — Что же вы тогда хотите узнать, если суд его уже осудил? — Есть некоторые моменты. Давайте мы переместимся куда-нибудь в более удобное место или хотя бы присядем. — не совсем вежливо так вести себя гостю, но я иного выхода не видел, любая беседа должна проходить в комфортных условиях. — Если вы позволите. — Да-да. — засуетилась свидетельница. — Давайте пройдём в беседку, погода хорошая. Я вас чаем напою с вареньем, смородиновым. — Не откажусь. Мы прошли к стоящей в глубине участка деревянной беседке, овитой плющом. Я, следуя указаниям Селемякиной, уселся за стол, и с её разрешения закурил. Она же, пояснив, что скоро вернётся, быстрым шагом ушла в дом. Пока я курил, Инна Сергеевна успела переодеться и даже прихорошиться. Вернувшись ко мне минут через 15, она поставила на стол посуду. На моё предложение помочь, она отреагировала неуверенным согласием, поэтому следующие десять минут мы переносили из дома в беседку, чайники, вазочки с вареньем, какую-то выпечку — много чего. Меня это порадовало — совместный труд объединяет, позволяет наладить психологический контакт. Это как совместно выкуренная сигарета. В итоге, усевшись за ломившимся от еды столом, мы начали разговор. — Вячеслав, — она посмотрела на меня, — вы позволите так к вам обращаться? — Конечно. — Хорошо. Этот дом достался мне от родителей. — начала она. Внутренне я ждал такого оборота. Многие не любят говорить сразу о серьёзных вещах, такие отступления о дорогих сердцу предметах и событиях как бы готовят человека. Он настраивается, готовится. Настраивалась и Селемякина, я её не торопил. — Они умерли пять лет назад. Здесь я родилась, здесь и детство провела. Это потом уже, учиться в город переехала, работать стала. Но сюда постоянно возвращалась. — Понимаю вас. — поддержал я разговор. — Мне всегда нравилось в деревне, но видимо — не судьба. Родители умерли, осталась я одна. Только Лилечка со мной — и та заболела, спит сейчас в доме. — Что с ней случилось? — интерес к собаке я проявил неподдельный, так как благодаря ей Селемякина помнила интересующие меня события. — Старость, — грустно ответила Инна Сергеевна, — от неё никуда не денешься. Я ведь так семьёй и не обзавелась, всё время одна. Молодость прошла весело, — она лукаво улыбнулась, посмотрев на меня, — очень. Только вот второй половинки я не нашла. — Понимаю вас. Семья — это серьёзно, не у всех складывается, не у всех получается.