1) хирд (от сканд. hirð) — боевая дружина в Скандинавии эпохи викингов. Хирд подчинялся конунгу, ярлу или херсиру. Как правило, дружинники-хирдманны полностью повиновались вождю, представляя собой подобие семьи. 2) хаврёг (от сканд. havrog) — падающий ветер (шквал) во внутренних фиордах Норвегии, а также вызываемое им парение моря и морская дымка при фенах. 3) тевяк (от сканд. dǣvok) — длинномордый (он же серый) тюлень. 4) Мерсия — одно из семи королевств раннесредневековой Англии. В X веке почти все из них были захвачены и подчинены викингам. 5) Морозный месяц (от сканд. frermаnuðr ) — название конца ноября-начала декабря у обитателей Скандинавии и Исландии. Глава VI: Шипы и Розы ᚦ ГЛАВА VI: ШИПЫ И РОЗЫ ᚦ ᚦ biþ þearle scearp þegna gehwilcum onfeng is yfel ungemetum réþe manna gehwilcum þe him mid reste. Шип жестоко остр к каждому схватившемуся — он зло, безмерно суров к человеку любому, что на нём отдыхает. По холодному полу резиденции Сигурда Мия ступала ватными ногами — каждый их шаг приближал придуманное для неё жестоким правителем наказание. Единственным условием, о котором ярл обмолвился, стало следующее: не покидать своего места до конца трапезы и молчать, не издавать ни единого звука. Что же он задумал? Будет стегать несчастных служанок хлыстами и розгами? Истязать иным способом? Или... Вопреки жутким предсказаниям испуганной рабыни, внутри медового зала всё было слишком... обычно? Работницы уже застелили стол плотной красной скатертью с золотой бахромой, и пока одна из девушек расставляла по нему деревянную посуду, остальные поместили перед занявшей место на скамье Мией плошку с водой для мытья рук и несколько стеблей дикой мелиссы, что помогут освежить дыхание. В чём же был подвох? Потянувшись к чаше с водой и опустив туда ладони, Мия случайно коснулась своей ногой чего-то твёрдого. Сначала невольница решила, что это — ножка массивного стола, однако едва ли часть предмета интерьера могла дышать; под столом кто-то был! Нет, это был человеческий локоть. Титанических усилий Мие стоило не вскрикнуть от неожиданности и сохранить молчание — она помнила о том, чем грозил любой изданный ей звук для жизней прислужниц. Её лодыжку опять обдало чьим-тоо горячим дыханием, а мозолистая и грубая рука бесцеремонно подняла подол сарафана, а затем и нижней юбки. Устроившийся между её ног, прямо под столешницей и платьем, там оказался ярл. Мужчина хищно облизнулся, готовя свою изощрённую месть, и мягким, но уверенным движением развёл в стороны колена Мии и скользнул своей головой ближе к женскому естеству невольницы. Своды её пещеры были в каких-то нескольких дюймах от его лица. Викинг сначала любуется входом в грот, что кажется блестящим от влаги и будто натёртым воском, прежде чем наклоняется ещё ближе и вдыхает пьянящий запах женщины. Аромат Мии заполняет его ноздри и будоражит кровь, и теперь ярл делает то единственное, что должен был сделать: легко касается алого, похожего на кружево лепестков розы, пространства между ног пленницы кончиком языка. Похожий на тлетворного червя, на искусившего Еву в райском саду змея язык продолжает своё путешествие и скользит сквозь створки девичьей плоти и оказывается внутри сокрытого от взора остальных потайного места. Губы и бороду ярла орошает медвяный, слегка мутный нектар — он так и знал, что не оставит наглую девчонку равнодушной! Тем временем ничего не подозревающие служанки продолжают помогать гостье с завтраком. Щедро намазав на ломти ячменного хлеба сливочное масло, одна из девушек протягивает угощение Мие, предлагая ей начать трапезу именно с этого бесхитростного, но сытного блюда. Поблагодарив помощницу кивком, невольница берёт хлеб в руку. В этот момент её телом содрогается от удовольствия, а тонкие пальцы сжимаются, пронзая ногтями и светло-жёлтое густое масло, и тёплый, бархатный на ощупь мякиш. Во что-то тёплое и мягкое сейчас было погружено и лицо Сигурда. Припав к её женской плоти, словно погибающий от жажды в пустыне путник к колодцу, он неистово целует её там и изучает своими губами каждую волну, каждую складку, каждую впадинку, не оставляя ни одного миллиметра без своего внимания. Спина Мии изгибается дугой, а превратившийся в раздавленный комок хлеб бесшумно падает на пол. Викинг продолжает дразнить её, однако от невинных поцелуев переходит к более решительным действиям: он проводит по алому бутону ненасытным языком сначала вниз, а затем вверх, снова и снова повторяя эти простые и старые как мир, но эффективные движения. Ошарашенная прислужница бросает удивлённый взгляд на зажмурившуюся гостью и убирает обронённый хлеб, пока вторая ставит с подноса тёплую овсяную кашу на молоке, достаточно жидкую, чтобы её можно было выпить из плошки без помощи ложки. "Трапеза... условием было продержаться до конца трапезы, значит, я не могу просто сидеть и терпеть", — проносится в голове Мии, прежде чем она снова теряет рассудок от пылающего там, внизу, сладострастия. — "Придётся... есть". Девушка осторожно берёт деревянную глубокую тарелку в свои дрожащие руки и касается губами тёплой каши — одновременно с этим всасывает чувствительную горошинку над её сводами и хозяин Хордаланна. На долю секунды она ощущает дискомфорт, но он тут же сменяется ни с чем не сравнимыми чувствами от вакуума и горячей тесноты во рту норвежца. Боясь выронить и тарелку, она торопливо ставит её перед собой, но поздно: в сладострастном импульсе её рука на секунду теряет контроль, и светло-серая густая овсянка начинает стекать вниз, по её подбородку, шее и груди вниз, несколько капель каши падает и на спину ярлу. "Ещё немного — и проиграешь," — ухмыляется мужчина и, сделав глубокий вдох, с удвоенным рвением начинает массировать самую интимную часть тела девушки своим языком, полируя её до блеска сочащейся влаги. Такого себе Мия не представляла: она всё ещё помнила ощущения от пальцев обоих братьев внутри себя, но язык, одновременно напористый и мягкий, умелый и гибкий, превосходил руки и дарил совершенно иной уровень удовольствия! Жадно ловя воздух губами, пленница выхватывает из рук служанки очередной кусок хлеба и целиком засовывает ломоть себе в рот: он, вставленный на манер кляпа, становится единственным спасением для ничего не подозревающих работниц. Иначе от полного вожделения громкого стона Мии содрогнулись бы стены не только медового зала, но и каждой лачуги в Хордагарде! Сигурд, удивившись тому, как она всё ещё сдерживается на грани высшей точки удовольствия, проводит кончиком языка по её чувствительному узелку вверх, вниз, из стороны в сторону, одновременно с этим погружая загнутую вверх первую фалангу большого пальца в её всё ещё девственное лоно. Пальцы Мии цепляются за угол стола и едва не скидывают с него край скатерти и тарелку, их костяшки белеют. Зубами она впивается в хлебную корку, напрягает каждую мышцу своего тела — и этой картины не выдерживает одна из прислужниц, что осторожно касается её плеча и спрашивает: — Вы в порядке? Услышавший это Сигурд там, между её ног, слегка прикусывает левую створку пленницы и добавляет вторую фалангу, погружаясь в мягкий, пульсирующий от его прикосновений алый бархат чуть глубже. Мия превращается в живую пружину, сжавшуюся до предела и готовую в любой момент высвободить накопленное напряжение. Девушка с трудом открывает глаза и мотает головой, давая прислужницам понять, что никакой помощи не требуется. Всё ещё беспокойная работница подаёт принесённое из кухни остальными двумя последнее блюдо — кусочки солёного лосося. Мия закатывает глаза и медленно прожёвывает постепенно превращающийся в кашу во рту хлеб, чтобы случайно не подавиться: волна наслаждения отхлынула совсем ненадолго, став затишьем перед бурей, перед настоящим приливом сладострастия и неги. Её мысли... пугали. Где-то в глубине души, в самых тёмных и греховных потаённых уголках своего сознания невольница отчаянно умоляла, чтобы это продолжалось. Более того, она неистово желала притянуть к своему пылающему лону ярла, положить свою руку ему на затылок, схватить за волосы и бесстыдно направлять его губы, язык, нос так, как ей самой заблагорассудится. "Остановись, Мия! Даже то, что он проделывает с тобой — страшный грех, а уж твои фантазии — того больше..." Однако голос разума оказывается шёпотом, который заглушают громкие и искренние стоны её вожделеющей плоти. Она... она была близка к пику как никогда, хоть и всеми силами пыталась соскочить с этой иглы похоти и желания, чьё остриё сверкало и манило к себе. Нужно... Было... Во что бы то ни стало... Прекратить это. Иначе она не сдержит внутри себя бушующий, клокочущий прилив столь незнакомых и приятных ощущений. Пытаться запереть целый океан в крохотную бутылку — наиглупейшая затея! "Он сказал...", — рассуждала про себя Мия, закатив глаза, пока сразу два пальца растягивали и смыкали малиновые своды, продолжая осаду её крепости. — "Сказал... что нужно молчать... и не покидать стол до конца... до конца завтрака!" Девушка жадно хватает в руку сразу несколько влажных, скользких, солёных и блестящих кусочков рыбы и, не жуя, проглатывает их — в это же время с хлюпающим звуком проникает в её розовую пещеру своим языком, удерживая её своды от обрушения пальцами, и ярл. Мия, торопливо расправившись с лососем, вытирает грязные от жира и пота руки о край скатерти... и, с облегчением выдохнув, встаёт из-за стола, коленом отстраняя Сигурда. Сердце бешено стучит в груди, внизу живота всё ещё бушует непотушенный пожар, но условия выполнены — так? — Если вы закончили завтрак, прошу пройти с нами в баню. Мы поможем вам освежиться и уложить волосы, — заявляет служанка, пока две другие складывают на поднос посуду. Откинувшись на одну из ножек стола, правитель Хордаланна скалится и сжимает руки в кулаки: похищенная девчонка смогла его провести и выйти сухой из воды. От его ярости, однако, неотделимо иное, такое же низменное и животное чувство — кожаные штаны ярла вот-вот готовы разорваться. Быть может, в этой битве она и сумела чудом победить, вот только победа в войне будет принадлежать ему самому. * * * * * С оказавшегося ловушкой завтрака прошло больше месяца. С тех пор ярл не имел с пленницей разговоров, не навещал её и даже не передавал подарков или посланий. И тем более, не раскрывал своих мотивов. Вместо этого она целыми днями находилась в отведённой ей просторной комнате, большую часть времени одна, но иногда — и в компании прислужниц. Всем троим Сигурд поручил присматривать и ухаживать за девушкой, развлекать её и исполнять любые разрешённые прихоти. В компании служанок чуть младше её Мия ощущала себя не такой одинокой: временами они танцевали или вышивали, а одна из работниц Сигурда — её звали Занна — даже говорила на родном языке невольницы так же хорошо, как и на скандинавском; благодаря ей несчастная игрушка викинга стала лучше понимать варварское наречие жителей Хордаланна и узнала много новых слов. Едва ли Сигурд потерял к рабыне интерес, она отошла на второй план лишь по одной причине: денно и нощно он был занят приготовлениями к новому, самому важному в его жизни походу — взятию Эгерсунна. Только шея змеи Гуды и её малолетнего отпрыска отделяли старшего из братьев от осуществления мечты его отца, мечты, которую Атли вложил в сына с самого детства и которая проросла в сердце наследника ядовитым плющом. Будут его плоды сладкими или принесут горечь поражения? Покажет прибытие посланников Инга Трёхпалого, что в скором времени должны будут предстать перед его двором. * * * * * В один из погожих декабрьских дней заведённый порядок нарушился: вместо служанки в её покоях оказался Сигурд. Ярл Хордаланна молча швырнул на кровать Мии свёрток, в котором она обнаружила тёплые сапоги, шерстяное платье, шубу из беличьих шкурок и изготовленную из этих же зверьков шапку. — Переодевайся, даю тебе пару минут. Буду ждать за дверью — поторопись, у нас впереди прогулка. Спустя час они уже блуждали по Хордагарду, взявшись за руки. Столица суровой вотчины Сигурда разительно отличалась от Эгерсунна: первый город был даже крупнее, гавань его — просторнее и вмещала в себя меньшее количество торговых кораблей, зато куда больше драккаров, шлюпок охотников за тюленями и китобоев. Неспроста местные величали Хордаланн краем зверобоев. Если Эгерсунн защищал лишь частокол из остро заточенных, вертикально воткнутых в землю брёвен, то форпост Сигурда напоминал неприступную крепость: первым препятствием для врагов были глубокие рвы, следом шёл зубчатый тын из кольев, финальной же преградой, что должна была защитить город и длинный дом от неприятелей выступила четырёхметровая стена из неровных серых булыжников. Таким же неприступным, как и его дом, казался и сам ярл. Лицо его не выражало никаких эмоций, а сам он не обмолвился с Мией и словом. Как не пыталась она считать его эмоции и чувства, у неё ничего не получалось. То, зачем они оказались в городе, оставалось для пленницы загадкой — и это пугало. По дороге в известное лишь правителю место к ним то и дело подходили жители Хордаланна, чтобы показать своё почтение ярлу и поздороваться с ним. Мужчина останаваливался перед каждым узнавшим его хордаланнцем, с кем-то просто обменивался любезностями, иным же позволял высказать свои заботы и проблемы — были среди народа и те, кто просил помощи.