– Спасибо, – поблагодарил Питт и взял у него билеты и деньги. – Вы отплываете из Саутгемптона завтра вечером, – добавил Наррэуэй. Питт попрощался и вышел из кабинета. Завтра он первым утренним поездом покинет Лондон и должен успеть собрать вещи. Ему даже не пришло в голову, что одежда, которую он носит здесь, не годится для жаркого климата. – Питт! – резко окликнул его Наррэуэй. Он обернулся. – Да? – Будьте осторожны. Возможно, все окажется так, как и на первый взгляд: Ловат – раб страстей, а не человек рассудка. Но если вдруг обнаружится связь с политикой, с хлопком или чем-то в этом роде… больше слушайте и меньше говорите. Научитесь наблюдать, не задавая вопросов. В Александрии вы не полицейский. – На лицо Наррэуэя внезапно легла печать скорби, как будто он уже предвосхищал все беды, которые еще не произошли, или же вспомнил те, что уже случились. – Там вас защитить будет некому. Ваша белая кожа будет работать не только на вас, но и против. Поэтому, ради бога, проявляйте осмотрительность! – Наррэуэй произнес эти слова сердито, как будто бы за Питтом водилась привычка без причин подставлять себя риску. По спине Питта тотчас пробежал холодок страха. Он редко – вернее, никогда не ставил под удар свою жизнь, разве только в Уайтчепеле, выполняя первое поручение Наррэуэя. Обычно он предпочитал стены своего кабинета. Это, конечно, не полицейская униформа, но ничуть не хуже. – Да, сэр, – ответил Питт, чувствуя, как у него пересохло во рту, и, не дожидаясь, что Наррэуэй скажет еще или же он сам выдаст свое волнение, поспешил выйти вон. Глава 6 – Египет! – не поверила собственным ушам Шарлотта, когда Питт сообщил ей это известие. Он вернулся домой поздно, опоздав к ужину. Все уже сидели за столом. – А я знаю, где Египет, – похвастался Дэниэл. – Он наверху Африки. – Он произнес это с набитым ртом, однако Шарлотта была слишком ошарашена, чтобы сделать ему замечание. – Тебе придется плыть туда на корабле, – добавил мальчик с видом знатока. – Но ведь это… – начала было Шарлотта, однако, заметив в глазах Джемаймы испуг, неуклюже сказала первое, что пришло на ум, – так интересно! И еще там жарко. В чем ты там будешь ходить? – Придется по приезде туда купить кое-какую одежду, – ответил Питт. Ему хотелось сказать ей многое, но он видел ее тревогу, тем более прошло не так уже много времени с того момента, когда она, дети и Грейси чудом остались живы, когда в середине ночи были вынуждены покинуть Дартмур. Их спас Телман. Приехав туда в темноте, он сложил их вещи в повозку и довез до ближайшего полицейского участка. На пути туда на них напали. Телман был вынужден дать отпор обидчику, оставив его лежать без чувств на земле. Джемайма постоянно с ужасом вспоминала их бегство. Питт улыбнулся ей. – Я привезу тебе оттуда что-нибудь красивое, – пообещал он. – Вернее, всем, – поправился он, увидев, что Дэниэл открыл рот, чтобы выразить свое несогласие. Позже, когда они остались одни, успокоить Шарлотту оказалось труднее. – Но что ты можешь сделать в этом Египте? – спросила она. – Это ведь британский протекторат, или как он правильно называется. Разве у них там нет полиции? Неужели туда нельзя написать письмо или, если начальство не доверяет почтовой службе, отправить его с курьером? – Местная полиция не будет знать, что им искать, а если они и найдут, то не поймут, что именно, – ответил Питт. Шагая дождливым, ветреным вечером по мокрому, блестевшему в свете фонарей тротуару домой, когда обгонявшие его экипажи то и дело обдавали его водой из луж, он мысленно перенесся в древний, залитый солнцем город на краю Африки. Тот факт, что он не знал арабского языка, имел смутное представление о местной кухне, деньгах, обычаях, не играл никакой роли. Ничего, как-нибудь освоится. Он приложит все усилия, он выяснит, кто такая Аеша Захари, а может, и такие вещи, каких ему лучше не знать. Но, по крайней мере, это будет правдой. И поможет объяснить, что же случилось в Иден-Лодж. Пока же он дома, наслаждается теплом родного очага. Здесь его не мучают сомнения и страхи, здесь он знает, где что на какой полке лежит. Здесь его всегда ждут простые, но приятные радости – собственный стул, своя кровать, ломоть домашнего хлеба с хрустящей корочкой, намазанный терпким, горьковатым мармеладом, и горячий чай на завтрак. И самое главное – здесь его семья. Как же ему их будет недоставать, даже всего несколько дней, не говоря уже про несколько недель. Он так и сказал Шарлотте, причем не один раз – словами, прикосновениями и молчанием. *** Стоя на палубе корабля, Питт смотрел на лазурную гладь океана, что простиралась до самого горизонта. Тот, в свою очередь, был едва заметной линией, отделявшей море от неба, без малейшего намека на сушу. Питт был рад уйти из тесной каюты, которая принадлежала ему лишь наполовину. Он был вынужден делить ее с тощим, унылого вида ланкаширцем, который регулярно совершал этот вояж в деловых целях. Человек этот видел впереди черные времена и получал некое извращенное удовлетворение, заявляя об этом при первой возможности. Единственным его достоинством в глазах Питта было то, что его никто не интересовал. Он ни разу не спросил у Питта, кто он такой, чем занимается, откуда родом и зачем плывет в Египет. Наррэуэй не предложил Питту никакой легенды, предоставив ему право самому решать, что и кому говорить. Начальник Питта был убежден, что человек, придумавший себе историю, охотнее в нее поверит и не совершит способных выдать его промахов. Питт провел два часа в поезде, пока ехал из Лондона в Саутгемптон, ломая голову и пытаясь придумать мало-мальски правдоподобное объяснение своему египетскому вояжу, которое бы не основывалось на том, что ему неизвестно. Деловая поездка исключается. Пятиминутного разговора хватит, чтобы понять, что в вопросах коммерции он полный профан. Он не был ученым и тем более специалистом по истории Древнего Египта, которая в последнее время стала предметом всеобщего, постоянно растущего интереса. Достаточно одного вопроса, чтобы обнаружилось его полное в ней невежество. Какой человек поедет посмотреть заморскую страну, о которой он ничего толком не знает и где у него нет ни друзей, ни родных? Вряд ли женатый. Питт решил быть как можно ближе к правде – так надежнее и безопаснее, ибо создавало некий внутренний стержень. Но если он плывет в Египет не удовольствия ради, значит, тому должны быть некие причины. В конечном итоге он решил изобрести брата, уехавшего в Египет по каким-то своим делам, от которого вот уже пару месяцев не было никаких вестей. Это довольно правдоподобно объясняло цель поездки, позволяло без опаски задавать самые разные вопросы и делало ненужными любые оправдания собственного невежества в том, что касалось страны. До сих пор его ответы на вопросы других людей не вызывали у них сомнений. Его спутник по каюте ограничился замечанием, что, мол, если брат Питта занимается хлопком, то его дело швах, а самому Питту стоит начать поиски его останков в темных закоулках и даже в реке. Питт тогда ничего не сказал в ответ на его слова. И вот теперь, глядя на лазурное море, ощущая кожей дуновение теплого ветерка, он с нетерпением ожидал прибытия в новое место, столь не похожее на все, что он себе представлял и где ранее был. По прибытии он предъявил свой паспорт и проследил за выгрузкой багажа. С чемоданом в руке он стоял на пристани, посреди толкотни и шума, слыша с десяток разных языков, ни один из которых он не понимал. Впрочем, все порты мира в чем-то одинаковы. В Лондоне могло быть солнечно, зато от воды постоянно дул пронизывающий ветер. Здесь же зной окутал его, словно влажное, удушающее одеяло. Многие запахи были привычными – смолы, соли, рыбы. Но были и непривычные – пряностей, пыли и чего-то теплого и приторного. Некоторые мужчины были голыми до пояса. Другие – в длинных, до пят, одеяниях и с тюрбанами на головах. Разговаривая о чем-то, они осматривали то какой-то ящик здесь, то тюк – там. Капитан уже помог Питту обменять несколько фунтов на местные деньги, пиастры, хотя, как подозревал Питт, по весьма невыгодному курсу. Впрочем, он не сильно расстроился – услуга того стоила. Было уже за полдень, и ему требовалось до наступления темноты найти крышу над головой. Подхватив чемодан, он зашагал прочь от причала в направлении шумной, многолюдной улицы. Интересно, понимает ли кто-нибудь здесь по-английски, пусть если и не говорит? Есть ли здесь общественный транспорт? Увидев рядом с тротуаром запряженную в открытую повозку лошадь, он решил, что это александрийский аналог лондонского кеба. Он уже было шагнул к ней, чтобы попросить возницу отвезти его в британское консульство, когда его опередил какой-то человек в европейской одежде. Решительно подойдя к повозке, он уселся на сиденье и по-английски отдал вознице распоряжение. Питт решил, что в следующий раз он не будет зевать. У него ушло более четверти часа, чтобы найти другую повозку, и еще минут пять, чтобы за более-менее приемлемую цену уломать возницу отвезти его к британскому консульству. Правда, он понятия не имел, куда на самом деле везет его ушлый араб. Кто знает, вдруг он закончит свое путешествие где-нибудь в пустыне? Впрочем, трясясь по узким переулкам, он как зачарованный вертел по сторонам головой. Вскоре те сменились широкими, залитыми солнцем улицами. Все здесь было теплых, песочных тонов, переходивших в более темные, светло-коричневые и терракотовые – там, где над мостовой или землей выступали деревянные окна, на которых неподвижно висели выбеленные безжалостным солнцем маркизы. Повсюду, что-то клюя, воркуя и кудахча, расхаживали голуби и куры. Иногда то здесь, то там, покачиваясь, словно корабль на волнах, по улице шествовал верблюд. Рядом трусили нагруженные поклажей ослики. Люди были в светлых одеждах. У мужчин на головах были тюрбаны, у женщин – платки, закрывавшие нижнюю половину лица. Кое-где в толпе мелькали отдельные пятна красного или бирюзового. А еще здесь повсюду были насекомые. Питт то и дело ощущал острые, как иглы, укусы москитов, но не успевал вовремя прихлопнуть наглых кровопийц. Местный воздух был напоен ароматами пряностей и горячей пищи, полон голосов, смеха, а время от времени звона металлических колокольчиков с их странной, дребезжащей музыкой. Сумерки наступили внезапно. Ослепительно-голубое небо буквально на глазах сделалось бирюзовым, а над городом поплыл странный, похожий на пение крик, какого Питт раньше никогда не слышал. На одном дыхании он то взмывал ввысь, то с высоты устремлялся вниз, наполняя собой вечерний воздух, дрожащим эхом отражаясь от башен и стен домов. Странно, никто не выглядел испуганным. Похоже, люди знали, что это такое, как только он зазвучал. Между тем его повозка подъехала к облицованному мрамором зданию удивительной красоты: гладкие камни стен были разных оттенков, одни светлее, другие темнее, и, перемежаясь, придавали зданию необычный вид. Питт поблагодарил возницу, расплатился, дав арабу ровно столько, сколько и было условлено, и шагнул на горячую мостовую. Воздух вокруг него был теплый и липкий, как если бы он сидел в солнечной комнате, хотя небо темнело так быстро, что укутанная тенью стен противоположная сторона улицы уже была практически не видна. Сумерек как таковых не было. Солнце исчезло, и следом тотчас пришла ночь. Улицы наполнялись людскими голосами и смехом. Увы, было уже темно, он же пока не нашел себе крыши над головой, и этот прискорбный факт оттеснял любопытство на второй план. Питт поднялся по ступеням консульства и вошел внутрь. Здесь к нему на безупречном английском обратился молодой египтянин в коричневом одеянии и поинтересовался, чем он может помочь. Питт ответил, что ему нужен совет, и повторил имя, которое ему назвал Наррэуэй. Спустя пять минут он уже стоял в кабинете Тренчарда. Масляные лампы испускали мягкий, приглушенный свет, а сама комната поражала древней и удивительно простой красотой. На одной из стен висел пейзаж, изображавший закат на Ниле – такой прекрасный, что Питт невольно залюбовался им. Не небольшом столике стояла греческая скульптура, рядом с которой лежал папирусный свиток и некое золотое украшение, скорее всего, попавшее сюда из саркофага какого-нибудь фараона. – Нравится? – с улыбкой спросил Тренчард, возвращая Питта из грез в действительность. – О да, – сконфуженно ответил тот. – Извините. Похоже, он слишком устал и был под впечатлением обрушившейся на него новизны, отчего голова соображала плохо. – Ничего страшного, – заверил его Тренчард. – Вряд ли вы любите тайны и красоту Египта больше, чем я. Особенно Александрию! Здесь уголки мира сходятся воедино с такой жизненной силой, какой вы не встретите больше нигде! Рим, Греция, Византия, Египет! – Он произносил эти имена, как будто от них исходила некая магия. Это был человек редкого обаяния и идеальной дикции, как если бы на досуге он собственного удовольствия ради декламировал стихи. Среднего роста, он, однако, казался выше по причине своей стройной фигуры. Когда он вышел из-за стола, чтобы пожать Питту руку, его движения были отмечены удивительной грацией. У Тренчарда также было лицо патриция с крупным орлиным носом, а светло-каштановые волосы лежали экстравагантными волнами. На Питта он произвел впечатление джентльмена, который получил этот пост скорее благодаря семейным связям, нежели каким-то собственным талантам. Скорее всего, он получил классическое образование и, вероятно, прочитал массу книг по египтологии, но в целом производил впечатление человека, для которого гораздо важнее его досуг, нежели работа, к которой он относился без особого интереса и прилежания. – Чем могу быть полезен? – участливо спросил он. – Джексон сказал, что вы назвали мое имя? – Вопрос был задан мягко, однако явно требовал немедленного ответа. – Мистер Наррэуэй предположил, что вы могли бы помочь мне советом, – ответил Питт. Взгляд Тренчарда тотчас вспыхнул пониманием. – Вот оно что. – Он кивнул и указал на стул. – Садитесь. Вы только что прибыли в Египет? – Да, сошел на берег час назад, – подтвердил Питт, с благодарностью опускаясь на предложенный стул. Хотя он прошел и небольшое расстояние, однако, не в силах усидеть в каюте, долгое время провел, стоя на палубе. – Вы уже нашли где остановиться? – спросил Тренчард, хотя вопрос был явно дежурным и он знал на него ответ. – Я бы предложил «Казино Сан-Стефано». Это очень хороший отель; в нем сто номеров, так что свободный наверняка найдется. Двадцать пять пиастров в сутки, великолепная кухня. Если вам не нравится египетская, они также подают французскую. Но что гораздо важнее, туда можно проехать по Страда Росса, причем недорого и не привлекая к себе внимания, на великолепном городском трамвае. Двадцать четыре трамвая в сутки, и все идут до станции Сан-Стефано. – Спасибо, – искренне поблагодарил его Питт. Это было хорошее начало, если бы не осознание собственного невежества и атмосферы города, где даже воздух казался ему другим, чем на родине. Ни разу в жизни он не чувствовал себя таким слепым и одиноким. Все, что он хорошо знал, осталось за тысячи миль отсюда. Тренчард наблюдал за ним, ожидая, что Питт скажет дальше. Ведь про гостиницу он мог, по идее, спросить у первого встречного. Значит, он должен что-то сказать про цель своего прибытия в город. Питт начал с общеизвестного – по крайней мере, в Лондоне, – сообщив Тренчарду голые факты про убийство Ловата и арест Аеши Захари. – Захари! – воскликнул Тренчард. Лицо его оживилось неподдельным интересом. – Вы знаете ее семью? – тотчас спросил Питт. Возможно, все окажется гораздо легче, чем он предполагал. – Нет. Но это коптское[5] имя, а не мусульманское. – Заметив на лице Питта недоумение, Тренчард поспешил пояснить: – Христианское. Питт был озадачен. Он не задумывался о том, могла ли играть здесь какую-то роль религия, и вот теперь внезапно ощутил ее важность. И вдруг Тренчард, не сводя с Питта пристального взгляда, с кривой улыбкой добавил: – Судя по тому, что вы сказали, она не обычная проститутка, а скорее дорогая куртизанка. Будь она мусульманкой, родственники давно бы покарали ее за связь с мужчиной иной веры. Как христианка она, если проявит благоразумие, может рассчитывать на большее снисхождение. – Мне неизвестно, куртизанка она или нет! – довольно резко заявил Питт, но, заметив во взгляде Тренчарда усмешку, мгновенно пожалел о своей несдержанности. Профессионал обязан сохранять хладнокровие. Впрочем, Тренчард воздержался от комментария, хотя тот и читался на его лице вместе с усталым снисхождением искушенного светского человека, вынужденного иметь дело с наивным простаком. Питт был задет до глубины души. Он был профессиональным полицейским и знал темные стороны человеческой натуры гораздо лучше этого аристократа на дипломатической службе. Ему стоило немалых усилий сдержаться. – Единственный, с кем, насколько нам известно, она была близка, это Сэвил Райерсон, – процедил он ледяным тоном. – Вторым ее горячим поклонником был Ловат, когда двенадцать лет назад служил здесь, в Александрии. Больше нам на этот счет ничего не известно. Тренчард невозмутимо сложил на груди руки.